Продуктовое сражение
Еда – это оружие.
Как справиться с мышами в Кремле? Поставьте табличку с надписью «Колхоз». Тогда половина мышей будет голодать, а другая половина убежит.
Еда с неба
Холодная война между Соединенными Штатами и Советским Союзом, идеологическая борьба между капитализмом и коммунизмом, ознаменовавшая собой вторую половину XX в., началась всерьез с «пищевого сражения» за город Берлин. Германия в конце Второй мировой войны была разделена на четыре оккупационные зоны – советскую на востоке страны и американскую, английскую и французскую на западе Германии. Ее столица Берлин, расположенная в центре советской зоны, также была разделена на четыре зоны. В начале 1948 г., примерно через три года после окончания войны, британцы, французы и американцы договорились объединить свои зоны Германии и Берлина под одной администрацией, чтобы координировать восстановление страны. Советы были решительно против плана западных союзников, потому что Германия стала символическим полем битвы, на котором, как согласились обе стороны, будет совместно решаться политическое будущее Европы. Западные правительства хотели создать демократическое правительство в воссоединенной Германии, в то время как Россия надеялась организовать коммунистический режим по своему образцу. Разногласия между двумя сторонами сосредоточились на Берлине, изолированной западной опоре в советской зоне Восточной Германии. Как сказал Вячеслав Молотов, министр иностранных дел СССР, «…что происходит с Берлином, происходит с Германией; что происходит с Германией, происходит с Европой».
Пытаясь заставить западных союзников покинуть Западный Берлин, Советы начали мешать доставке продуктов питания и других припасов в город, периодически прерывая автомобильное, железнодорожное и водное сообщение под различными надуманными предлогами. Советы посчитали, что западные союзники предпочли бы отказаться от города, а не идти на войну, чтобы защитить его. В апреле 1948 г. Люсиус Клей, глава администрации американской зоны оккупации послевоенной Германии, сказал Омару Брэдли, начальнику штаба армии США: «Если мы хотим держать европейский заслон против коммунизма, мы не должны двигаться с места. Мы должны выдержать унижение и давление, не ввязываясь в войну в Берлине без потери лица. Если мы уйдем, наша позиция в Европе окажется под угрозой… и коммунизм будет не сдержать. Я верю, что будущее демократии требует, чтобы мы оставались здесь до тех пор, пока можем». В июне Клей подчеркнул свою позицию в телеграмме, отправленной начальству в Вашингтон. «Мы убеждены, что наше пребывание в Берлине необходимо для нашего престижа в Германии и в Европе, – заявил он. – Хорошо это или плохо, это становится символом американских намерений».
В ответ на советское вмешательство в поставки в Западный Берлин Клей предложил отправить пехотную дивизию в качестве сопровождения конвоя из грузовых автомобилей через подконтрольную советскую зону Восточной Германии. В качестве демонстрации силы. Но его план был расценен как слишком рискованный, так как это могло спровоцировать столкновения между американскими и советскими войсками, которые могли бы перерасти в более широкий конфликт. Когда 18 июня 1948 г. в Западной Германии было объявлено о введении новой валюты, что фактически означало экономическое разделение Восточной и Западной Германии, Советы выразили свое недовольство, полностью заблокировав въезд в Западный Берлин автомобильному, железнодорожному и водному транспорту. К вечеру 24 июня доступ по земле и воде в Западный Берлин был полностью закрыт. Полковник Фрэнк Хоули, комендант американского сектора, выступил по радио с намерением успокоить жителей города. «Мы не покидаем Берлин, мы собираемся остаться, – сказал он. – Я не знаю ответ на настоящую проблему – пока не знаю, но что я действительно знаю: американский народ не будет стоять в стороне и не позволит немецким людям голодать».
Он говорил неофициально, потому что союзники еще не решили, как ответить. Но они должны были сделать что-то: в городе еды хватило бы только на 36 дней, а угля – на 45 дней. Люсиус Клей еще раз предложил свой план вооруженной дорожной колонны, но его снова отвергли. Генерал Брайан Робертсон, британский командующий в Германии, заявил, что его правительство тоже не одобрит такой ход. Но он предложил альтернативный способ сломать блокаду: снабжение Западного Берлина воздушным транспортом.
На первый взгляд это была нелепая идея. Снабжение миллиона человек в Западном Берлине будет означать около 1,5 тыс. тонн продовольствия и еще 2 тыс. тонн угля и топлива каждый день как минимум. (В идеале требовалось 13,5 тыс. тонн в день, но это был минимальный показатель в течение летних месяцев.) Единственным возможным самолетом был «Дуглас С-47», способный перевозить около трех тонн. Но даже с помощью небольших британских транспортов было трудно понять, как будет возможно доставить необходимый объем груза. Идея воздушной перевозки была, однако, единственной альтернативой политической сдаче и оставлению города. Среди преимуществ этой идеи было то, что в отличие от наземных маршрутов доступа через Восточную Германию в Западный Берлин, статус которых был юридически неясен, право использования воздушных коридоров в Берлин и из Берлина было согласовано в письменной форме с Советским Союзом еще в ноябре 1945 г. Небольшое количество грузов уже доставлялось самолетом в апреле 1948 г., после того как Советский Союз начал вмешиваться в железнодорожные перевозки.
Поэтому Клей приказал начать строить воздушный мост. Он предполагал, что сможет организовать достаточное количество самолетов, чтобы работать только в течение нескольких недель, пока дипломатическое решение не будет найдено. Первый самолет с грузами прибыл в Западный Берлин 26 июня. Президент США Гарри Трумэн оказал официальную поддержку воздушному мосту, несмотря на возражения некоторых его советников. Операция постепенно разворачивалась, и к середине июля объем поставок достиг 2500 тонн в день. Но дипломатические усилия не привели ни к чему. Напряженность увеличилась, когда Америка разместила бомбардировщики «B-29» (тип самолетов, с которых были сброшены атомные бомбы на Японию в 1945 г.) на аэродромах Великобритании, в пределах досягаемости Москвы. Самолеты не были оснащены ядерным оружием, но в Советском Союзе этого не знали. После того как воздушный мост проработал в течение месяца и непосредственная угроза войны, казалось, отступила, стало ясно, что ему еще придется действовать далеко не одну неделю. «Дугласы C-47» были заменены большими «C-54», способными перевозить 10 тонн груза, и самолеты уходили каждые три минуты 24 часа в сутки. Генерал Уильям Х. Туннер, назначенный ответственным за мост в конце июля 1948 г., ввел новые правила взлета и посадки, максимизировав таким образом грузопоток и минимизировав риск несчастных случаев. Команды волонтеров разгружали самолеты в Берлине и соревновались за кратчайшие сроки разгрузки. Американцы назвали миссию Operation Vittles; британцам она стала известна как Operation Plainfare. К октябрю объем поставок достиг 5 тыс. тонн в день.
Советский Союз разными способами пытался сорвать работу воздушного моста, в частности советские самолеты мешали грузовым самолетам. Кроме того, запускались заградительные воздушные шары, создавались радиопомехи, направлялись светящиеся прожекторы на прибывающие самолеты. Иногда даже стреляли в воздух в окрестностях аэродрома. Правда, русские никогда не заходили так далеко, чтобы сбивать самолеты. Между тем солдаты и летчики, прибывшие в Берлин несколькими годами ранее как оккупанты, установили тесную связь с жителями города, чью свободу они теперь защищали. Гидросамолеты, садившиеся на озеро в центре Берлина (они доставляли соль, которая была слишком едкой для других типов самолетов), берлинцы встречали букетами цветов. Американский пилот Гейл Халворсен стал героем всех берлинских детей после того, как начал разбрасывать из окна самолета шоколадные плитки и батончики, конфеты и жевательную резинку, прикрепленные к парашютикам из носовых платков. Делал он это всякий раз, когда пролетал над городом. Вскоре другие пилоты последовали его примеру, и неофициальная инициатива Халворсена получила официальное одобрение. Более трех тонн сладостей как от американских производителей, так и от американских детей были сброшены с самолетов. Установленная связь между американскими детьми и детьми Берлина, а также между их странами, выступавшими вместе против коммунизма, придали операции огромную пропагандистскую силу.
То, что продукты, поставляемые в Западный Берлин, использовались, по сути, как оружие против коммунистов, было отражено на плакате, выпущенном в 1949 г. компанией Дугласа, создателя самолета «C-54», ставшего опорой воздушного моста. На плакате была изображена девочка, держащая стакан молока, и еще сотни стаканов с молоком, вылетающих из самолета. Слоган гласил: «Молоко… новое оружие демократии». Также на плакате давалось разъяснение: «В сегодняшнем дипломатическом сражении за Берлин надежда на демократию для миллионов людей в Западной Европе сохраняется благодаря ВВС США. Используя почти исключительно самолеты «Дуглас», американские экипажи доставили более полумиллиона тонн грузов в Берлин с июня прошлого года».
Весной 1949 г. генерал Туннер решил устроить зрелищный «Пасхальный парад», демонстрирующий приверженность союзников к продолжению воздушного моста так долго, насколько это необходимо. Поставки превысили 6 тыс. тонн в день к марту 1949 г., но Туннер поставил амбициозную задачу доставлять 10 тыс. тонн в день. И 17 апреля, которое приходилось на Пасхальное воскресенье, графики технического обслуживания были составлены так, чтобы максимальное число самолетов, экипажей и аэродромов были доступны в этот день. Более того, они были готовы побить свои прежние рекорды. Наземные бригады и пилоты были полны решимости доставить 10 тыс. тонн груза, и это им более чем удалось. В этот день его объем составил 12 940 тонн груза. Это ярко продемонстрировало потенциальную возможность воздушных и наземных сил. Пропагандистская шумиха вокруг «Пасхального парада» стала четким сигналом Советскому Союзу и помогла договориться о новом раунде переговоров, на котором Советский Союз окончательно согласился снять блокаду с Западного Берлина с 12 мая 1949 г. Доставка грузов прекратилась не сразу. Операция начала сворачиваться постепенно, чтобы была возможность при необходимости быстро восстановить воздушный мост. Последний рейс состоялся 30 сентября. Воздушный мост работал 15 месяцев, в течение которых было совершено 275 тыс. рейсов и перевезено около 2,3 млн тонн грузов.
«Молоко… новое оружие демократии» – плакат во время берлинского воздушного моста
Последующие переговоры не смогли решить будущее Германии или Берлина. Кризис подстегнул создание 4 апреля 1949 г. Организации Североатлантического договора (НАТО), военного союза западных стран, тем самым заложив основу для противостояния Америки и ее союзников, с одной стороны, и Советского Союза, с другой, на целые десятилетия. И первая битва этой холодной войны велась не пулями или бомбами, а молоком, сладостями, солью и другими продуктами питания. В продолжение следующих четырех десятилетий между НАТО и Советским Союзом никогда не было прямого военного конфликта. Вместо этого конфликт велся косвенно: через войны между государствами-сателлитами с обеих сторон, с помощью пропаганды и идеологического оружия, включая еду.
Сталинский голод
Советскому лидеру Иосифу Сталину было не привыкать использовать еду в качестве идеологического инструмента. После прихода к власти в 1924 г. он начал программу индустриализации с целью догнать, а затем превзойти западные индустриальные страны. Еда была в центре его планов. В то время Советский Союз был крупным экспортером зерна, и покупка промышленного оборудования в зарубежных странах должна была быть профинансирована за счет увеличения его экспорта. Небольшие частные хозяйства, управляемые отдельными лицами вместе с крестьянами и их семьями, были объединены, чтобы сформировать «коллективные хозяйства», принадлежащие государству. Взяв сельское хозяйство под государственный контроль, Сталин надеялся увеличить производство сельскохозяйственных продуктов. В 1929 г. он заявил: «…нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире» (из статьи И. В. Сталина «Год великого перелома. К XII годовщине Октября». 3 ноября 1929 г. – Прим. перев.). Это дало бы дополнительное зерно для продажи за границу и больше твердой валюты для финансирования программы индустриализации. Сталин поставил цель удвоить выпуск стали и утроить производство чугуна в течение пяти лет. Успех его программы продемонстрировал бы превосходство социализма: больше еды – больше фабрик и заводов за небывало короткий срок.
В некоторых отношениях это была попытка воспроизвести то, что произошло в Западной Европе, начиная с Британии, где индустриализации предшествовал всплеск производительности труда в сельском хозяйстве. Это высвобождало рабочие руки для промышленных предприятий, и именно поэтому Адам Смит назвал производственную деятельность «потомством сельского хозяйства». Но советский подход был совсем иным. В организации индустриализации Британии государство сыграло очень незначительную роль; это не был намеренно спланированный выход. Сталинская индустриализация, напротив, была программой по выжиманию как можно больше из крестьянских хозяйств. Коллективизация хозяйств означала, что их продукция принадлежит государству и, следовательно, может быть легко направлена на экспорт.
Не удивительно, что сами крестьяне были не в восторге от новой политики. Коллективизация на практике означала обобществление средств производства, жилья, реквизицию частной собственности и уничтожение их имущества. Более продуктивные (и, следовательно, более богатые) крестьяне особенно неохотно соглашались с этим. В некоторых случаях они решали сжигать урожай и забивать скот, а не сдавать его в колхозы. Сталин постановил, что, так как все растительные культуры, скот и сельскохозяйственная продукция теперь принадлежат государству, любой, кто отказывался передать его или уничтожал, объявлялся врагом народа и заслуживал отправки в советскую сеть пенитенциарных учреждений или в трудовые лагеря, которые позже стали известны как ГУЛАГи.
Результаты коллективизации сельского хозяйства были предсказуемы. Теперь, когда продукция крестьян принадлежала государству, у них не было стимулов максимизировать производство. Засуха, плохая погода, отсутствие лошадей для работы на полях также свидетельствовали о том, что урожай 1931 и 1932 гг. будет беднее, чем обычно. Очевидным было и падение уровня производства продуктов питания по мере того, как Сталин требовал все больше сельскохозяйственной продукции для финансирования программы индустриализации. Но признать, что с реализацией политики коллективизации хозяйства стали менее производительны, было для советского руководства немыслимо. Напротив, Сталин заявлял о преимуществах обобществления индивидуальных хозяйств, о рекордных урожаях, в то время как часть крестьян прятала свое зерно, чтобы избежать его изъятия. В свою очередь это оправдывало постоянные реквизиции государством больших объемов зерна, приводившие к обеднению крестьян, а во многих случаях к голоду. Те, кто не мог выполнить планы по сдаче зерна государству или подозревался в его сокрытии, подвергались дополнительным «штрафам» и потому еще больше нищали. Между тем у промышленных рабочих в городах было много еды (в это время удвоился экспорт зерна, что создавало для внешнего мира впечатление эффективности сталинской схемы).
В среднем для своего собственного потребления крестьяне получали на треть меньше зерна, чем до коллективизации, а в некоторых районах ситуация была намного хуже. Так, на Украине, в богатом сельскохозяйственном регионе, в традиционно крупном производителе зерна, государство установило чрезвычайно высокие нормы на закупки зерна. Когда ожидаемые планы не были выполнены, местные власти получили распоряжение активизировать поиски скрытых запасов. Согласно сталинскому постановлению, укрывание даже нескольких колосков пшеницы каралось смертной казнью или лишением свободы сроком до десяти лет. Один участник этих событий вспоминал: «Я сам участвовал в этом – мы прочесывали деревни в поисках зерна, тыкали землю железным прутом, переворачивали старье, отнимали все. Приходилось затыкать уши, чтобы не слышать детский плач и женские вопли. Потому что я был убежден, что я участвую в создании новой жизни в деревне». Когда люди начали голодать, была введена армия для охраны больших запасов зерна, накопленных государством. Советский писатель Василий Гроссман так описал тяжелое положение голодающих в сельской местности: «У людей были опухшие лица, ноги и животы… и теперь они вообще ничего не ели. Они ловили мышей, крыс, воробьев, муравьев, дождевых червей. Они мололи кости в муку, варили кожаные подошвы; резали на лапшу старые шкуры и меха, ели клей. И когда появилась трава, они начали выкапывать корни, ели листья и почки».
В своей речи в ноябре 1932 г. Сталин утверждал, что все проблемы, связанные с зернопоставками, были делом рук диверсантов и «классовых врагов». Он расценивал это как вызов авторитету советской власти со стороны зажиточных хозяев (кулаков), которые сознательно препятствовали коллективизации. «Было бы глупо, если бы коммунисты… не ответили на этот удар некоторых колхозников и колхозов своим… ударом», – заявил он. Но отправлять сотни тысяч крестьян в ГУЛАГ было сложно и дорого. Позволить им голодать было намного проще. В другой речи в феврале 1933 г. Сталин одобрительно процитировал изречение Ленина: «Кто не трудится, тот не ест». Официальный отчет в марте гласил: «Лозунг “Тот, кто не работает, тот не ест” принят сельскими организациями буквально – “пусть они погибнут”». Сталин никак не предполагал, что коллективизация приведет к голоду. При этом он считал, что если «бездельники», которые отказались идти в светлое будущее, голодали, то это их собственная вина – они слишком ленивы, чтобы выращивать достаточно зерна и прокормить себя.
В начале 1933 г. была введена система внутренних паспортов для предотвращения бегства людей в город. Британский журналист Малкольм Маггеридж, посетивший Украину в мае 1933 г., писал, что власти «прошли по стране, как рой саранчи, и забрали все съедобное; они расстреляли и сослали тысячи крестьян, иногда целые деревни; они превратили некогда самые плодородные земли в мире в тоскливую пустыню». Но его репортажи высмеивались другими журналистами, принимавшими участие в организованных визитах в показательные деревни и настаивавшими, что голода не было. Итальянский консул в украинской столице сообщал о «растущей торговле человеческим мясом», а власти расклеивали плакаты, в которых говорилось, что есть мертвых детей – это варварство. В то же время экспорт зерна был увеличен, чтобы показать, что проблем в стране не было и что сельское хозяйство при советской власти переживает подъем. Когда некоторые иностранные организации предложили продовольственную помощь, им было отказано.
Политическая природа голода была наиболее четко изложена товарищем Хатаевичем, одним из руководителей Украины в тот период. В 1933 г. он утверждал: «Жестокая борьба ведется между крестьянами и нашей властью. Это борьба насмерть. Этот год был решающей проверкой нашей силы и прочности. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система создана, мы выиграли войну». Это была война, которую вел режим против собственного народа и использовал еду как оружие. Голод закончился в 1934 г., когда Сталин свернул государственные заготовки зерна и разрешил крестьянам иметь небольшой участок земли, на которой можно было выращивать овощи и содержать корову, свинью и до десяти овец. Именно эти частные участки, а не колхозы давали большую часть продуктов для всей страны в течение следующих 50 лет.
Приблизительно 7–8 млн человек умерли от голода. Это жертвы Сталина, стремившегося продолжить экспорт зерна любой ценой только лишь для того, чтобы убедить мир в превосходстве коммунизма и финансировать советскую индустриализацию. Самый масштабный голод был на Украине, где миллионы погибших сейчас признаны жертвами геноцида. Очевидец Федор Белов назвал голод «самым страшным и разрушительным, какой украинский народ когда-либо испытывал. Крестьяне ели собак, лошадей, гнилую картошку, кору деревьев, траву – все, что они могли найти. Людоедство не было редкостью. Люди, как дикие звери, были готовы поедать друг друга. И независимо от того, что они делали, они продолжали умирать, умирать, умирать… Они умирали в одиночку и семьями. Они умирали везде – во дворах, в трамваях, в поездах. Так было. Никто не хоронил этих жертв сталинского голода. Человек способен забыть многое, но эти ужасные сцены невозможно забыть тем, кто их видел».
Худший голод в истории
После того как коммунисты во главе с Мао Цзэдуном захватили власть в Китае в 1949 г., они очень хотели следовать советской модели коллективизации, которая якобы имела успех в промышленности и производстве продуктов питания. Листовки, брошюры и пропагандистские фильмы, распространявшиеся в Китае, восхваляли советский триумф. Одна китаянка так вспоминала это время: «Мы слышали много о коммунах в СССР. Смотрели фильмы о фантастических комбайнах, о людях, поющих по дороге на работу и обратно. В фильмах всегда были горы и горы еды. Эти фильмы показывали, какая счастливая жизнь была в колхозах». Группы китайских крестьян отправлялись на «стажировки» на Украину и в Казахстан, посещали там «показательные» коллективы, смотрели, как они работали. Они отмечали, что всегда было много еды на столе и современное оборудование для работы на полях. Мао Цзэдун постановил, что Китай примет такой же подход.
Он начал с установления государственной монополии на зерно. Его должны были продавать государству по фиксированной низкой цене, что гарантировало высокую экспортную прибыль для сбора денег на оплату индустриализации. Рынки были закрыты, производственные задания были назначены в каждом регионе, была введена система нормирования для распределения зерна по городам. Государство постепенно взяло под контроль все поставки зерна. Мао тогда начал осуществлять программу коллективизации, стремясь добиться увеличения производства. Небольшие группы землевладельцев, затем десятки и, наконец, сотни людей были объединены в коллективные сообщества вместе с инструментами, животными и зерном. Эта система навязывалась крестьянам. Их держали на собраниях до тех пор, пока они не «соглашались» сформировать коллективное хозяйство. Иногда это занимало несколько дней. Как и в Советском Союзе, в Китае в 1956 г. была введена система внутренних паспортов для контроля над хозяйственной деятельностью.
Мао честно следовал сталинской модели, и «достижения» были такими же. Производство зерна упало в 1956 г. на 40 %, так как коллективизация лишала китайских крестьян каких-либо стимулов для дальнейшего развития своего производства. Люди в некоторых районах начали голодать. Животные были убиты и съедены, их стало не хватать, чтобы обрабатывать землю. Между тем Коммунистическая партия хвасталась своими большими успехами в коллективизации сельского хозяйства. Результаты урожая 1949 г. были пересмотрены в сторону понижения, с тем чтобы в последующие годы показатели были якобы больше, но фактически производство продуктов питания упало ниже уровня 30-х гг. Однако Мао хотел превзойти Советский Союз и начал планировать «большой скачок». Он надеялся, что это приведет к индустриализации Китая, можно сказать, за одну ночь. Когда некоторые из его коллег выступили за более постепенный переход, он «вычистил» их из партии. Даже Никита Хрущев, новый советский лидер, пришедший к власти после смерти Сталина в 1953 г., советовал Мао не продолжать свою программу, которая, как понимал Хрущев, была призвана «…произвести впечатление на мир – особенно на социалистический мир – с его гением и лидерством». Хрущев знал о вреде сталинской аграрной политики и уже пытался залечить нанесенные ею раны. Но растущее соперничество между Советским Союзом и Китаем подстегивало Мао – он не просто хотел подражать сталинским достижениям, но и превзойти их. Он обещал, что производство продуктов питания удвоится или утроится в течение года, как и выпуск стали.
Для этого партийные чиновники приказали населению построить в своих дворах самодельные домны и всем сдавать металлические предметы. Их планировалось переплавлять в этих печах, а полученный металл использовать для механизации сельского хозяйства. Но производство стали гораздо сложнее, чем думал Мао. Большое количество деревьев было вырублено, чтобы топить печи, в которых хорошие кастрюли и сковородки превращались в никчемный чугун.
Эта неприятная правда скрывалась от Мао теми, кто находился в его окружении. Ему показали любительскую печь, которая, говорили, производила высококачественную сталь, хотя отлита она была в другом месте. Мао разбирался в сельском хозяйстве еще слабее, чем в металлургии. Чтобы повысить урожайность в сельском хозяйстве, другом главном компоненте «большого скачка», Мао издал серию инструкций для крестьян, базирующихся в основном на дурных теориях советского лжеученого Трофима Лысенко. Мао выступал за плотную посадку семян (однако почва не могла этого выдержать), глубокую вспашку (что убивало плодородие почвы), более широкое использование удобрений (без химикатов – вместо них использовали мусор и битое стекло), концентрацию производства на меньшей территории (что быстро истощало почву), борьбу с вредителями (уничтожение крыс и птиц, что вызвало взрыв популяции насекомых) и увеличение орошения (небольшие плотины были построены из земли и вскоре рухнули).
Партийные чиновники, опасаясь за свои кресла, согласились с этой программой и сделали вид, что инструкции Мао привели к удивительному повышению урожайности. По всему Китаю пропагандировались странные достижения: выращивание гигантских овощей, скрещивание подсолнухов с артишоками, помидоров – с хлопком и даже сахарного тростника – с кукурузой и сорго. Фотографии чудесных культур и участки, где пшеница росла так плотно, что дети могли сидеть на вершинах ее стеблей, были сфальсифицированы (на самом деле растения были пересажены в поле, а дети сидели на замаскированном столе). Однажды крестьянам было велено пересадить рисовые растения на поля вдоль маршрута, по которому путешествовал Мао, – так чиновники пытались создать впечатление обильного урожая. В другом случае овощи были сложены на обочине дороги, чтобы можно было доложить, что крестьяне выбросили их, так как у них еды было больше, чем они могли съесть.
Мао сообщили, что урожай зерна в 1958 г., первый после запуска «большого скачка», в целом увеличился в два раза, а в некоторых местах – более чем в 150 раз. Чиновники, которые могли видеть, что на самом деле происходит, не осмеливались задавать вопросы. Там, где это было возможно, крестьяне игнорировали инструкции Мао, и урожай был не намного хуже, чем в предыдущем году. Участие в бестолковой программе по производству стали отвлекало земледельцев от их главного дела и приводило к тому, что не собранный из-за этого до конца урожай оставался гнить на полях. Но поскольку по официальным данным урожай удвоился, государственные зернохранилища требовали именно этого количества зерна, и его закупки были намного крупнее, чем в предыдущие годы. Разные провинции соперничали друг с другом в производительности и добивались все больших и больших поставок. Экспорт зерна увеличился вдвое, представляя внешнему миру очевидное доказательство сельскохозяйственного чуда. А осенью 1958 г. китайским крестьянам сказали, что еды достаточно и они могут есть столько, сколько хотят на своих коммунальных кухнях. Они так и сделали, и к зиме еды не осталось.
Люди начали голодать. Один из лидеров партии позже оценил число голодающих в 25 млн человек в начале 1959 г. Мао отказывался верить, что огромные ошибки, допущенные государством, были причиной дефицита. Если некоторые регионы не смогли выполнить задания, сказал он, то это было только потому, что крестьяне прятали произведенное зерно. «Мы должны признать, что существует серьезная проблема, потому что производственные бригады прячут и делят зерно, и это является общей проблемой по всей стране», – заявил он. Когда некоторые чиновники попытались объяснить ситуацию, Мао ответил, что, если и были проблемы в некоторых областях, то это была «плата за обучение, которую нужно заплатить, чтобы получить опыт». Заместитель премьера Государственного совета и министр обороны Китая Пэн Дэхуай, приехавший из деревни и переживший голод в молодости, обвинил Мао в том, что он жертвует человеческими жизнями в погоне за невозможными производственными целями. За это его лишили звания, поместили под домашний арест, а затем сослали. Мао воспринимал любые сообщения о нехватке еды как личные нападки на его руководство и начинал более решительно продвигаться вперед со своей программой. Это означало, что у тех чиновников, которые знали, что на самом деле происходит, стало еще меньше желания вмешиваться.
Еще более высокие показатели производства зерна были установлены на 1959 г. Урожай был примерно на одну пятую меньше, чем в 1958 г., но чиновники сообщили о еще одном рекордном годе, и это заставило их забрать все зерно, которое только могли найти для доставки в центр. Квота государственных закупок была установлена в размере 40 % от уровня урожая, но эти 40 % от вымышленных показателей означали, что на практике весь урожай изымался. Когда задания не могли быть выполнены (даже если забиралось все), чиновники начинали искать скрытые запасы продовольствия, которых не было, как это ранее делалось в Советском Союзе. Возможно, самые страшные зверства произошли в провинции Хэйнань, где партийные боевики пытали и убили тысячи крестьян, которые, как они считали, точно прятали зерно. Некоторых сжигали, у других отрезали уши, замораживали до смерти или принуждали работать в нечеловеческих условиях. Но там действительно не было еды. Люди пытались есть траву и кору, и было много случаев каннибализма.
К концу 1959 г. миллионы сельских жителей голодали. Общественные столовые предлагали водянистый суп из травы – и ничего больше. По мере углубления кризиса Китай отрезал себя от внешнего мира. Отношения с Советским Союзом были разорваны, чтобы Хрущев не узнал о катастрофе. Иногда проблемы признавались, но только из-за естественных причин, например из-за засухи. И даже в этих случаях чиновники продолжали настаивать на том, что еда была и люди были счастливы. На 1960 г. Мао начал планировать еще один большой рост производства. Но в большей части страны люди были слишком слабы, чтобы что-то выращивать. Правда, в городах люди пострадали меньше, так как им давали зерновые пайки из центральных зернохранилищ, и потому они были последними, кто пострадал от голода. В силу этого партийные чиновники не смогли понять масштабы катастрофы. Большинство из тех, кто умер от голода, были крестьяне в сельских коммунах.
К концу 1960 г. голод был повсюду, но Мао отказывался признавать проблему. Семь членов коммунистического руководства поняли, что необходимо действовать, чтобы сохранить режим. Они начали собирать доказательства, чтобы представить их Мао и показать масштабы бедствия. Но в значительной степени их планы были сорваны местными чиновниками, преданными Мао и готовыми на все, чтобы обмануть их. В других случаях старшие чиновники не осмеливались противостоять Мао с доказательствами, потому что боялись быть наказанными за нелояльность. Ху Яобан, один из старших чиновников, провел бессонную ночь, разговаривая с Мао. «Я не посмел сказать председателю правду, – признался он позже. – Если бы я сделал это, то, скорее всего, это был бы конец для меня. Со мной в конечном счете было бы то же, что и с Пэном Дэхуаем».
Но процесс в итоге стартовал. В некоторых районах старшим партийным чиновникам удалось установить местных лидеров, готовых приостановить коллективизацию Мао и развивать сельское хозяйство по старинке, предоставляя небольшие участки крестьянским хозяйствам для собственного использования, как это было ранее сделано в Советском Союзе. Коллективные кухни также были демонтированы. В некоторых районах ранее уволенные оппозиционные чиновники были возвращены назад. Более того, в некоторых случаях были наказаны те, кто особенно жестко навязывал политику Мао. А один из реформаторов – Дэн Сяопин, считавший, что все должно измениться, на встрече в марте 1961 г. (на которой не было Мао) в резкой форме заявил, что «не важно, черный кот или белый, пока он ловит мышей». Короче говоря, идеологические соображения должны были стать менее важной задачей, чем обеспечение народа едой.
Но как реформаторы могли заставить Мао согласиться на отступление от коллективизации и одновременно позволить ему сохранить лицо? В конце концов в середине 1961 г. Мао согласился разрешить «сдачу в аренду» некоторых земель крестьянам, чтобы они могли выращивать и для себя продукты питания. Но официально он отказался признать, что в его программе что-то было не так или что-то изменилось. Получилось так, что, с одной стороны, на коммунальных полях продолжали вести колхозное хозяйство, а с другой – во многих регионах страны китайцам разрешили разводить скот и выращивать продукты питания на своих небольших участках, а также торговать всем, кроме зерна. В Хунане новая политика получила название «спаси себя сам». Зерно также ввозили из Австралии и Канады, хотя иногда его переупаковывали в китайские мешки, чтобы скрыть страну происхождения – официально Китай все еще заявлял об огромном увеличении производства зерна.
«Большой скачок» был катастрофой, которая привела к самому страшному голоду в истории. От него погибло от 30 до 40 млн человек. Полная степень бедствия стала очевидной в 1980-х гг., когда американские демографы проанализировали статистические данные, опубликованные Китаем в 1979 г. Сельскохозяйственная политика Мао по образцу политики Сталина привела к тому, что общий урожай зерновых упал на 25 %, а урожай пшеницы – на 41 %. Но главная причина голода была не в неадекватном производстве продуктов питания, а в том, что крестьяне не могли распоряжаться плодами своего труда. Продукты питания, которые они производили, кормили горожан, партийных работников и иностранцев. В кризисные годы Китай экспортировал более 12 млн тонн зерна и рекордное количество свинины, птицы и фруктов. Зернохранилища во многих регионах страны были забиты даже в то время, когда люди голодали. Голод не был вызван засухой или наводнением, болезнями или эпидемиями. Это была абсолютно техногенная катастрофа, коренной причиной которой было желание Мао использовать продовольствие для пропаганды идеологического превосходства китайского социализма. Вместо этого он продемонстрировал все с точностью до наоборот.
Продовольствие и распад Советского Союза
Чем вызван распад Советского Союза в 1991 г.? По мнению Егора Гайдара, российского политика, возглавлявшего правительство при Борисе Ельцине после распада СССР, режим рухнул во многом потому, что не мог прокормить свой народ. Продовольственный кризис бушевал в Советском Союзе в течение нескольких последних десятилетий, но его корни лежали в программе сталинской индустриализации конца 1920-х гг. Руководство страны явно отдавало предпочтение промышленным преобразованиям и фактически не ценило крестьян, что подтверждала и более низкая, чем у рабочих, их заработная плата. В результате на селе пользовались любой возможностью, чтобы переехать в город и устроиться на работу на промышленные предприятия. Поэтому городское население росло, а сельское хозяйство стагнировало.
Когда Никита Хрущев пришел к власти после смерти Сталина в 1953 г., он заметил, что урожайность зерновых упала на 20 % по сравнению с 1940 г. Поскольку все больше сокращавшихся запасов продовольствия уходило в растущие города, все меньше зерна оставалось на экспорт, что угрожало программе индустриализации. Советский Союз оказался в ловушке: потребности городского населения в продовольствии росли, а предложение не могло идти с ними в ногу. Что можно было сделать? Одним из решений было платить крестьянам больше за их продукцию и создавать стимулы для роста производства. Но это было равносильно отступлению от программы коллективизации и фактически означало огромный политический разворот. Вместо этого Хрущев решил увеличить масштабы сельского хозяйства путем освоения целинных земель и выплаты более высокой, чем промышленным рабочим, заработной платы тем, кто поднимал эти земли. Всем остальным крестьянам заработная плата была оставлена без изменений.
Некоторое время казалось, что все идет хорошо. Производство зерна увеличивалось в первые несколько лет, но потом рост прекратился. Даже с учетом новых земель количество произведенного продовольствия на душу населения было ниже, чем в 1913 г., а государственные запасы зерна фактически снизились между 1953 и 1960 гг. Новая инициатива не решила проблему. Тогда советское руководство попробовало другой путь: повышение эффективности сельского хозяйства путем инвестирования в тракторы, комбайны и другую технику. Сельскохозяйственное производство медленно росло в 1960–1970-х гг., но потребление росло быстрее. Некоторый переломный момент наступил в 1963 г., когда Советский Союз прекратил экспорт продуктов питания и зерна в государства-сателлиты в Восточной Европе. Надо сказать, именно эти поставки помогали сохранять стабильность в этих странах. В итоге СССР был вынужден закупить импортное зерно, заплатив за него 372 тонны золота – более трети золотого запаса страны. Это было унизительно. Хрущев заявил своим товарищам, что жизненно важно снова создать запасы зерна. «Мы должны иметь годовой запас зерна через семь лет, – сказал он. – Советский Союз не может снова испытать такой позор».
В то время необходимость прибегать к импорту зерна списали на однократный плохой урожай 1963 г. Но была и более глубокая проблема. Много недавно обработанных земель оказалось в регионах, где урожай в большой степени зависел от погоды. В начале 1970-х импорт и экспорт был примерно сбалансирован, но в начале 1980-х гг. Советский Союз снова попал в зависимость от импорта продовольствия, и к середине 1980-х гг. он стал крупнейшим импортером зерна в мире, причем со значительным отрывом от других стран. Заметим, что в начале XX в. Россия была крупнейшим экспортером зерна в мире. Необходимо было договориться о долгосрочных контрактах на закупку зерна, гарантируя ежегодные закупки 9 млн тонн в год из Соединенных Штатов, 5 млн из Канады и 4 млн из Аргентины. Советский Союз прибегал к иностранным кредитам, валютным резервам и золотым запасам (в особенно плохие годы), чтобы оплатить импорт. Но это не могло решить проблему. Экспорт товаров промышленного назначения также не был вариантом, так как большинство товаров советского производства не могло конкурировать с западными товарами. Советский Союз пытался наладить промышленное производство, вкладывая в него средства от продажи огромного количества зерна, но это подрывало развитие сельского хозяйства – жизненно важного источника благополучия страны.
Цены на продукты питания продолжали расти, и дефицит стал повсеместным. Сотрудникам госорганов и военнослужащим разрешили покупать продукты по сниженным ценам в специальных магазинах, закрытых для остальной публики. По мнению Тимура Гайдара, к 1981 г. «…руководство СССР было в ловушке, выхода не было. Было невозможно ускорить сельскохозяйственное производство настолько, чтобы удовлетворить растущий спрос». Некоторое время помогали нефтяные запасы. Но Советский Союз чрезмерно эксплуатировал свои нефтяные месторождения для краткосрочной выгоды, сокращая тем самым их долгосрочные перспективы. Высокие цены на нефть с середины 1970-х гг. позволяли не только оплачивать импорт продовольствия и военные расходы, но и не отставать от США. Советские руководители предполагали, что цены на нефть будут оставаться высокими до бесконечности, и поэтому не накапливали валютные резервы вплоть до того момента, когда цены на нефть резко упали в 1985–1986 гг. В результате заимствования Советского Союза резко увеличились.
Советские лидеры хорошо понимали, что полагаться на своих противников в вопросах продовольствия опасно. Но у них не было большого выбора. Михаил Горбачев, пришедший к власти в 1985 г., начал проводить экономические реформы, но безрезультатно, так как внутрипартийные распри парализовали режим. Вскоре вся нефть Советского Союза стала уходить в основном на выплату процентов по кредитам. К тому же плохой в глобальном понимании урожай зерновых в 1989–1990 гг. привел к очередному росту цен, в частности на пшеницу. Советский Союз начал пропускать платежи иностранным поставщикам, что привело к остановке некоторых поставок. Многие продукты питания и потребительские предметы трудно было найти в магазинах; огромные очереди за сахаром, маслом, рисом, солью и другими основными продуктами стали обычным явлением.
31 марта 1991 г. один из помощников Горбачева (Анатолий Черняев – заместитель заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970–1986), помощник Генерального секретаря ЦК КПСС и помощник Президента СССР Михаила Горбачева (1986–1991) – Прим. перев.) писал в своем дневнике: «Вчера был Совет безопасности. Проблема продовольствия… Но теперь уже конкретнее – хлеб. Не хватает 6 млн тонн до средней нормы. В Москве, по городам уже очереди – такие, как года два назад за колбасой. Если не добыть где-то, то к июню может наступить голод. Из республик только Казахстан и Украина (едва-едва) сами себя кормят. То, что в стране есть хлеб, оказалось мифом. Скребли по всем сусекам, чтоб достать валюту и кредиты и закупить за границей. Но мы уже неплатежеспособны. Кредитов никто не дает… Объехал… всю Москву: на булочных либо замки, либо ужасающая абсолютная пустота. Ну – ни кусочка! Такого Москва не видела, наверное, за всю свою историю даже в самые голодные годы». К этому времени ряд республик Советского Союза – сначала Прибалтийские, а затем Молдова, Украина, Белоруссия и Россия – объявили себя суверенными государствами. Нехватка продовольствия была основной причиной социальных волнений и краха власти советского правительства. «По-прежнему сложно обеспечить наличие хлеба и других продуктов питания в ряде регионов, – отмечал один из заместителей министра внутренних дел. – Длинные очереди у магазинов, граждане критикуют местные и центральные власти в сильных выражениях, некоторые из них требуют акций протеста».
Осенью 1991 г. в аналитической записке, подготовленной к заседанию Госсовета при Президенте РСФСР, сообщалось: «Низкий урожай зерновых, невозможность резкого расширения импортных закупок в сочетании с отказом хозяйств сдавать зерно в счет госзаказа действительно могут поставить страну и республику на грань голода. Единственный выход из этой ситуации разрешить фермерам свободно продавать зерно по рыночным ценам с дальнейшей либерализацией розничных цен на хлеб. Без перехода к свободному ценообразованию в сочетании с ускоренным сокращением штатов в структурах, контролирующих сельское хозяйство и торговлю, стимулов для роста производства не будет». Наконец, пелена с глаз спала. Стало очевидно, что советская политика централизации и госконтроль над сельским хозяйством и ценами потерпела крах. Политики признали, что единственный путь вперед – свободная торговля и либерализация, другими словами – капитализм. К этому времени процесс распада Советского Союза продвинулся очень далеко. Формально СССР прекратил свое существование 26 декабря 1991 г.
Есть демократия – есть еда
Это совпадение, что самый страшный голод в истории произошел в коммунистическом государстве? Нет – в соответствии с теорией Амартии Сена, индийского экономиста, получившего Нобелевскую премию по экономике в 1998 г. По его мнению, наличие представительной демократии в сочетании со свободной прессой делает голод гораздо менее вероятным. «В страшной истории мировых голодных катастроф существенный голод никогда не случался ни в одной из независимых и демократических стран с независимой прессой», – писал он в 1999 г. – Мы не можем найти исключения из этого правила, где бы мы ни смотрели: недавний голод в Эфиопии, Сомали или других странах с диктаторскими режимами; голод в Советском Союзе в 1930-х гг.; голод в Китае 1958–1961 гг., связанный с провалом «большого скачка»; еще раньше голод в Ирландии и Индии, находившихся под властью других стран. Китай, хотя и был гораздо сильнее в экономическом отношении, чем Индия, может «гордиться» самым страшным голодом в мировой истории: почти 30 млн человек умерли в 1958–1961 гг. Политики остались вне критики, потому что в стране не было никаких оппозиционных партий в парламенте, не было свободной прессы и многопартийных выборов. Действительно, именно это позволяло продолжать глубоко дефектную политику, несмотря на то что она убивала миллионы людей каждый год».
Сен указал на то, что в голоде часто обвиняют стихийные бедствия. Но когда такие бедствия обрушиваются на демократические страны, политики более склонны действовать, а не стремиться сохранить поддержку избирателей. «Не удивительно, что Индия продолжала периодически голодать под британским правлением (последний голод, который я засвидетельствовал в детстве, был в 1943 г.), но все это «внезапно» исчезло с установлением многопартийной демократии и свободного рынка», – писал Сен.
Называя подъем демократии «выдающимся достижением» XX в., Сен объясняет, почему использование еды как идеологического, а также военного оружия стало менее распространенным. Редкий, но яркий тому пример – использование еды в 2008 г. в качестве рычага воздействия диктатором Зимбабве Робертом Мугабе. Он возглавил процесс уничтожения сельского хозяйства страны и превратил ее из региональной житницы в зону бедствия. С 2000 по 2008 г. производство сельскохозяйственной продукции упало в Зимбабве на 80 %, безработица увеличилась до 85 %, инфляция выросла более чем на 100 000 %, ожидаемая продолжительность жизни не превышала 40 лет, и 3 млн зимбабвийцев, или около одной пятой населения, сбежали из страны. В условиях кризиса Мугабе путем насилия и запугивания сфальсифицировал серию выборов и направил продовольственную помощь членам своего правительства и в регионы, где его поддержка была самой сильной. Области, которые сочувствовали оппозиции, просто не получили продовольствие.
В июне 2008 г. Мугабе обвинили в подкупе людей в оппозиционных районах. Там он обещал обеспечить продуктами питания тех, кто откажется от документов, удостоверяющих личность, необходимых для голосования на президентских выборах, чтобы помешать им голосовать за кандидата от оппозиции. Представитель Госдепартамента США Шон Маккормак заявил журналистам, что Мугабе «использует пищу в качестве оружия, использует голод детей против родителей, чтобы помешать им проголосовать по совести, за лучшую жизнь в Зимбабве». Мугабе ответил, что западные агентства по оказанию помощи сами используют пищу для своих политических целей, и запретил им распространять еду в оппозиционных районах. «Эти финансируемые Западом агентства также используют продукты питания как политическое оружие, с помощью которого можно проводить кампании против правительства, особенно в сельской местности», – заявил он.
В наши дни случаи откровенного использования пищи в качестве оружия крайне редки. В западных демократиях, однако, еде нашли другую, более тонкую политическую роль. Теперь это поле битвы, на котором происходят более широкие политические бои. Причина тому – разнообразие продуктов питания, доступных западным потребителям в результате общемировой торговли; растущий интерес к последствиям политики выбора продуктов питания; их необычный статус в качестве потребительского продукта, действующего как громоотвод при решении более широких социальных проблем. Почти любые политические взгляды можно выразить покупкой или отказом от покупки того или иного продукта питания.
Поэтому, к примеру, забота об окружающей среде может быть выражена защитой местных и органических продуктов; продукция «честной торговли» способна подчеркнуть несправедливость правил мировой торговли, диктуемых крупными корпорациями. Сюда же можно отнести финансирование социальных программ для низкооплачиваемых работников и их семей. Споры о генетически модифицированных продуктах питания позволяют выразить обеспокоенность беспрепятственным продвижением новых технологий и степенью зависимости фермеров от крупного агробизнеса. Покупатели могут купить тунца, дружественного к дельфинам, птицу, кофе и бананы, доходы от продажи которых поддерживают образовательные программы для производителей в Коста-Рике. Они могут выразить желание примирения на Ближнем Востоке, покупая «мирное масло» из оливок, собранных в оливковых рощах, где израильтяне и палестинцы работают бок о бок. Они могут сигнализировать о недовольстве большими сетевыми компаниями, бойкотируя супермаркеты в пользу небольших магазинов или фермерских рынков.
Пищу можно использовать и для конкретных протестов против компаний или правительств. Так, в 1999 г., когда Жозе Бове, французский политический активист, захотел выразить свое несогласие с мощью Соединенных Штатов и влиянием многонациональных корпораций на французские традиции и местные компании, он разрушил «Макдоналдс» в городе Мийо, загрузил его обломки на трактор и вывез их за пределы города. В 2008 г. в Южной Корее были огромные публичные протесты против импорта американской говядины, якобы не соответствовавшей нормам безопасности. Но в действительности протесты выходили за рамки одной лишь говядины. Протестующие выразили беспокойство по поводу устранения торговых барьеров и недовольство правящей партией Южной Кореи, позволяющей, по их мнению, манипулировать собой.
Идея использования продовольствия для разработки более широких политических требований восходит к 1791 г., когда британские потребители свой протест против рабства выразили через бойкот сахара. Был распространен поток брошюр, в том числе шокирующий манифест от Антисахарного общества, в котором была помещена иллюстрация рабовладельческого корабля, набитого закованными в кандалы людьми. Газетная реклама, размещенная квакером-торговцем Джеймсом Райтом в 1792 г., отражала эти настроения: «Будучи под глубоким впечатлением от Страданий и Несправедливости по отношению к этим глубоко раненным Людям, а также опасаясь, что пока я являюсь дилером этого продукта, основы работорговли, я поддерживаю Рабство, я использую этот метод информирования своих клиентов о том, что планирую прекратить продажу сахара, пока я не смогу закупать его по каналам менее грязным, не связанным с Рабством и менее загрязненным человеческой кровью».
Участники кампании утверждали, что если хотя бы 38 тыс. британских семей перестанут покупать сахар, влияние на прибыль плантаторов будет достаточно серьезным, чтобы положить конец работорговле. На пике бойкота один из лидеров кампании утверждал, что 300 тыс. человек отказались от сахара. Некоторые участники кампании разбивали чашки на публике, так как они были испорчены сахаром. Чаепития стали социальными и политическими минными полями. Было ненормальным просить сахар, если его не предлагала воздерживающаяся хозяйка. Но не весь сахар считался одинаково плохим. Некоторые люди полагали, что более дорогой сахар из Ост-Индии менее этически проблематичен, пока не выяснилось, что он тоже в большой степени выращивается рабами. В 1807 г. Великобритания запретила работорговлю. Но был ли это результат бойкота или серии восстаний рабов, осталось загадкой. Были люди, которые утверждали, что бойкот усугубил положение: поскольку прибыль плантаторов упала, и они теперь вполне могли относиться к своим рабам еще более жестоко. Но не было никаких сомнений, что «сахарный бойкот» привлек внимание к вопросу рабства и помог мобилизовать политическую оппозицию.
То же самое относится и к сегодняшним дебатам о еде. Их реальное значение заключается не столько в их прямом воздействии, сколько в том, что они являются для правительств основным индикатором политики и побуждают к действиям и изменениям. В основе уникальной политической силы еды лежат несколько причин: еда связывает самых богатых в мире потребителей с самыми бедными фермерами; выбор еды всегда был мощным средством социальной сигнализации; современные покупатели делают выбор среди десятков вариантов еды каждую неделю, предоставляя гораздо больше возможностей для политического выражения, чем в процессе голосования на выборах. Еда – это продукт, который вы употребляете, а употребление чего-либо подразумевает глубоко личный выбор и одобрение того, что вы едите. Но есть пределы власти еды. Реальные изменения, такие как отмена рабства в XIX в., капитальные изменения в торговле или борьба с изменением климата – все это в конечном счете требует политических действий правительства. Голосование вашим выбором еды не заменит вашего решения по голосованию у избирательных урн. Но еда дает повод для обсуждений, это механизм, с помощью которого общество выражает, что оно чувствует, это способ мобилизации более широкой политической поддержки. Находящимся во власти, будь то политика или бизнес, было бы глупо игнорировать такие сигналы.