Троуэр стоял, пораженный ужасом. Всю свою жизнь он готовился к тому, чтобы учить, убеждать, увещевать и разъяснять. Но вовсе не к тому, чтобы совершить кровавое зверство, которое предложил ему Гость. «Я не гожусь для подобных вещей», сказал он.
«А для царства Господа нашего ты годишься?», спросил Гость.
«Но Господь сказал: „Да не убий!“!»
«Да ну? Разве это сказал Он Иисусу Навину, посылая его в Землю Обетованную? Разве это сказал Он Саулу, посылая его против Амалакитян?» Троуэр подумал об этих темных местах Ветхого Завета и вздрогнул от страха, представив себя принимающим участие в подобных делах. Но Гость был неумолим. «Первосвященник Самуил повелел Царю Саулу убить всех Амалакитян, всех мужчин и женщин, всех детей. Но у Саула не хватило на это духа. Он спас царя Амалакитян и оставил его в живых. И как поступил за этот грех неповиновения с Саулом Господь?»
«Избрал Давида вместо него на царство», прошептал Троуэр. Гость стоял перед Троуэром вплотную, обжигая его огнем своим глаз. «И что потом сделал первосвященник Самуил, кроткий слуга Господа, так как же поступил он?»
«Он велел привести Агагу, царя Амалакитийского».
Гость не смягчался. «И что же сделал Самуил?»
«Убил его», прошептал Троуэр.
«И что же говорит нам писание, как он сделал это?», загремел Гость.
Стены церкви закачались, оконные стекла треснули. Троуэр всхлипнул от ужаса, но произнес те слова, которых добивался Гость. «Самуил разрубил перед лицом Господа Агагу на куски». Теперь единственным звуком, слышным в церкви, было сдавленное дыхание Троуэра, пытавшегося унять свое истерическое всхлипывание. Гость улыбнулся, глядя на Троуэра, глаза его были полны любви и всепрощения. Затем он исчез. Троуэр упал на колени у алтаря и начал молиться. О Отец, я умру за тебя, но не заставляй меня убивать. пронеси эту чашу мимо меня, я слишком слаб, я недостоин, не возлагай это бремя на мои плечи. Слезы его падали на алтарь. Вдруг он услышал шипящий звук и, ошеломленный, отскочил от алтаря. Его слезы пузырились на поверхности алтаря как вода на раскаленной сковородке, пока в конце концов полностью не исчезли.
Господь отвергает меня, подумал он. Я дал обет служить Ему, чего бы Он не пожелал, и теперь, когда Он просит меня совершить нечто трудное, когда Он велит мне быть сильным, как великие пророки древности, я оказываюсь сломленным орудием в руках Господа. Я не могу вместить предназначения, которое Он хочет вложить в меня.
Дверь церкви приоткрылась, впустив порыв морозного воздуха, просквозившего по полу и заставившего священника поежиться. Он оглянулся в ужасе, ожидая увидеть ангела, посланного, чтобы наказать его. Но это был не ангел, а всего лишь Армор-оф-Год Вивер.
«Я не хотел прерывать вашу молитву,» сказал Армор.
«Входите,» сказал Троуэр. «Закрывайте двери. Чем я могу вам помочь?»
«Не мне,» сказал Армор.
«Входите, присаживайтесь и рассказывайте.»
Троуэр надеялся, что приход Армора был знаком Господним. Один из паствы пришел просить его о помощи сразу после молитвы – Господь явно хочет дать знать ему, что он прошен.
«Дело в брате моей жены,» сказал Армор. «Мальчике, Алвине-младшем.» Троуэр почувствовал, как страх пронзил его, заставив похолодеть до костей.
«Я знаю его. И что с ним?»
«Вы знаете, наверное, что ему раздавило ногу.»
«Я слышал об этом.»
«Вы не заходили к ним навестить его?»
«У меня есть все основания полагать, что в этом доме не рады будут видеть меня.»
"Ну что ж, тогда я объясню вам, дело обстоит плохо. Целый кусок мякоти почти оторван, кости сломаны. Но всего через два дня все уже было вылечено. Даже шрама не осталось. Через три дня он уже ходил.
«Это должно быть не так плохо, как кажется вам.» «Я же говорю вам, нога была сломана и рана была тяжелой. Все в семье считали, что мальчик умрет. Они спрашивали, можно ли у меня купить гвоздей для гроба. И они так горевали, что я не был уверен, что нам не придется заодно хоронить маму и папу мальчика.»
«Значит, рана не могла быть полностью исцелена, как вы говорите.» «Ну, она выздоровела не совсем, поэтому-то я и пришел к вам. Я знаю, вы в такие веши не верите, но я вас уверяю, они как-то вылечили его ногу колдовством. Элли говорит, что этим колдовством занимается сам мальчик. Он даже несколько дней проходил на этой ноге. Но боль все никак не унималась и теперь он говорит, что на кости осталось больное место. К тому же у него жар.»
«Всему существует разумное научное объяснение,» сказал Троуэр. «Ну хорошо, пусть будет так, если вам так нравится, но по-моему своим колдовством мальчик призвал дьявола и теперь дьявол грызет его изнутри. И так как вы рукоположенный священник Господа Бога, я подумал, что вы могли бы изгнать этого дьявола именем Господа Иисуса.» Все эти предрассудки и суеверия конечно ерунда, но когда Армор предположил возможность того, что дьявол овладел мальчиком, это стало иметь смысл. И это совпадало с тем, что он узнал от Гостя. Возможно, Господь хочет, чтобы он не убивал ребенка, а изгнал из него беса. Для Троуэра это был шанс оправдать себя после того, как несколькими минутами ранее его охватила столь постыдная слабость.
«Я иду,» сказал он. Взял свой тяжелый плащ и набросил его на плечи. «И, я думаю, будет лучше, если я вас предупрежу – никто в доме не просил меня привести вас.»
«Я был подготовлен к тому, чтобы противостоять гневу нечестивых,» сказал Троуэр. «Меня интересует судьба этой жертвы дьявола, а не ее глупые и суеверные родичи.»
Алвин лежал на кровати, сжигаемый жаром горячки. Хотя был день, они держали ставни закрытыми, чтобы свет не ранил его глаз. Впрочем, ночью он заставлял их приоткрывать окна, чтобы немного холодного воздуха попадало в комнату. Свежий воздух облегчал боль. За те несколько дней, когда он мог ходить, он увидел, что снег совсем уже покрыл луг. Теперь он попытался представить себя лежащим под снежным одеялом. Какое облегчение после огня, сжигающего все его тело.
Он не смог опять взглянуть внутрь себя: то, что интересовало его сейчас, было слишком мелким. Даже после всего того, что он сделал с костью, с волокнами мускулов и слоями мяса, было по-прежнему очень трудно обнаружить какие-нибудь трещины в глубине костной ткани. Но он мог ощущать свои внутренние органы сквозь лабиринт тела, находить большие раны и помогать им закрыться. Но все же большинство происходящего внутри него было слишком мелким и происходило слишком быстро, чтобы он мог это понять. Он мог видеть результат, но не те процессы, которые к этому результату привели, не мог разобраться, как и что происходит.
Именно так все и случилось с этим порченым местом. Всего лишь маленьким участком кости, который начал размягчаться и загнивать. Он мог ощутить разницу между больным местом и хорошей здоровой костью и мог видеть границы пораженного участка. Но разобраться во всем этом он не мог. Как и не мог ничего изменить. Он был готов умереть.
Алвин знал, что находится в комнате не один. Кто-нибудь всегда сидел у его кровати. Он мог бы открыть глаза и увидеть Маму или Папу или кого-нибудь из девочек. Иногда даже кого-нибудь из братьев, хотя это и означало, что они оставили ради него жену и хозяйство. Это было удобно для Алвина, но одновременно и нелегко. Ему начинало казаться, что ему стоит поторопиться и умереть побыстрей, чтобы все они могли вернуться к нормальной жизни. Сегодня на этом месте сидел Мишур. Когда он зашел, Алвин сказал ему «привет», но больше говорить было особо не о чем. Ну как ты? Я умираю, спасибо, а ты как? Как-то нелегко складывается разговор. Мишур рассказывал, как они с близнецами пытались вытесать из камня точило. Они выбрали для этого камень полегче, чем тот, с которым работал Алвин, и все же потратили черт знает сколько времени на работу. «В конце концов нам надоело», сказал Мишур. «и мы оставили это до тех пор, когда ты сам сможешь подняться в гору и добыть для нас камень».
Алвин ничего не ответил на это, и больше они не стали говорить друг с другом. Алвин молча лежал, весь покрытый потом, чувствуя, как гниение медленно, но верно пожирает его кость. Мишур сидел около, слегка придерживая его за руку.
Мишур принялся насвистывать.
Этот звук показался Алвину очень необычным. У него было впечатление, что эта мелодия слышна очень издалека и ему нужно пройти какое-то расстояние, чтобы обнаружить откуда она исходит. «Мишур», крикнул он, но его голос прозвучал как шепот.
Свист прекратился. «Извини», сказал Мишур. «Тебе это мешает?»
«Нет», сказал Алвин.
Мишур опять начал насвистывать. Это был странный мотив, ничего похожего Алвин не мог припомнить. Он не был похож на песню, он никогда не повторялся, все время звуча по-разному, как будто Мишур придумывал его на ходу. Алвин лежал, вслушивался и ему казалось, что этот мотив был как карта, ведущая сквозь дикие дебри, и он пошел туда, куда она вела его. Конечно, он ничего не видел, как было бы, если б он пошел по настоящей карте. Просто ему казалось, будто кто-то ему указывает в самую сердцевину окружающих его вещей, и когда он о чем-нибудь думал, то думал таким образом, будто действительно находился в этом месте. Он как будто увидел все свои прежние попытки найти способ излечить это омертвелое пятнышко на кости, но увидел их теперь совсем с другой точки, может, с вершины горы или с поля, откуда-нибудь с того места, откуда было бы видно больше. И теперь он подумал кое о чем, что раньше не приходило ему в голову. Тогда, когда его нога была сломана и все мясо с нее ободрано, все видели, что ему очень трудно, но никто не мог ничем помочь, все должен был сделать он сам. Он должен залечить все, что мог, изнутри. Теперь же никто не мог видеть той раны, которая убивала его. И хотя сам он был способен увидеть ее, справиться с ней своими силами он не мог.
Поэтому, может быть, теперь ему поможет кто-нибудь другой. Причем без использования каких-нибудь скрытых сил. Просто обычная старая добрая хирургия.
«Мишур», прошептал он.