гался ремонтный центр для советских самолетов, до тех пор, пока какой-то офицер КГБ не решил, что здание идеально подходит для размещения заключенных, и это изменение поддержали все, кто впоследствии владел им. Васкес изо всех сил старалась быть внимательной, особенно когда они спустились по последнему пролету лестницы и воздух сделался теплым и сырым, а камень по обе стороны – влажным.
– А еще раньше… – рассказывал оперативник ЦРУ. – О, раньше… А вы знали, что на этом месте останавливался отряд армии Александра Македонского? Информация, говорят, достоверная.
Лестница заканчивалась просторной круглой площадкой. Потолок был ровным и низким, а стены – не более чем смутными очертаниями. Луч фонарика Зови-Меня-Просто-Билла поблуждал по полу и выхватил символ, высеченный в скале у их ног: неровный круг диаметром с крышку канализационного люка, разбитый примерно на восьми часах. По окружности он был вымазан чем-то черным, а внутренняя часть представляла собой похожий на карту рисунок из темно-коричневых пятен.
– Подержи-ка.
Билл передал Васкес фонарик, и две-три секунды она светила ему, пока он вытаскивал из одного из карманов своего сафари-жилета пластиковый пакетик. Когда Васкес направила свет на него, Билл высыпал содержимое пакета в правую руку, левой тряся пластик, чтобы отделить его от тускло-красного комочка. Вонь начинающих разлагаться мяса и крови заставила ее отшатнуться.
– Спокойно, специалист, не дергаться.
Содержимое пакетика приземлилось внутри разорванного круга с мерзким вязким шлепком. Васкес изо всех сил старалась не слишком внимательно всматриваться в упавшее.
Сзади и слева от нее донесся звук, похожий на звук волочения голой плоти по камню, и Васкес обернулась, вытянув руку с фонариком наугад и стремительно выхватив пистолет, нацеленный по ходу луча. Участок изгибающейся стены открылся черной аркой, похожей на верхнюю часть исполинского горла. На мгновение в этом пространстве возникла огромная тусклая фигура. Васкес показалось, что она видит огромные, толщиной с автопокрышки, руки, вцепившиеся в арку с обеих сторон, глыбу головы, зияющий во всклокоченной бороде рот, гигантские бешеные, без тени мысли глаза. Это ползло к ней, и она не знала, куда целиться…
В следующее мгновение она увидела, что в арке стоит мистер Уайт, одетый в белый льняной костюм, который отчего-то всегда казался испачканным, хотя пятен на нем никаких как будто видно не было. Яркий луч фонаря бил ему в лицо, но он даже не моргнул, и, похоже, направленный на него пистолет Васкес не вызвал у него особого беспокойства. Пробормотав извинения, Васкес немедленно опустила и пистолет, и фонарь. Мистер Уайт не обратил на нее внимания и, пройдя через круглое помещение, направился к подножию лестницы, быстро поднялся по ней. Зови-Меня-Просто-Билл поторопился за ним, на его безучастном лице появилось выражение, которое Васкес приняла как предвкушение веселья. Она пошла следом, светя фонариком в пол, пока не добралась до самой нижней ступени. Разорванный круг был пуст, за исключением свежего красного пятна, блеснувшего в луче.
Она ничуть не сомневалась в том, что секундное видение было галлюцинацией. Их дела с мистером Уайтом уже вышли за рамки того, что им показал даже Зови-Меня-Просто-Билл, и какими бы эффективными ни были его методы, Васкес боялась, что она, да и все они уже зашли слишком далеко, ступили на действительно скользкий путь. В сочетании с легкой клаустрофобией это привело к тому, что ее рассудок населил темное пространство кошмаром. Каким бы разумным ни казалось это объяснение, образ, в который ее рассудок облек мистера Уайта, досаждал ей. Если бы привиделся дьявол, шагавший к ней на козлиных ногах, одной красной рукой держащий вилы для равновесия, это имело бы больше смысла, чем та жуткая громадина. Как будто ее подсознание говорило ей о мистере Уайте больше, чем она понимала. До этой поездки Васкес испытывала неловкость, находясь рядом с человеком, который, казалось, не столько говорил, сколько высказывался, и получалось, в итоге ты как будто уже знала то, что он тебе рассказывал, даже если не могла вспомнить, как слышала, как он это говорил. После этого она стала относиться к нему еще более настороженно.
Впереди устремлялась к небу Эйфелева башня. Васкес видела ее издалека, в разных местах на их с Бьюкененом пути от отеля к Сене, но чем ближе она подходила к башне, тем менее реальной та казалась. Как будто сама прочность переплетений несущих и поперечных конструкций свидетельствовала об их неестественности. «Я смотрю на Эйфелеву башню, – сказала она себе. – Нет, черт побери, я собственными глазами смотрю на Эйфелеву башню!»
– Ну вот, пришли, любуйся, – проговорил Бьюкенен. – Ты счастлива?
– Вроде того.
Большая площадь под башней полнилась туристами, и, судя по долетающим обрывкам слов, большинство из них составляли группы американцев и итальянцев. Суетливые мужчины в рубашках навыпуск поверх джинсов переходили от группы к группе – уличные торговцы, догадалась Васкес, и каждый нес в руках огромное кольцо с нанизанными на него металлическими копиями башни. Пара жандармов, положив руки на подтянутые высоко к груди автоматы, блуждали глазами по толпе, неторопливо переговариваясь. Перед каждой из опор башни очереди ожидающих возможности подняться на нее увеличивались ежесекундно, огромные вентиляторы орошали их водяным туманом. Взяв Бьюкенена за руку, Васкес повела его к ближайшему вентилятору. Подняв брови, Бьюкенен наклонил к ней голову.
– Шумовой фон, – объяснила она.
– Как скажешь.
Как только они оказались достаточно близко от гудящих пропеллеров, Васкес прижалась к Бьюкенену и проговорила:
– Дальше так и идем.
– Босс здесь ты, – Бьюкенен поднял взгляд вверх, словно размышляя, хочет ли он забраться настолько высоко.
– Я тут все думаю… – сказала Васкес. – План Пахаря полное дерьмо.
– Да ну? – Бьюкенен показал на первый уровень башни в трехстах футах над ними.
Кивнув, Васкес сказала:
– Типа, мы подходим к мистеру Уайту, и он типа запросто согласится прогуляться с нами до лифта.
Бьюкенен выпустил ее руку:
– У нас же есть свои… средства убеждения. Ну ты даешь. Намека, что, недостаточно? Или мне следовало сказать вслух «пистолеты»?
Васкес улыбнулась, словно Бьюкенен сказал ей что-то ласковое:
– Ты действительно думаешь, что мистера Уайта впечатлит пара пистолетов двадцать второго калибра?
– Пуля есть пуля. Кроме того, – улыбнулся в ответ Бьюкенен, – разве план состоит не в том, чтобы не применять оружие? И разве мы не полагаемся на то, что он помнит нас?
– Ну мы же не были закадычными друзьями. Если б парадом командовала я, и мне нужен был этот парень, и я имела доступ к ресурсам Стиллуотера, я бы не стала тратить свое время на пару осужденных преступников. Собрала бы команду и пошла его брать. Кроме того, двадцать штук за то, чтобы перехватить кого-то у его гостиничного номера, перекинуться с ним парой слов, а затем проводить до лифта – скажите мне, что это звучит не слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Ты же знаешь, как работают крупные компании: с расходами не церемонятся. Твоя проблема в том, что ты все еще рассуждаешь, как солдат.
– Даже если так, зачем тратиться на нас?
– Может, Пахаря совесть мучает? Может, так он решил загладить свою вину перед нами?
– Это Пахарь-то? Ты серьезно?
Бьюкенен покачал головой:
– Все куда проще.
Васкес закрыла глаза.
– Ну-ка развлеки меня, – она прижала голову к груди Бьюкенена.
– Да я только этим и занимаюсь.
– Мы с тобой – типа обманного маневра. Пока мы отвлекаем мистера Уайта, Пахарь мутит что-то иное.
– Например?
– Ну, может, мистер Уайт хранит у себя в номере нечто, и пока мы отвлекаем его, Пахарь шарит там и извлекает это «нечто».
– Ты же знаешь, у Пахаря имеются более простые способы украсть что-нибудь. Может, так мы удерживаем мистера Уайта на месте, чтобы Пахарь смог нанести ему удар.
– Для этого тоже есть способы попроще, которые не будут иметь никакого отношения к нам. Например, стучишь в дверь номера этого парня, он открывает – бах!
– А если так задумано, чтобы мы попали под ответный огонь?
– То есть ты привезла нас сюда только для того, чтобы нас укокошили?
– Разве не ты только что сказал, что крупные компании не церемонятся с расходами?
– Но зачем тогда вообще надо было нас вытаскивать?
Васкес подняла голову и открыла глаза:
– Сколько людей, знавших мистера Уайта, все еще при делах?
– Например, Зови-Меня-Просто-Билл…
– Скажешь тоже. Он же цэрэушник. Мы не знаем, что с ним случилось.
– Ладно, тогда – ты, я, Пахарь…
– Продолжай.
Бьюкенен взял паузу, припоминая, как поняла Васкес, судьбу трех других охранников, которые помогали мистеру Уайту в его работе в Клозете. Задолго до того, как стало известно о смерти Махбуба Али, Лаваль, сидя на краю своей койки сунул дуло пистолета в рот и нажал на спуск. Затем, когда началась та заваруха, Максвелл во время патрулирования получил ножевое ранение в шею от мятежника, выбравшего своей единственной мишенью именно его. Наконец, дожидаясь заседания военного трибунала в камере предварительного заключения, Руиз воспользовался тем, что тюремщики отвлеклись, снял с себя штаны, скрутил их в импровизированную веревку и повесился на верхней койке своей камеры. Охранники успели вовремя срезать петлю, чтобы спасти ему жизнь, но Руиз лишил свой мозг кислорода на время, достаточное для того, чтобы превратиться в овоща. Когда Бьюкенен заговорил, то произнес:
– Совпадения.
– Или преступный сговор.
– А, черт! – Бьюкенен отклеился от Васкес и быстрым шагом направился в сторону длинного прямоугольного парка, простиравшегося за башней. Васкес пришлось припустить трусцой, чтобы поспевать за его длинными ногами. Бьюкенен не сбавлял темпа, продолжая идти по прямой через центр парка сквозь толпы озадаченных отдыхающих.