[110]. Махди Улья была дочерью мазендаранского[111] беклярбека Мир Абдулла-хана. После гибели отца от руки его двоюродного брата Мир Султан-Мурад-хана, Махди Улья нашла пристанище при дворе шаха Тахмаспа, где стала женой Мухаммеда-мирзы, – девушке, оставшейся без отца, не приходилось выбирать. Будучи женщиной властной и решительной, Махди Улья быстро подчинила себе слабовольного мужа, и, если уж говорить начистоту, то ей следовало носить меч, а ему – сидеть с прялкой. «Ее высочество, Махди Улья, вершила и устраивала все государственные дела, и ничего из важного не решалось без ее ведома и указания», – пишет Искендер Мунши.
Мирза Салман убедил Махди Улья в том, что медлить с переездом в Казвин не стоит, иначе Перихан-ханум накрепко заберет всю власть в свои руки, оставив своему брату и его жене только почести. Махди Улья, которой неожиданно улыбнулось счастье, не могла смирится с мыслью о том, что прыткая невестка может захватить то, что по праву принадлежит ей. С переездом торопили и те эмиры, которых Перихан-ханум не удостаивала своим расположением. Подстегиваемый женой, Мухаммед-мирза поспешил в Казвин, где 13 февраля 1578 года состоялась торжественная церемония принятия власти. Мухаммеду на тот момент шел сорок седьмой год, Махди Улья – двадцать девятый, а Перихан-ханум уже исполнилось тридцать. У читателей может сложиться впечатление, что Перихан-ханум была не замужем, поскольку до сих пор о ее муже не было сказано ни слова. Формально она считалась женой беклярбека Систана[112] Бади аз-Замана, приходившегося ей двоюродным братом, но на самом деле жила в Казвине, вдали от мужа, и вела свободный образ жизни, соблюдая при этом все положенные приличия.
С момента появления Мухаммеда в Казвине кызылбашские эмиры начали переходить к нему от Перихан-ханум. С одной стороны, эмиров отпугивала властность Перихан, которая в умении крепко держать всех в руках не уступала своему отцу, а с другой – подчинение женщине было не очень-то почетным делом, несмотря на то что свои повеления Перихан обычно передавала через Шамхал-султана. Нельзя исключить и того, что Махди Улья предприняла кое-какие меры еще до отъезда из Шираза. Так или иначе, но от Перихан-султан отвернулся даже ее леле Халил-хан Афшар, который заботился о ее безопасности.
Махди Улья не любила откладывать дела на будущее. Не прошло и недели со дня торжества, как не стало ни Перихан-ханум, ни ее дяди Шамхал-султана, ни младенца Шахшоджи-мирзы. Махди Улья получила от мужа должность векиля высочайшего дивана. «Было установлено так, чтобы ее печать стояла на обороте ферманов[113] и наме[114] падишаха над печатью визиря», – сообщает Искендер Мунши.
Желание Махди Улья сбылось – она получила вожделенную власть, устранив со своего пути всех, кто ей мешал, только эта власть была похожа на дерево с опавшими плодами, поскольку заканчивалась она уже за стенами Казвина. Выражая Мухаммеду должное почтение, его беклярбеки вели себя как самостоятельные правители, вспоминая о шахе лишь тогда, когда представлялась возможность или возникала необходимость зачерпнуть денег из казны. Принцип «деньги в обмен на лояльность» не работает в тех случаях, когда власть откровенно слаба. Раздавая эмирам золото, серебро и драгоценные камни, Махди Улья не смогла обеспечить их повиновение. Можно сказать, что единое государство распалось на уделы, каждый из которых жил своей жизнью. Все думали только о своих, личных, интересах и никого не заботили государственные, а рядом точил когти османский лев… «Известия о междоусобицах и беспорядочном расстройстве дел кызылбашей распространились повсюду, – пишет Искендер Мунши. – Правители соседних государств и враги, дожидавшиеся благоприятного момента для захвата Аджама[115], ударили и с востока, и с запада. Султан Мурад [III] обнаружил намерение захватить области Азербайджана и Ширвана, а вассальные правители окраинных земель, которые на протяжении многих лет держали голову в обруче подчинения, стали претендовать на самостоятельность и возжелали власти…».
Мурад III применил для облегчения своей экспансии тот же способ, который в свое время использовал шах Исмаил I, – приказал беклярбеку Вана[116] Хосрову-паше организовать восстание курдских племен в приграничных областях Сефевидского государства. Первый удар повстанцы, усиленные войском Хосрова-паши, нанесли по Хою[117], а затем захватили соседнюю Урмию[118]. Амир-хан Туркман, незадолго до того назначенный правителем Азербайджана, начал стягивать в Тебриз войска для усмирения курдов и изгнания османов. Собрав около пятнадцати тысяч воинов, он выступил в поход. Повстанцы укрылись в захваченных ими приграничных крепостях, основательно разорив все окрестные земли. Отсутствие продовольствия не позволило Амир-хану закрепиться и начать осаду крепостей – пришлось возвращаться обратно ни с чем.
Тем временем, снова с подстрекательства османов, вспыхнуло восстание в Ширване, где было много суннитов (преимущественно – тайных), желавших перейти под султанскую руку. Но отчасти восстание было спровоцировано недальновидной политикой Махди Улья. Разбазарив казну, она вспомнила о том, что в свое время шах Тахмасп на несколько лет освободил ширванцев от малуджихата[119] ввиду их крайне бедственного состояния. Решив, что настало время взимать старые долги, Махди Улья вознамерилась подбить одной стрелой двух птиц и приказала раздать курчиям, которые по десять лет не получали жалованья, хавале[120] на право взимания недоимок с жителей Ширвана. Ей бы вспомнить две мудрости, первая из которых предостерегает от взимания прощенных долгов, а вторая – от уплаты собственных долгов чужими руками, но она этого не сделала. В результате Ширван подвергся нашествию курчиев, которые, именем шаха, стали требовать с земледельцев деньги, но практически ничего не получили, поскольку «должники» продолжали бедствовать. Хорошенько рассердив ширванцев, курчии вернулись в Казвин тоже будучи рассерженными…
И в такой ситуации, когда в приграничье неспокойно, в стране нет единства и порядка, а шахские воины недовольны тем, что очень давно не получали жалованья, в пределы сефевидского государства вторглось стотысячное османское войско под командованием великого визиря Леле Мустафа-паши, наставника султанских сыновей, женатого на одной из внучек Сулеймана Справедливого. В поддержку основным силам османов выступили десятитысячное войско крымского хана Мухаммеда-Гирея II и отряды вассальных кавказских правителей. Перед лицом столь великой опасности правитель приграничной области Чухурсаад[121] Мухаммеди-хан Тохмак Устаджлу обратился за помощью к правителю Карабаха Имамкули-хану Каджару и правителю Азербайджана Амир-хану Туркману. Несмотря на публичное примирение, состоявшееся в Казвине, Амир-хан продолжал испытывать стойкую ненависть к племени устаджлу и всем его эмирам, поэтому он не стал торопиться с выступлением – так интересы безопасности государства в очередной раз были принесены в жертву личным интересам.
9 или 10 августа 1578 года у озера Чилдыр состоялось сражение, в котором пятнадцати тысячам кызылбашей противостояло стотысячное османское войско, усиленное отрядами курдских повстанцев. Сначала кызылбашам удалось разгромить передовые османские отряды, и они решили, что одержали победу, но затем в бой вступили основные силы османов, и кызылбаши были разбиты. Победа в Чилдырском сражении открыла османам дорогу в Грузию. «Если бы между эмирами кызылбашей царило бы единство и один подчинялся бы другому, если бы соединились все войска Азербайджана и Ширвана числом пятьдесят тысяч человек, а к ним присоединились бы также грузинские правители, то положение Леле-паши сильно бы осложнилось, – пишет Искендер Мунши. – Но из-за вражды эмиров и их племен, из-за нерешительности, были потеряны не только земли, но и погибли уважаемые старейшины кызылбашей, азербайджанское войско было уничтожено, а добро, копившееся на протяжении многих лет, разграблено».
Мало того, что беклярбеки поступали так, как им заблагорассудится, так еще и в Казвине долго не хотели признавать, что началась большая война. Османы разоряли закавказские владения Сефевидов, а шах и Махди Улья пытались представить случившееся в виде локального приграничного конфликта и отправляли султану увещевающие послания с призывом соблюдать мир, заключенный когда-то в Амасье. Но разве можно одолеть врага уговорами? После двенадцатилетней войны, которая оказалась изнурительной для обеих сторон, к Османской империи перешли бо́льшая часть Восточного Азербайджана вместе с Тебризом, все Закавказье, западные иранские области Курдистан, Луристан[122] и Хузестан.
Давайте посмотрим, как развивались события. Когда стало ясно, что с помощью дипломатических ухищрений избежать войны не удастся, командовать кызылбашами, отправленными для отражения османской агрессии, назначили Хамза-мирзу, а Махди Улья вызвалась сопровождать его, чтобы держать ситуацию под неусыпным контролем (официально было объявлено, что заботливая мать не может оставить своего любимого сына в столь ответственный момент). Надо сказать, что ни сын, ни мать, не оказали значимого влияния на ход военной кампании в Закавказье, все победы стали заслугой кызылбашских эмиров, и поражения были следствием их упущений.
Разумеется, не обошлось без конфликтов. После успешных действий кызылбашей в Ширване Махди Улья устами Хамза-мирзы настаивала на развитии успеха и взятии Дербента, захваченного ранее османами, но кызылбаши повернули обратно, решив, что с них достаточно. Шахиня мыслила глобально и не вникала в нужды воинов, а тем, само собой, личные интересы были дороже государственных. Занятие Дербента требовало новой порции усилий, а кызылбаши и без того воевали на пределе возможностей – один против троих, а то и пятерых, а то и семерых. Кроме того, у Махди Улья и эмиров возникали противоречия по вопросам назначений. Короче говоря, непосредственное участие в руководстве военной кампанией увеличило число врагов Махди Улья среди кызылбашской знати, которая чувствовала себя обманутой в лучших надеждах – выбирали безвольного и покладистого шаха, а получили на свои головы его напористую и вредную жену.