— Я уезжаю.
— Как это уезжаю, — возмущенно спросила Анна, — А Имран? Его же завтра выпустят.
— Какая же я дура, — вместо ответа сказала Фарида, — что я здесь делаю, бросила своих детей, разыскиваю полоумного мужа, которому, как я теперь понимаю и дела то нет, никакого до меня и до моих детей. Ну, выйдет он завтра и что, разве это что нибудь изменит в наших отношениях. Что я бегаю за ним, никто в нашем роду не унижался так перед мужчиной. Я горянка. Ибн Лайс, откуда идет караван в Марокко?
— От Куфийских ворот, — сказал Ибн Лайс, там, рядом караван-сарай, возле него собираются.
— Проводи меня, — попросила Фарида Анну.
Анна посмотрела на отца, тот сказал:
— Собери ей что-нибудь в дорогу.
Караван уходил на рассвете следующего дня, но Фарида, несмотря на все уговоры, осталась ночевать в караван-сарае. Анна вернулась одна и с порога возмущенно воскликнула, обращаясь к отцу.
— Как это тебе нравится, она уезжает, а я должна хлопотать о ее муже?
— Чего ты кипятишься? — рассеянно сказал Ибн Лайс, изучая свои записи, ее можно понять, но то, что у меня мешок соли лишний появился, этого я никак понять, не могу.
— Я не могу показаться ему на глаза в таком виде, — заявила Анна.
— Кому?
— Имрану.
— Это еще почему? — удивился Ибн Лайс?
Анна пожала плечами:
— У меня чувство, словно я его обманула.
Ибн Лайс внимательно поглядел на дочь.
— Ты ему что-нибудь обещала?
— Нет, но и он ничего не просил.
— Тогда не говори глупостей, нашел.
— Что нашел?
— Соль.
— Ах, отец, ну при чем здесь соль.
— Долго он будет спать, пойди разбуди его, — раздраженно сказал Ибн Лайс.
— А я уже здесь.
Отец с дочерью обернулись. Ахмад Башир стоял в дверях и мрачно смотрел на них.
— Вы так шумели, что будить уже никого не надо. Дайте мне воды.
Анна принесла воды. Он долго и жадно пил, затем перевел дух и сказал:
— Мне приснилась моя жена, она куда-то уехала с моими деньгами.
— Сон со значением, — улыбнулась Анна.
— Ты смеешься, а я уже такое пережил однажды. А где женщина?
— А я, кто, по-твоему? — лукаво спросила Анна.
— Я имею в виду, женщину постарше, жену Имрана.
— Она уехала.
— Куда уехала?
— Домой.
— Так вот почему мне такой сон приснился, — поразмыслив, сказал Ахмад Башир, — наверное, перепутали, пойду еще посплю, может теперь мою, покажут.
— Когда Имрана выпустят? — спросила Анна.
— Скоро, — отозвался из комнаты Ахмад Башир, — может уже выпустили.
— Я пойду к Мунису, — сказала Анна отцу.
Между тем дело обстояло вовсе не так просто, как это представлялось одурманенному вином сознанию Ахмад Башира. Хотя предпосылки к благоприятному исходу были, и очень веские. Иосиф бен Пинхус оказался тем самым евреем-финансистом, который с подачи Ибн ал-Фурата внес в казну один миллион динаров и взял взамен на откуп налоги с Вавилонии. Но Иосиф бен Пинхус не был бы иудеем, если бы воспользовался первой мыслью, которая приходит в голову в такой ситуации. Ал-Фурат сидел в тюрьме. С одной стороны это было на руку финансисту, так как избавляла от необходимости выплачивать ему комиссионные, но с другой лишало возможности действовать через вазира. Обращаться к халифу лично с подобной просьбой было рискованно, так как любая власть обладает одной общей особенностью. Она не любит возвращать долги и пользуется для этого любыми методами. Бен Пинхуса могли обвинить в пособничестве и арестовать. Этим халиф решил бы сразу две проблемы избавился от кредитора и конфисковал состояние финансиста.
— Я сделал все, что мог, — раздраженно сказал Мунис, — теперь изменить, что-либо не в моих силах. Он отказался выйти.
— Разве нельзя было отпустить всех, — с горечью спросила Анна?
— В этом случае мне пришлось бы самому сесть в тюрьму и умереть за него. Ты можешь угрожать мне разоблачением сколько угодно, но я ничего не могу сделать.
— Жаль, — сказала Анна.
Она вернулась домой. Оставалась надежда на обещание Ахмад Башира. Но того дома не оказалось, Ибн Лайс объяснил, что он ушел узнать насчет Имрана.
— Отдохни, — сказал он дочери.
— Пожалуй, — согласилась Анна, — я полежу немного, ноги не держат.
Она легла. Когда Ибн Лайс, через несколько минут, заглянул в ее комнату, она спала, держась руками за живот.
— В свое время я оказал ал-Муктадиру услугу, — пояснил Иосиф бен Пинхус Ахмад Баширу, — и если бы речь шла о воре-насильнике или убийце, я бы мог обратиться с просьбой, но твой приятель, оказывается, поднял восстание, то есть угрожал безопасности самого халифа. Все это значительно усложняет дело. При власти ал-Муктадира Имран должен быть непременно казнен. Благополучие одного обусловлено смертью другого. Что бы спасти его от смерти надо свергнуть нынешнего халифа, что, как вы понимаете не в моих силах или… — Финансист сделал паузу, чтобы перевести дух.
— Или что? — нетерпеливо спросил Ахмад Башир.
— …Или казнить его так, чтобы он остался жив.
— Вот как, — озадаченно произнес Ахмад Башир.
— Существует правило, подобного рода преступников после казни привязывают на несколько дней к позорному столбу в назидание людям, и даже ставят возле него стражу, чтобы родственники не украли тело. Ну, со стражей я думаю, вы справитесь, обычно охраняют два человека, я могу дать вам помощников.
— Хорошо, — сказал Ахмад Башир, — помощники не помешают, в последнее время я себя неважно чувствую, старею, наверное. А, как выглядит казнь?
— Казнь, кстати говоря, состоится сегодня ночью, способов много, но поскольку преступнику предстоит еще после смерти быть распятым на позорном столбе, ему сохранят все части тела. Например, ему могут раздавить мошонку…
Ахмад Башир страдальчески поморщился.
— …Или выпустят из него кровь. Но это уже моя забота. Я сделаю все возможное, чтобы ему дали яд, но в чаше вместо яда будет обыкновенная вода, или, скажем, вино…
— Лучше вино, — сказал Ахмад Башир — он выпить любит.
— … Но перед этим он проглотит облатку некоего индийского снадобья, после чего будет бездыханным, как мертвец, в течение суток.
— Хорошо бы все получилось, — вздохнул Ахмад Башир, сколько я должен за это заплатить?
— Пустяки, на подкуп тюремного врача, надзирателей — триста динаров. Но снадобье заключенному должен передать человек, которому он доверяет кто-то из вас, вы понимаете, чтобы он согласился проглотить облатки, незнакомому он может не поверить. Вас проведут к нему.
Вернувшись в дом Ибн Лайса, Ахмад Башир разбудил Анну, и сказал:
— Кто-то из нас должен пойти в тюрьму и передать ему лекарство от смерти. Я подумал, что может быть, ты захочешь это сделать?
— Хочу, — сказала Анна, — но не пойду. Иди ты.
Ахмад Башира провели в тюрьму перед самым заходом солнца. В камере Имрана было совсем темно, но лицо заключенного выделялось своей бледностью. Ахмад Башир схватил его за руку и вложил в ладонь облатку со словами: «Проглоти это после моего ухода».
— Это ты? — спросил Имран.
— Я, — ответил Ахмад Башир, — ты заснешь, а когда проснешься, будешь на свободе.
— А мои люди, что будет с ними?
— С ними все хорошо, — соврал Ахмад Башир — их пошлют на каторгу.
— Пустое это все, — сказал Имран, не отпуская руку Ахмад Башира, — я все равно не умру, потому что человеческая душа бессмертна.
— Я слышал об этом, — неохотно ответил Ахмад Башир, — но пока никто еще не представил ни одного доказательства.
— У меня есть доказательство, — настаивал Имран, — вот послушай, наши внутренние ощущения не меняются на протяжении всей жизни. Разве ты чувствуешь приближающуюся старость.
— Спасибо, что напомнил, — буркнул Ахмад Башир.
— Разве ты не осознаешь себя в теле зрелого мужа, тем же мальчиком, каким был много лет назад?
— Пожалуй, — согласился Ахмад Башир.
— Наша телесная оболочка стареет, а мы сами не меняемся, — вот доказательство бессмертия души. А, следовательно, несправедливость, царящую в этом мире можно объяснить тем, что все это игра, условность. Мы сыграем свою роль в представлении, именуемом жизнью, и уйдем на отдых, а затем нам дадут другую роль и может быть даже роль злодея.
— Можно меня записать на роль халифа? — сказал Ахмад Башир, — или на роль евнуха в его гареме, но с условием, чтобы мне ничего не отрезали?
Имран засмеялся.
— Можно, — согласился он, — только не я веду списки. К тому же у души нет памяти.
— Жаль, — сказал Ахмад Башир, и безо всякого перехода добавил — твоя жена уехала.
Имран ничего не ответил.
— Скажи мне, что ты будешь делать, когда окажешься на свободе, спросил Ахмад Башир?
— Подниму восстание, — не задумываясь, ответил Имран.
— Это не может продолжаться без конца, — мрачно сказал Ахмад Башир, — я имею в виду твое невероятное везение, когда-нибудь удача отвернется от тебя и ты свернешь себе шею. На твоем месте я бы уехал домой. Они обе сходят по тебе с ума, и, кажется, неплохо ладят между собой. Забирай их и уходи. Анна, правда, беременна, но Абу-л-Хасан не будет иметь претензии к тебе. В последнее время я все чаще думаю о том, что семейная жизнь это не так уж и плохо. Однако мне нужно уходить, до встречи.
— Прощай, — ответил Имран.
За ним пришли глубокой ночью, такой глубокой, что, пожалуй, это время можно было назвать началом нового дня.
Имран бодрствовал, размышляя о новых доказательствах бессмертия души. Услышав голоса за дверью и звон перебираемых ключей, он проглотил облатку, и встретил вошедших стоя. Их было четверо; тюремный врач, надзиратель, чиновник и собственно палач, который держал в руках чашу. Он сказал: «За преступления против государства, ты смутьян приговорен к смерти и радуйся, что тебе достался легкий способ, выпьешь это и забудешь, как тебя звали, кроме того, твое тело будет привязано к позорному столбу и выставлено на всеобщее обозрение».
— Это яд? — спросил Имран, удивляясь тому, как тяжело даютс