– Что-то еще? – спросила Лиза, опуская крышку багажника.
– Вы должны кое-что знать, – сказала мадам Сосострис. – Когда я брала карты из колоды, пустая карта…
– Вы о белой карте? Она что-то означает?
– Вот именно: ничего не означает. Или означает все. Понимаю, может показаться, что я несу бессмыслицу. Простите. Попробую еще раз. Карты, что я вытянула для вас, функционируют не только сами по себе, но и во взаимосвязи друг с другом. Представьте себе, как слова в предложении могут влиять друг на друга, и вы ухватите основную идею. Пустая карта дестабилизирует прочтение концепции других карт, как правило, потому, что в игре имеется какой-то элемент, который колода не может учесть.
– Другими словами, вы хотите сказать, что информация, которую вы мне дали, неверна?
– Нет, – покачала головой мадам Сосострис. – Информация скорее неполная, и в этом, учитывая серьезность обстоятельства, я не вижу ничего хорошего.
– А мы можем это как-то исправить?
– Насколько мне известно, нет. Но последним человеком, для которого я вытаскивала из колоды белую карту, был Обри Бирн.
– Ваш друг, – кивнула Лиза. – Тот, которого встретил в аду Гэри.
– Он самый.
Лиза закрыла багажник:
– Спасибо, что рассказали об этом, однако мне пора уезжать.
Над головой в темном небе пронесся метеор к своей огненной кончине. Что означало это знамение, если это было знамением, Лиза и предположить не могла, и не спросила у мадам Сосострис. Со своей стороны, медиум ничего не сказала.
XI
Лиза оперлась ладонями о металлический стол и принялась рассматривать «засахаренные» кусочки органов Гэри. Под ними в своем отражении лежал недвижимый Гэри. Она по-прежнему не могла заставить себя смотреть на открытую каверну его груди, и это, учитывая всю ту жуть, что ей уже пришлось увидеть, могло показаться странным, но она ничего не могла с собой поделать. Нервы в ее руках и ногах горели огнем, во рту ощущался мерзкий привкус. Она задержала взгляд на том, что было сердцем Гэри, а сейчас представляло собой нечто похожее на мясной набор. Горькое, невыразимое чувство, похожее на скорбь, обрушилось на нее.
Знала ли, предвидела ли мадам Сосострис, что такой окажется конечная точка путешествия Лизы? Как такое стало возможным? Разве она не говорила, что убийство Сефиры отменит все ее магические действия? Говорила, хотя Лиза не просила ее пояснить это заявление, уточнить, что именно произойдет. Вместо этого она вообразила, что, как только Сефиры не станет, Гэри волшебным образом восстановит свою целостность, – подобно тому, как в фильмах о вампирах уничтожение главного исцеляет каждого, кто уже начал обращаться. (И по мере того, как ее глаза и зубы неуклонно менялись, она добавила свое собственное состояние в список того, что повернет вспять смерть Сефиры, – пока, однако, в себе самой никаких изменений она не ощущала.) «Видимо, разные монстры – разные правила», – подумала она. Возможно, именно в этом и заключался смысл последнего и загадочного предупреждения мадам Сосострис – попытки подготовить ее к этому моменту? И если та знала, что все произойдет именно так, зачем было отправлять Лизу в погоню? Зачем было подвергать ее испытаниям последних восьми дней?
Она потянулась к ближайшему «леденцу», взяла его в руку. Шероховатая поверхность леденца казалась теплой, будто его изготовили совсем недавно. Она поднесла его к носу. Запах от него шел невероятный – одуряющий, приторно-сладкий, от которого рот ее тотчас наполнился слюной, а в желудке, все еще побаливающем, пробудился голод. Она быстро опустила кристалл на стол. Едва она это сделала, как образ Гэри вздрогнул.
– Эй, – окликнула она. – Гэри? Слышишь меня?
Он не ответил. Лиза чувствовала его присутствие в зеркальном пространстве, даже когда одновременно осознавала, что он лежит на раскладушке в подвале дома мадам Сосострис в Гугеноте, это ощущение было сродни ее способности читать граффити у входа в это помещение и ее знанию того, что металлические клещи называются клетками душ. Она запустила по столу еще один сладкий кристалл, и Гэри снова вздрогнул.
Быть может, «отменить» – не совсем верное слово для описания того, как смерть Сефиры повлияет на результаты ее манипуляций. Быть может, то, что она сотворила, отменить уже нельзя. Но если их нельзя отменить, «отмотать назад», то, возможно, их можно было бы освободить от намерения, которое их побудило, отвязать от планов, частью которых они являлись, и… что? Переориентировать? Сбросить со счетов, отказаться? Она сама не до конца понимала, над чем сейчас размышляет. Хотела ли она отпустить Гэри навстречу смерти, навстречу тому, что могло его ждать помимо обратного путешествия в Расколотую землю? Или хотела оставить его здесь, сделав из него этакого пажа – «Мой личный зомби»? Судя по всему, возобновления жизни, которой она жила чуть больше недели назад, не было в картах. Значит ли это, что ей придется взять на себя роль Сефиры – охотиться на неверных, одиноких и слабых? Омерзительная перспектива. Должна ли она уехать отсюда, искать более инфернальной обстановки? Если предположить, что ей удастся выяснить, как туда попасть, мало верилось в то, что в Расколотой земле ей будут рады. Существует ли другой ад, готовый принять ее? Во время их обмена репликами в машине Сефира назвала ее как-то необычно, чем-то похожим на пустую карту мадам Сосострис. Должна ли она создать новый ад, править в нем как королева массой проклятых, тщательно отобранных, с Гэри-рабом при ней? Нарисованная воображением картина получалась в равной степени абсурдной и отталкивающей.
На худой конец можно оставить засахаренные остатки сердца Гэри на столе и уйти прочь отсюда, не оглядываясь назад. Можно снять остатки с банковского счета и использовать наличные, чтобы начать новую жизнь, оставив все заботы о Гэри на мадам Сосострис. Вот только как же с такими глазами, а особенно – зубами, осуществить первую часть этого плана? Не устраивала ее и вторая половина. Не потому, что она была чем-то обязана Гэри: она спасла мужа от худшего из планов Сефиры в отношении него, причем гораздо более высокой ценой, чем могла предположить. Однако если между ними не все гладко, она готова бросить все как есть. Нет, то, что ее беспокоила идея оставить дело незавершенным, связано скорее с ней самой, с ее желанием довести начатое до конца, каким бы несовершенным оно ни казалось.
Несомненно, существовали и другие возможности, которые просто не пришли в голову, но в данный момент перед ней оставался открытым лишь один путь. Прежде чем Лиза успела передумать, она выбрала ближайший «леденец» и раскусила его пополам.
Вкус не был похож ни на что из того, что Лиза когда-либо пробовала: молочная сладость, ничуть не контрастирующая, а скорее подчеркивающая насыщенный железистый привкус красного мяса. Она проглотила откушенный кусок, сунула в рот вторую половинку «леденца» и потянулась за другим. Пока жевала, Лиза чувствовала, как вкус словно плавится, расползаясь на языке, заполняя рот, становясь глубже и сложнее. Ей бы ужаснуться, почувствовать отвращение… однако эти эмоции таяли, отходили на второй план по сравнению с удовольствием от наполнявшего рот восхитительного вкуса. Сладкий восторг смешался с зеленовато-желтым буйством, все еще не утихшим в ее венах. В серебристом пространстве стола с Гэри что-то происходило, он вдруг заметался из стороны в сторону, крепко зажмурив глаза и стиснув зубы. Однако, видя, как он корчится, Лиза продолжала поглощать засахаренные кусочки мяса, во вкусе которых угадывались нотки фруктов – персиков, груш и яблок. В тонкостях его оттенков заключался целый мир знаний, как будто испытать это наслаждение означало проникнуть в сознание, которое его измыслило. Она поняла, что написано в преддверии этой комнаты, точное расположение места и как из него попасть в Расколотую землю, поняла природу роев и как их призывать и использовать. И еще многое, многое другое дожидалось ее внимания.
С засахаренным мясом было покончено, ничего от него не осталось, кроме сладкого сока, который Лиза высасывала из кончиков пальцев, царапая их о зубы, не обращая на это внимания, – медный привкус крови лишь дополнял аромат. Она опустила взгляд на стол, увидела свое отражение, глядевшее в ответ на нее: остекленевший взгляд черных глаз, к нижней губе прилип кусочек «леденца». От Гэри не осталось и следа. Значит, все в порядке. Она знала – или думала, что знала, – что произошло с ним. Он был в ее власти как бы банально ни звучали эти слова. Теперь ей придется решать, что делать с ним.
Она поняла, как легко будет не столько восстановить, сколько замаскировать свою внешность. Желтое облако и заключенная в нем сила больше не заперты в ее мозгу и всецело принадлежали ей – она могла использовать их по своему усмотрению. Образ ее изменился – она снова стала Лизой Мартинес. Раны ее ныли; она сосредоточилась на них – и раны закрылись.
Оставаться здесь причин не было. Она могла бы занять гнездо Сефиры, но чего ради? Теперь она знала, что где-то по западному краю континента бродит еще одна представительница ее вида, член Разбитой Компании, и как только она узнает об уничтожении Сефиры, тотчас отправится в путь, чтобы бросить вызов Лизе в борьбе за мотель «Уединение». Одолев одного суккуба, Лиза обрела твердую уверенность в исходе нового поединка, да только зачем ей это? Она не горела желанием заниматься работой истребительницы демонов. Чего ей больше всего хотелось – так это вернуться в свой дом и в свою постель, населенные, увы, горькими воспоминаниями.
Оставив холодильник там, где он стоял, она стала пробираться через поваленные торшеры. При этом слизнула с нижней губы последний осколочек «леденца», смакуя кратковременный всплеск ароматной сладости на языке. Наверное, трудно будет удержаться и не отведать этой сладости снова, особенно теперь, когда она знала, как ее приготовить. Выходя из комнаты, она прихватила мясницкий нож с собой.