– Боже мой, – выдохнул бригадир и, удаляясь добавил, – были бы «воздыхатели», а общаться и в форточку можно.
– Что ты там проворчал? – возмутилась градостроительница.
– Да я так, к слову, – съежился строитель.
И как раз в этот момент появился, ну конечно, не принц (просто народ обмельчал, по разумению Алпату), а простой милиционер.
– Старшина Майрбеков, новый участковый квартала, – отдав честь, представился молодой человек в форме. Он довольно откровенно, даже нахально осмотрел обеих, явно засмущавшихся дочерей Алпату и вдруг сказал:
– Ничего не скажешь, просто роскошны.
– И к тому же по-современному воспитаны! – не растерялась мать.
– Я говорю об обоях, – старшина подошел к стенке, погладил гладкую поверхность.
«Колхозник! Мерзавец!» – подумала Алпату и потеряла всякий интерес к участковому. Однако интерес Майрбекова с каждым днем стал возрастать.
– Вот это дом! Какой гранит! А сантехника! – все восторгался он, вынужденно общаясь только со строителями. – Так значит хозяин на винно-коньячном комбинате работает? Понятно…
После этого участковый стал очень внимательным и обходительным с Алпату и ее дочерьми. Последние и рады были бы пообщаться со старшиной, но мать грубо урезонила их пыл.
– Нечего с голытьбой связываться. От них одни вши.
И вдруг как-то ночью прямо со двора стройки пропало очень дорогое саноборудование. Строители в недоумении, Алпату в истерике, и в это время появляется Майрбеков.
– Не паниковать! От меня никто не уйдет! Я здесь хозяин!
И действительно, буквально через час он привез сворованное и довольно красочно описал героический романтизм возвращения пропажи.
– Видно, сам своровал, – недовольно ворчал бригадир строителей.
Однако Алпату с первоначальным интересом любовалась этим коренастым, довольно упитанным молодым человеком. Ничего, что у него лицо в оспе, зато какие плечи, а ягодицы – просто мощь.
С благословения матери дочери начинают интенсивное общение с участковым. Все идет по нарастающей траектории взаимного интереса. И наконец старшина делает выстраданное предложение…
Нет, почему-то не дочерям! А прямо матери!!!
– Дорогая Алпату! – здесь многозначительная пауза. – Стань моей… – вновь томящая пауза, у Докуевой чуть не подкашиваются ноги, – тещей!
Алпату глубоко выдохнула: то ли с досадой, то ли с облегчением. Но все равно очень приятно.
В тот же день чуточку позже, когда бурные эмоции улеглись.
Теща: «Какую любишь?»
Ж е н и х: «Люблю вас всех!»
Т е щ а: «Так что, на всех разом женишься?»
Ж е н и х: «Нет, та, у которой нос…»
Т е щ а (возмущенно): «Что значит нос?! У всех носы!»
Ж е н и х: «Ну та, что без нароста».
Т е щ а: «Значит младшая… Лучше старшую бери – не прогадаешь».
Ж е н и х: «Нет, я младшую люблю… просто страсть».
Алпату стала навязывать влюбленному старшую дочь и объяснять временные изъяны ее лица.
… Дело в том, что прошедшим летом, как ранее извещалось, Алпату с дочерьми летала в Москву. Цель той поездки – сделать косметические операции девочкам на нос и все лицо в столичном центре красоты «Чародейка». Как раз в это время случилась трагедия в Грозном, о которой в первые дни женщинам не сообщили. Слух дошел до Алпату только тогда, когда сделали операцию старшей дочери. Не долечив оперированную, не сделав операции младшей, спешно возвратилась домой. В Грозном повязку с носа сняли и ахнули: был греческий, а стал «картошкой». Правда, вид в профиль улучшился.
Теперь, когда улеглось дело с Эдишевыми, заканчивалось строительство дома, собирались Докуевские женщины вновь в Москву, и как назло не вовремя объявился этот долгожданный жених. Да к тому же какой-то несговорчивый.
– Так может старшую возьмешь? – не унималась мать, после разглашения лечебных процедур.
– Нет, она на пять лет старше.
– Так и младшая старше тебя.
– Всего на год, – упрямо отстаивал свою позицию милиционер.
Следующим спорным моментом стал срок свадьбы. Алпату предлагала чуточку подождать, как никак от рук ее сына (пусть и невиновного) скончался человек. Но старшина и здесь был неподатлив, настаивал на немедленной свадьбе. Его позицию бурно поддержала и невеста.
– Вот это любовь! – как-то восхитилась Алпату, мчась в машине с Мараби на очередной базар.
– Еще бы, – проворчал нукер семьи, – кому охота зимовать в тесном общежитии МВД?
– Что ты сказал? – очнулась Докуева. – Запомни, он теперь член нашей семьи, к тому же достойный. А насчет общежития – ты прав… Хм, нельзя ведь, чтобы свадебный кортеж от нашего дома-дворца к общаге подкатил… Да и как моя дочь во французском свадебном платье там ютиться будет? А столько чемоданов с приданым куда занесут? А ну-ка, Мараби, разворачивай машину, поехали к стадиону «Динамо», к рынку жилья… Для начала и двухкомнатная квартира их устроит. А дальше, по поведению зятька, посмотрим.
С наступлением Нового, 1984-го года, жизнь в конторе колхоза «Путь коммунизма» кипит. Составляется годовой отчет за прошлый год и производственно-финансовый план на текущий, проводится анализ хозяйственной деятельности за отчетный период. Арзо Самбиев, как и многие другие работники центральной конторы, по десять-двенадцать часов пропадает на работе. Ситуация в колхозе критическая, из-за засухи прошлого лета план по продаже государству сельхозпродукции не выполнен, в целом финансовый год закончен с убытками, на текущем счете в банке нет средств даже для зарплаты. И в этой тяжелейшей ситуации Самбиеву подсовывают пачку нарядов на крупную сумму по незавершенному капитальному строительству на молочно-товарной ферме и следом поступает такой же липовый документ о ремонте подъездных дорог, благоустройстве жилищ колхозников и закупке леса и угля для жителей Ники-Хита и соседних сел. Этим подлог не ограничивается. Задним числом составлен акт о потраве посевов озимых площадью в сто двадцать гектаров сельским стадом.
Общая сумма приписок более пятидесяти тысяч рублей. На всех документах подписи руководителей профильных подразделений и главных специалистов колхоза. Последнюю точку, как старший экономист по труду и зарплате, должен поставить Арзо Самбиев.
– Я эту явную чушь не подпишу, – с отвращением отталкивает пачку фальшивых документов Самбиев.
– Они составлены по указу председателя, – недоволен главный бухгалтер.
– Да хоть первого секретаря райкома, – отмахнулся экономист. А если председателю эти наряды нужны, то может сам подписать, это правомерно по уставу… Так Шахидову и передай, а меня подставлять не надо. Любая ревизия первым долгом ко мне явится, а председатель в начальниках останется.
Вечером того же дня, после окончания работы Арзо еще сидел в кабинете, подсчитывал неутешительные итоги по анализу хозяйствования за прошлый год. В конторе было холодно, в спину из ветхого окна, пощипывая поясницу, продувал морозный ветер. Арзо кутался в старое обтертое пальто, дыханием частенько согревал непослушные кисти… Захрипел динамик селектора.
– Самбиев? Ты на месте? – послышался бас председателя.
– Да, – отозвался Самбиев, он ожидал этого вызова.
– Зайди, – коротко приказал Шахидов.
В огромном председательском кабинете было еще холоднее. Шахидов и секретарь парткома колхоза, укутавшись в тулупы, ютились на краю обширного стола совещаний. Перед ними стояла начатая бутылка водки и нехитрая закуска в виде руками обломленного хлеба, квашеной капусты в тарелке, грубо выдавленной луковицы и ломтиков домашней колбасы. По горским обычаям, Арзо не мог выпить со старшими, но колхозная жизнь, особенно в период летней страды, стерла все эти грани условностей.
Особо не болтая допили бутылку, приступили ко второй. И только когда в пустом животе Самбиева стало приятно теплеть, председатель перешел к больной теме.
– Арзо, конечно, ты прав, эти наряды я имею право подписать, но тогда все будет белыми нитками шито… Пойми, эти деньги мы не для себя выуживаем. Необходимо отстегнуть в райком и в Агропром. Иначе меня в момент скинут, а заодно и многих других.
– Тебя в первую очередь, – вступил секретарь парткома.
– А меня почему? – удивился Самбиев.
– Потому что сюда рвется, и не первый год, друг вашей семьи Албаст Докуев.
Наступила пауза. Все закурили.
– А нельзя было как-то иначе, ведь вы прекрасно знаете, что давно израсходовали весь фонд зарплаты, – пытался улизнуть от ответственности Арзо.
– Можно было, если бы был урожай. А без урожая, что налево продашь? – возмутился Шахидов. – Сам знаешь, наш ток весь сезон пустовал, а все эти контролеры из города за каждым зернышком следили, правда, себя не забывали. Как здесь что заработаешь? А этим козлам, – председатель махнул в сторону портрета Черненко, – разве объяснишь, что была засуха. Кричат «давай план» и все, больше их ничего не интересует… Разлей до конца.
Чокнулись, попросили у Бога благословения, залпом, дружно осушили стаканы, чуть закусили.
– Короче Арзо, – Шахидов сделал паузу, шумная отрыжка сбила его речь. -… Я знаю, на что тебя толкаю, если подпишешь, тысяча рублей из суммы твои.
– Да, еще очень важное. Я обязуюсь помочь вступить в партию, – встрял в разговор секретарь парткома. – Сам знаешь, без партбилета ты выше своей нынешней должности никогда не поднимешься.
Самбиев задумался, однако хмель подло туманил сознание.
– А если не подпишу? – вырвалось у него отчаянно.
– Тогда придется на твое место сажать более сговорчивого, – решительно заявил Шахидов.
– А меня уволишь? – исподлобья, уже пьяным взглядом уперся Самбиев в председателя.
– Уволить не могу, – закурил новую сигарету Шахидов. – Я помню твою речь на собрании. Просто переведу в бухгалтерию.
– Так там зарплата в два раза меньше моей, – попытался возмутиться экономист.
– При чем тут зарплата? – злобно усмехнулся секретарь парткома. – Любой бухгалтер имеет в месяц до пятисот рублей, только ты у нас один чистоплюй – в честность играешь… Еще будем? – Теперь он обращался к председателю, тот утвердительно качнул головой и на столе появилась третья бутылка водки.