Весь этот переворот случился в начале сентября 1991 года, а скоро состоялись «выборы» первого президента независимой Чечни (Ингушетию из состава «выкинули»), провозглашен им генерал советской армии. На выборах присутствовали многочисленные наблюдатели от Верховного Совета РСФСР, они признали выборы легитимными. Революция состоялась.
… Революция – к сожалению приводит. Призыв к борьбе – коварный соблазн зла. А результаты революций – Наполеон, Гитлер, Ленин и Сталин…
По-барски растранжирив весь наличный капитал на свадьбу и подарки Полле, Арзо несколько приуныл.
Послал он домой телеграмму, чтобы перевод сделали, деньги получил, но скупо, не как он просил, будто бы и не его эти деньги. А вслед за переводом письмо пришло от матери; поздравляет она сына и сноху, но сдержанно, в целом рада она, но интересно ей, как Арзо умудрился в Краснодар поехать, а домой не смог. Раза три она о здоровье сына беспокоится и столько же, не вскользь, а делая акцент, спрашивает о здоровье Поллы.
Меж строчек видно, что Кемса многое хочет спросить, но снохи стесняется, и если ранее она о Полле только с восторгом говорила, то ныне – нет, как бы между прочим пишет, что жена должна быть здоровой, детородной и без шлейфа скандалов за спиной.
Арзо твердит, что он с Поллой единое целое, и никаких тайн между ними быть не должно, единственное табу – это его финансовое состояние: он обязан содержать семью, а беден или богат не дело жены, лишь бы в доме достаток был.
Несмотря на провозглашенный принцип полной открытости и доверия, Арзо письмо матери разорвал, выкинул. Следом пришло письмо от братьев Поллы. Корреспонденцию Арзо получает на ферме колхоза, Поллы рядом нет. Чуя неладное, идя на сделку с совестью, зная, что это подло, но для семейного благополучия, вскрывает письмо к жене.
Два младших родных брата Поллы, как считает Арзо – сопляки, пишут сестре, вскормившей их, на ноги их поставившей, что она позор семьи, позор рода и всего Ники-Хита. Упрекают, за порядочными, уважаемыми людьми замужем не жила, все нос воротила, и после от почтенных замужеств отказывалась, а к уголовнику Арзо на край света сама помчалась. Теперь стыдно им на люди показываться, все в них пальцами тыкают, издеваются. Так что пусть она, их сестра Полла, больше нос в свой дом не показывает, не то они ее заживо закопают, и с Арзо еще тоже разберутся, чтоб чужих сестер не соблазнял. И в конце письма братья совсем распоясались – обозвали Поллу – кахпа.
Это послание Арзо тоже разорвал, еще дальше по ветру кинул, а в оба адреса тут же сел писать ответы. И своей матери и братьям Поллы он твердит одно и то же: отныне Полла – его законная жена и убедительно просит родных уважать ее и их брак, убеждает не скатываться на подозрения и тем более упреки, а братьям в конце приписывает, чтоб попридержали свои языки, ибо он скоро приедет. А если не хотят иметь такую сестру – не надо, но свою жену оскорблять он не позволит, ибо Полла отныне его честь, его совесть и жизнь.
В тот же вечер он рассказывает Полле о случившейся переписке, не цитирует, но суть раскрывает. И по тому, как он ее сильнее к себе прижимает, гладит, ласкает, она понимает, что вести несладкие. Однако плакать она не смеет, Арзо запретил, сказал, что они наконец-то вместе и счастливы, а она на их счастье горе наплакать может… можно в жизни не плакать, а в печали, в скорби тлеть, в душе мучиться, приунывать, и так всю жизнь прозябать, думая, что иного и не бывает. И понимает Полла, что вот так бы она и жила, как и тысячи других женщин, если бы до конца не поборолась бы за свое счастье, за своего Арзо. И теперь ее муж Арзо, плакать не дает, а печалиться с ним – просто некогда.
Мечтала Полла, став женой Арзо, как ребенка, его холить, лелеять, ублажать. Для этого она специальный и общий массаж выучила, еще всякие женские хитрости и премудрости познала, теперь понемногу (на все времени не хватает) в жизнь претворяет. Казалось ей, что ее заботой, теплотой семейный очаг держаться будет, а оказалось, что и здесь муж верх взял. Да, до сих пор она с него валенки, сапоги стаскивает, не всегда, но когда есть время, сама купает, обязательно каждый день с утра голову и шею, а вечером перед сном – спину и ноги массирует, как ребенка укутывая, в постель укладывает, но он не засыпает… мягкими вкрадчивыми вопросами заставляет Поллу выговориться, поделиться с ним, теперь единственно близким человеком, о своих накопившихся болях и страданиях. А их так много, и не было рядом никого, кто бы разделил с ней ее участь, кто бы поддержал, защитил, и оттого, со временем, прямо меж завидных грудей, чуточку ниже, в области солнечного сплетения образовался маленький шарик, потом он превратился в осязаемый ком и отвердел. Днем и ночью, во сне и наяву, во время еды и ходьбы – всегда она ощущала его присутствие. Обратилась к специалистам-врачам, сделала рентгеноскопию и общее обследование – ничего нет, а ком, как кулак, изнутри давит, дыхание сдерживает, душу сжимает, и неизвестно когда, когда ему приспичит, вдруг по бронхам вверх поползет, начнет душить, в болях, в муках, задыхаясь она теряет сознание… и потом ничего не помнит, только по рассказам о кошмарном припадке узнает и несколько дней после этого болеет… А ком не уходит; он наоборот еще больше, еще тверже, еще нахрапистей. И к своему ужасу, Полла осознает, что она начинает привыкать к этой болезни, как к неизбежности судьбы, как к неизлечимому горю. Думала она, что Арзо не вынесет ее припадков, испугается, будет ею брезговать, сторониться, как от чумной. Однако не зря она его знала, от того любила; Арзо красивый, разбитной мужчина, женщинами разболтан, – так это ее вина, вовремя за него замуж не вышла, а как человек он добр, и она знает – щедр и силен телом и, главное, духом.
И вот по ночам выуживает Арзо из нее накипь, а она рассказывает ему все, даже самое дурное, и до того возбуждается в воспоминаниях, что тело ее покрывается рябью, и когда ком начинает шевелиться, Арзо улавливает момент, или инстинктивно чувствует его, он крепче обнимает жену и впивается в ее сочные, чуточку охладевшие губы, высасывая эту чернь, всаженную мужчинами в ее красивую душу, желая обладать ее красивым телом.
И двух месяцев не прошло, ком исчез, растворился, рассосался. Полла в неописуемой радости, как легко ей теперь на душе, как она счастлива. После ночных откровений кажется ей, что Арзо будет по-иному на нее смотреть, будет морщиться, коситься, и не дай Бог, попрекнет, хоть вскользь напомнит. Нет, Арзо не такой, он гораздо выше этой мерзости, а смотрит на нее действительно, по-иному: пожирающая, насилующая страсть первых медовых недель прошла, ныне не голоден взгляд Арзо, зато как он нежен, предан, мил.
Если бы Арзо со временем к ней охладел, то Полла бы не удивилась, физиологию мужчины изучала. Ее беспокоило – лишь бы уважал. А тут случилось то, чем она грезила, о чем по-девичьи мечтала, ее Арзо, ее муж внимателен и заботлив. Полла приготовит для него лучшую еду, а он, лаская, на колено посадит, шутит, играет, веселит и потихоньку появившиеся на талии складки теребит. Полла не на шутку расстраивается, однако муж ее успокаивает – и такой будет нравиться, да и дело не в фигуре, говорит; врет – может фигура и не на первом месте, но Полла знает, ее муж изящество любит и дряблость будет терпеть, только если она родит ему много детей. Пока этого нет, и она даже боится об этом думать, ведь время летит, а признаков никаких нет, а тут еще жирком обрасти не хватало. За счастье бороться надо, лучший в мире мужчина, ее муж Арзо должен иметь все только лучшее, в первую очередь, всегда соблазняющую его, только его, очаровательную жену.
И как бы ни казалась жизнь Поллы сладкой, а дел у нее невпроворот. Во сколько бы спать она ни легла, встает на час-два раньше мужа, чтобы его ранее отстиранные вещи отутюжить, еду приготовить, а после – себя в порядок привести.
К восьми Арзо уходит на ферму. На его свадьбе народ так разгулялся, что после некому было за трактор сесть, и Самбиеву, единственному трезвому, пришлось спасать животных от голода и жажды.
А потом и участковый попросил его на ферме поработать для порядку, как-никак вольно-осужденный и трудовое воспитание ему предписано. В ведомости он не состоит, посему никакой зарплаты нет, зато молока и мяса домой несет сколько хочет.
Арзо думал, что к весне шабашники приедут, и он сможет подработать, однако времена не те, страна в упадке, в колхозе на строительство денег нет, да и на зарплату нет, натуроплату вводят. А Самбиев потихоньку всосался в ферму, без работы скучно, и ферма без него не может, и волей-неволей выполняет он здесь все функции: от сторожа и тракториста до учетчика и бригадира.
А Полла дома тоже не скучает. Как уходит муж, она критически осматривает свое «отъевшееся» тело в зеркале, за обжорство ругая, приступает к усиленной гимнастике до седьмого пота, и не простые упражнения делает, а сложные изгибы вытворяет, на полный шпагат садится, успокоительным дыханием тренировку заканчивает. Здесь весов нет, даже метра нет, и она простой веревочкой с узелками свои габариты измеряет, если недобор – злится, если перебор – радуется.
После гимнастики – хозяйственные дела. Полла не любит и не хочет, чтобы Арзо видел ее во время уборки, стирки, готовки; она не служанка, а любимая женщина и всегда перед мужем должна быть опрятной, элегантной, свежей, чтобы быть желанной и в любой момент готовой ублажать всякую прихоть Арзо.
В будние дни, с двенадцати до трех, у Поллы прием больных прямо на дому. Началось с того, что она осмотрела и подлечила двух бабулек; потом потянулись и остальные соседи. О чудодействии лечения Поллы пошли легенды, и вскоре вся округа записывается на прием, и не только из Столбища и Вязовки, но из других сел.
Арзо вначале недоволен был медпунктом на дому, но потом понял, что Полла этим грезит, от врачевания получает большое удовольствие, да к тому же она принимает только женщин, а вид чужих мужчин до сих пор ее пугает, прикосновение к ним ее коробит, и она напрочь отказывалась осмотреть даже отца участкового, дряблого старика, и только приказной окрик мужа принудил ее к этому.