Две женщины сидели на ступеньках Мединской Соборной мечети в окружении нищих. Одна из них, держась двумя руками за выпуклый живот, сказала:
— Вот опять толкнул. Кажется ногой.
— А как там мои дети? — отозвалась вторая, — Сначала отца не было, теперь вот матери лишились. Ох, и дура же я. На что рассчитывала. Соседка стерва надоумила, мол, жену другую завел, а он оказывается, рассудка лишился, мессией себя вообразил.
— Может это не он. Мало ли пророков бродит по земле, ловят их бьют, казнят. Даже еще и лучше, если это не он, потому что этого должны казнить. И кому ты поверила, разбойнику. Вот, опять толкнул.
— Мне бы увидеть его, — сказала Фарида, рассеянно глядя на людскую толпу, — хотя я чувствую, что это он. А ты не чувствуешь, Анна?
Анна пожала плечами.
— Но ты все-таки скажи, если это не его ребенок, зачем ты последовала за мной?
— Я не могу этого объяснить, — призналась Анна, — но я клянусь тебе всеми святыми, что это ребенок Абу-л-Хасана.
— Людей все больше и больше, — заметила Фарида, — паломники прибывают.
— Посмотри, какой щедрый господин, — толкнула ее Анна.
Фарида повернула голову. Некий паломник в белых одеяниях щедро оделял нищих звонкой монетой.
— Может и нам перепадет, — загадала Анна, — ведь на ужин у нас ничего нет.
— Не беспокойся милая, — сказал нищий, сидевший неподалеку, — в Медине еще ни одна нищенка не умерла с голоду. Жертвенного мяса, здесь всегда вдоволь.
Щедрый господин поравнялся с ними, бросил перед Анной серебряный динар, повернулся к Фариде и неожиданно расплылся в улыбке.
— Мир тесен! — воскликнул он.
— Тесен, — согласилась Фарида, — но не так, как хотелось бы. А ты что же теперь в ислам подался.
— Нет, — ответил Назар, — я как был несторианцем, так и остался, но мой пытливый ум ученого требует знакомства со всеми конфессиями. И должен признаться, что я нахожу истину во всех религиях мира. А как твои дела, женщина нашла своего беспутного мужа?
— Эй, полегче в выражениях, — грозно нахмурилась Фарида, — какой ни есть, а это мой муж и не тебе судить о нем.
— Ну, прости, — смиренно сказал Назар, — ты, по-моему, сама его в этом подозревала.
— Тебя это не касается, — отрезала Фарида, — а если ты такой умный, господин — всезнайка, скажи, как мне увидеть лжепророка сидящего в Мединской тюрьме.
Назар вместо ответа перевел взгляд на Анну и сказал:
— А у тебя, я смотрю, попутчица появилась, да прехорошенькая. К тому же она скоро мальчика должна родить.
— Ты что же, врач? — насмешливо спросила Анна, — То же, мне повитуха.
— Ну, в некотором роде, врач, — признался Назар, и Анна вдруг поверила ему.
— А нельзя ли девочку? — попросила она.
— Нельзя, — категорически сказал Назар, и посмотрев на Фариду, слушавшую их диалог с мрачным видом, добавил:
— Ты правильно здесь села. Не уходи отсюда, потому что никто не может пройти мимо церкви, то есть мечети.
Он поклонился, отступил назад и смешался с толпой паломников.
— Это кто? — с любопытством спросила Анна.
— Монах, третий раз попадается мне на глаза, очень странный человек.
— Это неспроста, — задумчиво сказала Анна, — видимо, он что-то знает, зря ты его так легко отпустила. Теперь то и захочешь, не отыщешь в этой толпе.
Анна долго вглядывалась в людской поток паломников, и вдруг подхватив живот со словами: «Я сейчас» бросилась в толпу. Фарида, не медля ни секунды, бросилась за ней. Некоторое время Анна пробиралась сквозь толпу, очевидно преследуя какого-то человека. Фарида следовала за ней отставая на несколько шагов, пока, наконец, Анна не вцепилась в руку какого-то паломника.
Меджкем жил рядом с тюрьмой. По распоряжению Муниса ему отвели комнату в караульном помещении. Задача его была выполнена, но он решил, воочию, убедиться в том, что Имран казнен, и лишь после этого вернуться в Кайруан. Несмотря на все просьбы, Мунис не отдал ему Имрана. Сам Меджкем явился к Мунису под видом кровника Имрана, а после того, как он помог взять крепость, Мунис вовсе проникся к нему доверием. Поскольку Мунис получил приказ немедленно возвращаться, то он заключил Имрана в тюрьму Медины, а сам вернулся в Багдад.
В этот день, дороживший своей внешностью Меджкем, зашел к тюремному лекарю и наложил повязку, на свою шею, на которой остались синяки от цепей Имрана. После этого он отправился в город, побродил немного и заглянул на рынок, купить себе еды на ужин. В том, что с ним произошло дальше, он была повинна его жадность. В поисках все более дешевого сыра, он обходил лавку за лавкой.
В седьмой по счету, он бесцеремонно оттеснил от прилавка человека показавшегося ему смутно знакомым. Напрягая свою память, он взял в руки круг желтого овечьего сыра исходившего слезой.
— Очень свежий сыр, господин, — сказал продавец.
— Сам вижу, — буркнул Меджкем, поглядывая на спину уходившего человека. Сыр покупать он не стал, бросил на прилавок и выскочил из лавки. Но на рынке было многолюдно, и интересующий его человек уже смешался с толпой.
Вглядываясь в лица прохожих, Меджкем отправился в тюрьму. На полпути к ней из стенной ниши выступила женщина и, схватив его за руку, тихо спросила:
— Не хочет ли господин развлечься?
— Покажи лицо, — приказал Меджкем.
Она откинула платок, и Меджкем спросил:
— Сколько?
— Всего два дирхема, господин.
— Один, — стал торговаться Меджкем.
Женщина не стала спорить, и он пошел за ней. Она не была красавицей, но и не была профессиональной шлюхой. Именно поэтому Меджкем почувствовал острое желание. Идя за ней по уличному лабиринту, он пытался угадать формы ее тела. С порядочной женщиной всегда приятней возлечь. Связь с проституткой и грехом то не назовешь, язык не поворачивается. «Видимо нужда заставила», подумал Меджкем и решил дать ей все-таки два дирхема, пусть запомнит его доброту.
— Сюда, господин, — сказала женщина и вошла в неприметную дверь в стене. Меджкем последовал за ней и оказался в помещении, лишенном окон и оттого сумрачном. Дверь за ним, кто-то закрыл заботливой рукой. После яркого дневного света, глаза плохо видели. Меджкем напрягая зрение, окликнул женщину, но в следующий миг чья-то сильная рука взяла его за горло и придвинула к стене. Меджкем схватился за рукоятку кинжала, но на ней уже лежала чья-то ладонь. Полузадушенный, он прохрипел:
— Возьмите все деньги, но сохраните жизнь.
— Возьмем, — сказал человек, державший его за горло, — все возьмем и деньги и жизнь твою поганую, возьмем. Зря я тебе жизнь тогда сохранил подлая твоя душа. А ну скажи, за кем ты здесь шпионишь?
— Клянусь, ни за кем, — в ужасе сказал Меджкем. Он узнал этого человека. Встреча с ним всегда заканчивалась для Меджкема большими неприятностями, и сейчас она, видимо, не сулила ничего хорошего.
— Хорошо, поставим вопрос иначе. Что ты здесь делаешь?
— Совершаю хадж, я паломник, — сказал Меджкем, и сам почувствовал, насколько фальшиво прозвучали эти слова.
— Надо же, какое совпадение, — сказал грабитель, — я ведь тоже паломник. Вообрази себя, снится мне мой друг, ты его знаешь, Имран его зовут, и говорит, мол, Ахмад Башир закоснел ты в грехе, соверши хадж. Я ему отвечаю, попозже, сейчас не могу, только женился, жена молодая. Что ты думаешь, на следующий день, то же самое. Когда он мне приснился в третий раз, я понял, что надо ехать, дело серьезное. И точно, приезжаю — ты, а где ты, значит дело нечистое.
Ахмад Башир извлек кинжал из ножен Меджкема, обшарил его одежду, нашел четки, положил себе в карман и отступил назад.
— Действительно, — робко улыбаясь, сказал Меджкем.
— Только, с каких это пор паломники селятся при тюрьмах?
Меджкем не ответил.
— Кажется, ты что-то недоговариваешь?
Меджкем продолжал хранить молчание. Держа кинжал в левой руке, Ахмад Башир подошел ближе, и острием клинка приподнял подбородок пленника.
— Там в тюрьме сидит один пророк, каких вообще-то много сидит в тюрьмах. Но этот, понимаешь ли, мой друг. Да ты его знаешь, Имран его зовут. У меня есть подозрение, что ты, поскольку тоже живешь в тюрьме, имеешь к моему другу какое-то отношение, и мне думается самое непосредственное. Что скажешь?
— Убери кинжал, — процедил сквозь стиснутые зубы Меджкем.
Расслышав новые нотки в его голосе, Ахмад Башир опустил кинжал.
Потрогав подбородок, Меджкем обнаружил на пальцах каплю крови. С ненавистью смерил Ахмад Башира взглядом, вытер об одежду кровь и сказал:
— Это ты просил свидание с ним сегодня утром.
— Ты догадлив, — сказал Ахмад Башир, — это был я.
— Не надо быть семи пядей во лбу, — устало заметил Меджкем, от напряжения у него тряслись ноги, — Я уже давно заметил, стоит мне взять его в оборот, так тут же появляешься ты, в виде какой-нибудь безобразной старухи.
— Но, но, — оскорбился Ахмад Башир, — не такая уж она была и безобразная, разве ты не обратил внимание на ее задницу?
— В прошлый раз, ты меня обвел вокруг пальца, но в этот раз ничего у тебя не выйдет.
Ахмад Баширу это заявление не понравилось. Засунув кинжал за пояс, он взял Меджкема за грудки, и слегка приложил его к стене. От удара, Меджкем прикусил язык и далее говорил пришепетывая.
— Ты мозесь бить меня скойко угодно, но твоему дьюузку это не помозет.
— Ты что-то путаешь, — сказал Ахмад Башир, — ты не ученик, а я не школьный учитель, я не собираюсь тебя бить, я просто убью тебя, если ты не поможешь ему выйти из тюрьмы. Ведь это ты засадил его туда?
— Моя смейть не помозет ему выйти из тюйьмы, ему тепей вообще ничего не помозет, он смейтник.
— Когда я с ним познакомился — десять лет назад, он уже был смертником, но жив до сих пор и мне кажется, что он еще нас с тобой переживет. И ты ему в этом поможешь.
— Ты пьеувеичиваесь мое значение в этой тюйьме, у меня нет таких пойномочий. Его судьбой распоряжается Мунис.
Это имя ничего не говорило Ахмад Баширу.
— А если я расскажу этому Мунису о том, что ты фатимидский шпион.