Ахмад Башир еще раз оглянулся, и жар подбирающегося пламени опалил его. Клубы удушливого дыма вились вокруг мачты. Не раздумывая более, Ахмад Башир вскочил на борт, далее ступил на канат и с неожиданной для его тучного тела легкостью перебежал на пиратский корабль.
Когда отряд ночной стражи нос к носу столкнулся с дервишами, несшими на плечах завернутого в циновку Имрана, последние, в испуге уронили свою ношу и бросились в разные стороны.
— Догнать, — скомандовал офицер. Расторопные стражники ринулись выполнять приказ и вскоре вернулись, волоча беглецов.
— Кто такие? — спросил офицер.
— Дервиши мы, — жалобно сказал один.
— А это что такое?
Дервиш молчал.
— Разворачивайте.
Развернули.
— Драка вышла в ханаке, — сознался дервиш, — чужой он, смутьян, речи вел дерзкие оскорбил многих.
— А куда вы его несете?
Дервиш замялся.
Стражник приложился ухом к груди Имрана и сказал:
— Живой еще.
— Поднимайте, — приказал офицер.
Дервиши переглянулись и подняли Имрана.
— В больницу несите, — сказал офицер.
Под конвоем Имрана доставили в больницу и сдали дежурному санитару.
Командир отряда спросил у дервиша:
— Почему назвал его смутьяном?
— Он утверждал, что он махди, якобы, принес нам справедливость, и мы его побили.
Санитар, внимательно слушавший разговор спросил:
— Это что же, вы побили человека, принесшего вам справедливость.
Офицер засмеялся и похлопал санитара по плечу.
— Не печалься, это лжепророк, государственный преступник, если конечно эти мерзавцы говорят правду. Каково его состояние?
Санитар обследовал Имрана и сказал:
— Хорошо ему досталось, но кости целы.
— Займись им, — приказал офицер, — я оставлю одного человека для охраны.
Дервишей офицер отправил в тюрьму, а сам вернулся в казарму и сел писать рапорт о происшествии случившемся во время дежурства. Имрана положили на свободную кровать, и санитар ушел в свою комнату. Оставшийся стражник некоторое время бодрствовал, охраняя государственного преступника, но вскоре почувствовал, что не в силах бороться с навалившимся на него сном. Тогда он, выпростав из под одеяла руки Имрана, распял его, привязав его руки к соседним кроватям. А сам лег спать, держа в одной руке алебарду, а в другой рукоятку сабли.
Начальник ночного патруля оказался человеком добросовестным. Оставив рапорт в караульном помещении, он сдал дежурство и несмотря на то что смена его закончилась, прежде чем пойти отдыхать, взял стражника из вновь заступивших, и отправился сменить постового у постели задержанного. Благо, что больница, в которую был помещен Имран, находилась рядом, так как была ничем иным как тюремным лазаретом. И каково же было возмущение этого ревностного служаки, когда он обнаружил часового спящего сладким сном в обнимку со своей алебардой. Офицер, пинком поднял нерадивого солдата и гневно спросил:
— Где он?
Часовой долго тер глаза, но кровать, на которой должен был лежать привязанный Имран, была пуста.
Человек, проходивший мимо, вывел Имрана из оцепенения.
— Опусти руки, — сказал он, — что ты будешь делать, стоило одному изобразить крест, как уже за ним очередь выстроилась.
Имран опустил затекшие руки, удивляясь тому что, он не сделал этого раньше, и огляделся. Местность, в которой он находился, была пустынна без меры и освещена ярким и ровным светом, хотя, он заметил, ни один выступ, ни одно дерево не отбрасывало тени. Человек, обратившийся к Имрану, удалялся, то, скрываясь, то, показываясь среди плоскогорья. Почувствовав беспокойство, Имран последовал за ним.
Вскоре догнал прохожего, и немного отставая, пошел за ним. Прохожий не оборачиваясь, сказал:
— Рядом иди. Не люблю, когда в спину дышат. Имран прибавил шагу, но тут же оказался впереди. Прохожий тут же заметил.
— Рядом иди. Выскочек не люблю.
Имран убавил прыти и тут же оказался позади. В отчаянии он остановился и крикнул удаляющемуся прохожему: «Послушай, трудно попасть с тобой в ногу».
Прохожий подождал Имрана и миролюбиво согласился:
— Трудно, не буду спорить.
Теперь они шли рядом, но Имран все время то забегал вперед, то отставал.
Слева в низине, показалось озеро, Имран разглядел несколько фигур удивших рыбу.
— Куда мы идем? — поинтересовался Имран.
— Я иду по своим делам, а ты видимо по своим, — ответил попутчик.
Имран изменил вопрос.
— Куда ты направляешься?
Попутчик неопределенно показал рукой.
Тогда Имран спросил:
— Кто ты?
— Не скажу, — ответил попутчик и засмеялся.
От этого смеха у Имрана по коже побежали мурашки, и он решил не вдаваться в подробности этого опасного, вероятно, вопроса.
Верхушка холма, лежащего впереди, была накрыта серебристым облаком. Когда они поднялись до середины, попутчик сказал Имрану:
— Там наверху, для тебя все кончится, и ты обретешь покой. Но я вижу, что ты неспокоен, поэтому я оставляю за тобой право выбора. Можешь пойти со мной, но можешь вернуться. Решай сам.
Имран остановился и глядя в удаляющуюся спину попутчика спросил:
— Скажи, я на правильном пути?
Попутчик не обернулся, но Имран услышал слова:
— Ты сам выбрал этот путь, поздно говорить о целесообразности его.
— В карцер пойдешь и плетей получишь, — пообещал офицер, — пошел прочь отсюда. Нерадивый часовой понурясь поплелся к выходу, но в дверях оглянулся и радостно сказал:
— Господин, вот он лежит.
Офицер обернулся и с изумлением обнаружил Имрана, привязанного к кровати.
— Бисмиллах,[120] — сказал испуганно офицер, поочередно дотрагиваясь пальцами до своего лба и груди, — кажется, здесь не обошлось без иблиса.[121] Несите-ка его в тюрьму. Я думаю, что человеку с такими способностями нет нужды в лекарях.
Выйдя от начальника тайной службы. Фарида пошла искать укромное место, чтобы поплакать. Таким образом, она оказалась на набережной Тигра, села на чью-то лодку и плакала до тех пор, пока не появился хозяин и не согнал ее. Тогда Фарида нашла прибрежный валун и примостилась на нем, собираясь продолжить свое занятие. Но слезы, увы, вдруг пересохли, и как Фарида не старалась расшевелить жалость к самой себе, ничего не получалось. Тогда она стала глядеть по сторонам.
Была суббота, и на набережной гуляли праздные люди, а по реке плавали прогулочные лодки, которых казалось, было не меньше, чем людей на берегу. С многих лодок слышалась музыка, и доносились голоса певиц. Фарида подумала, что Имран вполне может находиться на одной из этих лодок в веселой компании с женщинами легкого поведения. Ревность тут же ухватила ее за сердце своей когтистой лапой. Но Фарида тут же взяла себя в руки, сказала: «Лишь бы был жив и здоров» и успокоилась.
Одна из проплывающих лодок причалила к берегу, с лодки спрыгнул человек, подошел к женщине и поздоровался. Взглянув ему в лицо, Фарида ответила на приветствие, но тут же настороженно спросила:
— Ты что монах, следишь за мной?
Назар, а это был он, засмеялся.
— Я плыл мимо и увидел твою одинокую фигуру, и решил сойти, и сказать тебе слова сочувствия.
— С чего ты взял, что я нуждаюсь в сочувствии, — вызывающе спросила Фарида.
— Это несложно. Если ты сидишь одна, вечером, на берегу реки, значит, мужа ты еще не нашла?
— Не нашла, — призналась Фарида.
— Скоро стемнеет, — сказал Назар, — тебе не следует сидеть здесь, опасно.
— Мне некуда идти, — ответила Фарида, — в Багдаде у меня нет знакомых.
— В гостиницу.
— Порядочной женщине не место в гостинице, — гордо сказала Фарида, потом помолчав, добавила, — кроме того у меня кончились деньги.
— Хочешь, я дам тебе взаймы, — предложил Назар.
— Нет.
— Почему ты отказываешься?
— Потому что я не собираю милостыню.
— Это не милостыня, я дам тебе в долг.
Фарида смерила монаха презрительным взглядом:
— Умник, вряд ли мы еще раз встретимся, а если я не могу вернуть деньги, значит это не долг, а милостыня.
— А может встретимся, — предположил Назар.
Фарида решительно покачала головой. Назар вздохнул:
— Какой, однако, у тебя тяжелый характер, женщина. Я начинаю догадываться, почему ушел от тебя муж.
— Я бы на твоем месте, монах, попридержала язык, — нахмурившись, сказала Фарида.
Наступило молчание.
— Обиделась? — спросил, через некоторое время Назар.
— Еще чего, — отрезала Фарида, отвернулась и стала смотреть на реку.
— Ну и что ты будешь дальше делать? — спросил Назар.
— Слушай, какое твое дело? — в сердцах сказала Фарида, — ты плыл куда, ну и плыви себе дальше.
— Ну, а все таки?
После долгой паузы Фарида безнадежно сказала:
— Буду сидеть здесь до тех пор, пока кто-нибудь не придет, и не скажет мне, где находится мой муж.
Назар пошел к своей лодке и уже взойдя на нее заметил.
— Это очень разумно, то что ты собираешься сделать. Это настолько разумно, что я даже не могу подобрать слова, чтобы выразить восхищение логикой твоего ума.
Фарида недоверчиво посмотрела на Назара, но в наступивших сумерках трудно было разглядеть выражение лица монаха, чтобы понять смеется он или говорит серьезно.
— Кстати, — донеслось с лодки, — а что сказал твой муж уходя из дома.
— Он сказал, что отправляется в хадж, но это было велено говорить тем, кто будет интересоваться им. Я так поняла, что он отправился вовсе не туда.
— Хочешь, я тебе притчу расскажу?
— Ну, расскажи.
— Встречаются два иудея в пустыне. Поболтали о том, о сем. Затем первый спрашивает у второго, куда, мол, ты направляешься. Второй отвечает: «В Иерусалим». Тогда первый иудей разозлился и говорит второму:
— Ну, что ты за человек никогда прямо не скажешь. Специально говоришь, что идешь в Иерусалим, чтобы я, зная тебя, подумал, что ты пойдешь куда угодно, но не в Иерусалим, а сам ты зная, что я тебе не поверю, пойдешь именно туда.