– Всегда надеялся… когда прежде приходили мысли о смерти, о том, как я хотел бы умереть… – Гэри умолк.
– Все хорошо, – сказала Лиза. – Если не хочешь больше ничего говорить, то все в порядке.
– Так вот, я хотел бы тихо отойти в мир иной, – продолжил Гэри. – Забыться сном, знаешь, как бывает в конце тяжелого вымотавшего тебя дня. Чтобы сон тот – как теплая постель, в которую ты погружаешься. Я полагал, что это лучший уход. Если не постепенно и легко, то сразу, так скоро, что не успеешь осознать, что случилось с тобой. Я боялся страданий, хотя меня беспокоила вероятность рака, но никак не… потрошение. – Он покачал головой.
– В подвале, где Сефира разместила меня, стоял красно-белый холодильник. Не полноразмерный, а такой, переносной. Достаточно вместительный для пикникового ланча. Рядом с ним лежали пакеты со льдом, штук семь или восемь. После того, как она закончила ломать мне ребра… после… она оседлала меня. Потом подошла к холодильнику и опорожнила в него половину пакетов. Помню, как, падая, шуршал лед. Я дышал так часто, что у меня началась гипервентиляция, но потерять сознание мне не удавалось, как бы отчаянно ни старался. Я слышал, как бьется мое сердце. С таким звуком странным… мокрым. Полагаю, я знал… Я собрал все кусочки воедино и понимал, что происходит. Поверить в происходящее я не мог, но знать – знал. Ее руки, ее предплечья сделались… острыми, режущими. Ее лицо… Она бросила пустой пакет, который держала в руках, и снова уселась на меня. Она что-то сказала – кажется, «Ну-ка, посмотрим». Я все пытался говорить, умолять ее, но челюсть мою тоже парализовало. Единственное, на что я был способен, – это на крики и стоны. Сефира подалась вперед и вонзила в меня правую руку. Я… Та боль… – Его язык прошелся по нижней губе. – Это была не просто боль, это было и отчетливое ощущение того, как ее пальцы шарили внутри моей груди. Она пробормотала себе под нос: «Нет, не это. А может, это?» Будто она мясник, а я – животное на разделочном столе. Наконец она нашла что искала. И стала выкручивать острыми пальцами, словно пробку из бутылки. Когда она вывернула из меня руку, в ней был зажат кусок мяса. Вытянув руку над холодильником, она позволила окровавленным кускам упасть на лед. Прежде чем вернуться к своей «работе» надо мной, Сефира поднесла пальцы ко рту и слизала с них кровь. Затем продолжила свежевать меня.
Светофор на перекрестке с Мейн-стрит горел красным. Лиза остановилась, включив сигнал поворота направо.
– Я был уверен, что вот-вот умру, – рассказывал Гэри. – И не понимал, почему уже не умер. Я должен был элементарно истечь кровью. Я хотел умереть больше, чем когда-либо чего-то хотел. Неослабная, жуткая, мучительная боль… Я даже представить себе не мог, как долго тело может терпеть страдание, как, даже когда оно всецело охвачено мукой, в нем может оставаться «место» для дополнительной боли, другой боли. Муки были не только физические: мой разум словно балансировал на грани коллапса, мое здравомыслие как бы распадалось на части. При этом я отчаянно пытался спастись от сидевшего на мне чудовища, извлекавшего мои органы целиком или частями и бросавшего их в холодильник.
Зеленый свет светофора наполнил салон машины. Лиза повернула направо, тут же включив сигнал поворота налево через Мейн-стрит на подъездную дорожку к фиолетовому дому.
– А когда я понял, что Сефира тянется к моему сердцу, – говорил Гэри, – подумал, вот он, финал, наконец-то. Я почувствовал почти облегчение. Но нет. Я увидел, как она достала из меня сердце, побаюкала в руках и поцеловала. Я увидел, как она с преувеличенной осторожностью опустила его в холодильник, затем встала, чтобы вскрыть оставшиеся пакеты со льдом и высыпать его поверх того, что извлекла из меня. Она закрыла крышку, заперла ее, подняла контейнер и вынесла его из подвала – в свой фургон, думаю.
За домом располагалась небольшая парковка с единственным обитателем – синим «вольво» старой модели. Лиза подъехала к нему, потянула стояночный тормоз и заглушила двигатель.
– Сефира вернулась только раз, – сказал Гэри. – Чтобы собрать мешки и позвонить тебе. И она превратилась… она вновь стала человеком. Хотя теперь, когда я узнал другое ее лицо – ее истинное лицо, – я не мог не видеть его под чертами ее «человеческого» лица. Я слушал, как она разговаривала с тобой, как издевалась над тобой. Как ни странно это звучит, я ждал, что она что-то скажет мне, объяснит произошедшее. Знаешь, как в кино злодейка раскрывает свой коварный план. Тщетно. Она закончила разговор с тобой и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Я слышал, как она вышла из дома, а затем, через минуту, завела машину. Знаешь, я думаю…
– Что? – Лиза вытащила ключ из замка зажигания и положила его в карман джинсов. Ее телефон торчал из подстаканника, она вынула его и тоже убрала в карман.
– Ты спрашивала меня, на что похожа смерть, но то, что я описал только что, это не смерть. На самом деле, пока я лежал там, выпотрошенный… Я думал, не умер ли я уже. Я думал, может быть, как только мое тело перестало функционировать, я никуда не ушел, а просто… находился неподалеку. Кроме того, я все еще страдал от боли – страшной, невыносимой, – и это казалось мне довольно убедительным аргументом в пользу того, что я все еще жив. Я знал, что ты, вероятно, уже в пути, и мысль о том, что ты найдешь меня таким… это делало ситуацию намного хуже.
– Не знаю, как долго это продолжалось, не слишком, наверное, но все вокруг меня начало мерцать и переливаться, как переливается мыльный пузырь перед тем, как лопнуть. «Вот оно, вот и конец», – подумал я. У меня было достаточно времени, чтобы задуматься, не были ли пытки, которым подвергла меня Сефира, чем-то вроде предсмертной галлюцинации – если бы, например, Сефира убила меня сразу и то, что я испытал, оказалось последней фантазией, которую вызвал умирающий мозг в свои последние секунды, – и тут вдруг комната… взорвалась. Темнота поглотила меня. Я подумал: «Вот все и закончилось». И это принесло облегчение. Мне больше не грозит столкнуться ни с чем… подобным. Вместе с комнатой ушла и боль, и на мгновение я ощутил себя в раю. Я предотвратил твое появление в этом доме, и это тоже стало мне утешением, – он помедлил. – Прости, гадость ляпнул…
Лиза промолчала.
– Пару минут, – продолжил свой рассказ Гэри, – я просто лежал, наслаждаясь отсутствием боли. Я осознал, что могу двигаться. Я провел руками по груди и обнаружил, что она цела – зажила. И ни с того ни с сего разрыдался, я буквально захлебывался рыданиями и никак не мог успокоиться. Я плакал из-за всего случившегося, из-за жуткого гребаного хаоса, который устроил в своей жизни, в твоей жизни, в нашей жизни. Слезы мои иссякли, когда до меня дошло, что поверхность, на которой лежу, – каменистая и острая. Я сел. Темнота вокруг меня не была однородной – сплошной. Где-то впереди виднелось тусклое оранжевое свечение. Я поднялся на ноги. Я уже понял что «нигде», в котором, как я предполагал, нахожусь, все же находилось где-то. И решил исследовать тот свет вдалеке. Шел я к нему очень медленно и долго. Идти по камням было трудно, было больно, и большую часть пути местность, которую я пересекал, почти не просматривалась. Меня не оставляло это щемящее, болезненно сжимавшее желудок чувство, будто я точно знаю, где нахожусь. По мере моего приближения к оранжевому свечению оно превратилось в оранжевую линию, извивающуюся вдоль горизонта. Через некоторое время – гораздо большее время на этот раз – линия расширилась, превратившись в поток, затем в реку – широкую реку лавы, на расплавленной поверхности которой плясали языки пламени. По берегам огненной реки двигались фигуры. Если у меня и оставались какие-то сомнения относительно моего местоположения, то они рассеялись, когда одна из фигур неслышно прошагала мимо меня. Демон не смотрел в мою сторону, и только благодаря этому я избежал его внимания.
Гэри умолк достаточно надолго, чтобы стало понятно: он закончил свой рассказ. Лиза отстегнула свой ремень безопасности и открыла дверь. Не успела она выйти из машины, как Гэри заговорил:
– Я оставался там целый год, Лиза. Это… я не могу вернуться туда. Просто не могу. – Она услышала, как в его голосе зазвенели нотки истерики. Она отстегнула его ремень безопасности, который вернулся на втягивающую катушку с шорохом, испугав и одновременно выведя Гэри из состояния нарастающей паники.
– Все, приехали, – сказала она. – Пойдем, посмотрим, не спит ли еще твоя Мадам-Как-Ее-Там.
Лиза помогла Гэри выбраться с сиденья – в груди у него потрескивало и пощелкивало, – и оба направились к задней двери дома. Час был поздний, и Лиза держала нажатой кнопку звонка секунд пять.
– Что будем делать, если не откроет? – спросила она.
– Откроет, – ответил Гэри: голос его раздавался как будто в паре футов слева от него.
– Ну, а если она не сможет нам помочь, – снова спросила Лиза. – Куда нам тогда податься?
– Есть один парень, держит антикварный магазин недалеко от Олбани, – ответил Гэри. – Возможно, поможет нам. Если нет, то есть кое-кто в… Глостере, это в Массачусетсе.
– Олбани? Глостер? – Лизе внезапно представилось, как они вдвоем отправляются в путешествие, которое никогда не заканчивается, все больше отдаляясь от дома, находясь в постоянном поиске, но так и не находя кого-то, кто мог бы оказать им помощь.
Она хотела нажать на кнопку звонка еще раз, но тут рядом с дверной рамой зажегся фонарь.
Открывшая дверь женщина была одета в пушистый коричневый халат поверх розовой пижамы, ее длинные каштановые волосы были в беспорядке. Она выглядела моложе, чем ожидала Лиза – на пару лет старше ее и Гэри.
– Слушаю вас? – проговорила она, и тон ее вопроса напомнил о том, как Лиза и особенно Гэри в его окровавленных боксерах и коротенькой олимпийке, должно быть, выглядят для любого, кто не был участником их затянувшегося кошмара.
– Здравствуйте, – сказала Лиза. – Простите, что потревожили вас, но мы слышали что вы могли бы помочь нам.
– Помочь вам? – сказала женщина. Ее рука скользнула в правый карман халата, где, как догадалась Лиза, притаилось какое-то средство защиты: перцовый баллончик или электрошокер, не исключено, что и пистолет, на случай, если разбудивший ее среди ночи окажется опасным.