– Ты себя слышишь вообще?
– Ты же видел, что он вытворяет с тем ножом.
– Хорошо, – сказал Бьюкенен. – Есть идеи?
Васкес помедлила.
– Ты стучишь в дверь. Я буду в паре футов сзади, с пистолетом в кармане. Если все пойдет не так как надо, я смогу его ликвидировать.
– А почему я должен стучать в дверь?
– Потому что ты ему нравился больше.
– Чушь собачья.
– А вот и нет. Меня он в упор не видел.
– Мистер Уайт никого в упор не видел.
– Кроме тебя.
Подняв руки, Бьюкенен сказал:
– Ладно, ладно. Этот чувак так тебя пугает, что лучше, наверное, если с ним буду говорить я, – он бросил взгляд на свои часы. – До начала шоу пять минут. Или лучше сказать: «До момента пуска пять минут, начинаем отсчет», как-то так?
– Если придется когда-нибудь скучать по работе с тобой, первым в списке будет твое чувство юмора.
– Пока никаких признаков Пахаря, – Бьюкенен взглянул на панель рядом с лифтом: кабина находилась на третьем этаже.
– Он появится здесь точно в одиннадцать-десять.
– Кто б сомневался.
– Ну, что ж… – Васкес отошла от Бьюкенена.
– Погоди, ты куда? Еще четыре минуты.
– И хорошо: наши глаза успеют привыкнуть к темноте.
– Как же я рад, что все это вот-вот закончится, – заметил Бьюкенен, но проводил Васкес до конца коридора к номеру мистера Уайта. Она чувствовала, что его распирает от избытка остроумных замечаний, но все же хватает здравого ума помалкивать. Воздух здесь был прохладным, с цветочным ароматом средства для чистки коврового покрытия. Васкес ожидала, что минуты потянутся, предоставив ей достаточно времени, чтобы сложить разрозненные фрагменты информации, которой она располагала, в нечто напоминающее целостную картину, однако едва ее глаза привыкли к полумраку, ведущему к двери номера мистера Уайта, как в следующую секунду мимо нее прошел Бьюкенен. Времени у нее оставалось лишь на то, чтобы вытащить пистолет из-под блузки и опустить руку с ним в правый передний карман брюк – в этот момент костяшки пальцев Бьюкенена постучали в дверь.
Она открылась настолько быстро, что Васкес почти поверила, что мистер Уайт стоял за дверью, дожидаясь их. Источником обрамлявшего его силуэт свечения – мягкого оранжевого оттенка, – был то ли светильник с регулятором, выставленным на минимум, то ли свеча. Судя по тому, что ей удалось разглядеть, мистер Уайт оставался таким же, каким она помнила, – от непослушных волос, скорее серых, чем седых, до несвежего белого костюма. Васкес не могла сказать, были ли его руки пусты. Ее ладонь, сжимавшая в кармане рукоятку пистолета, стала скользкой.
При виде Бьюкенена выражение лица мистера Уайта не изменилось. Он стоял в дверях, разглядывая мужчину на пороге своего номера и Васкес за его спиной, пока Бьюкенен не прочистил горло и не проговорил:
– Добрый вечер, мистер Уайт. Быть может, вы помните меня по Баграму? Я Бьюкенен, моя коллега Васкес. Мы были в команде сержанта Пахаря, мы помогали вам в вашей работе по допросу заключенных.
Мистер Уайт продолжал пристально смотреть на Бьюкенена. Васкес почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Бьюкенен продолжил:
– Позвольте пригласить вас на короткую прогулку с нами. Есть кое-какие вопросы, которые мы хотели бы с вами обсудить, мы проделали долгий путь.
Не говоря ни слова, мистер Уайт шагнул в коридор. Страх, острое желание бежать отсюда как можно быстрее, бурлили в ней и рвались наружу как гейзер.
Бьюкенен сказал:
– Спасибо. Это займет минут пять-десять, не более.
За спиной у нее скрипнул пол. Она оглянулась, увидела Пахаря и в замешательстве не заметила, что тот держит в руке. Кто-то кашлянул, и Бьюкенен рухнул на пол. Снова кашель, и будто снежок, со льдиной внутри ударил Васкес в спину – низко и слева.
Сила ушла из ног. Она стала оседать на пол там, где стояла, клонясь вправо, пока стена не остановила ее падение. Пахарь перешагнул через нее. Пистолет в его правой руке был опущен, в левой он держал небольшую коробочку. Он поднял коробочку, нажал на нее, и настенные бра вспыхнули черно-пурпурным светом, позволившим Васкес увидеть стены, потолок, ковер короткого коридора, покрытые символами, нарисованные как будто в пространстве, сиявшем бледно-белым светом. Распознать большинство из них она не смогла, ей показалось, что видит россыпь греческих символов, но были среди них и незнакомые: круги, разделенные пополам прямыми линиями, пересеченные короткими волнистыми линиями, длинная плавная кривая, похожая на улыбку, еще пересекающиеся линии. Единственным символом, который она знала наверняка, был круг – в жирной линии его окружности имелся разрыв примерно на восьми часах, – внутри круга стоял мистер Уайт и лежал Бьюкенен. Чем бы ни умудрился нарисовать их Пахарь, казалось, что символы парят над поверхностью, на которой он их начертал, – странные созвездия, теснящиеся в непомерно маленьком небе.
Пахарь говорил, и слова, которые он произносил, не походили ни на какие другие, которые Васкес когда-либо слышала, – толстые нити звуков, которые начинались в его горле и раскручивались в воздухе, корчась и извиваясь над ее барабанными перепонками. Сейчас на лице мистера Уайта заиграли эмоции – удивление пополам с тем, что могло показаться недовольством, даже гневом. Пахарь остановился рядом с разорванным кругом и правой ногой перевернул Бьюкенена на спину. Открытые глаза Бьюкенена не мигали, губы тоже оставались приоткрыты. Выходное отверстие в горле тускло поблескивало. Повысив голос, Пахарь договорил фразу, указал обеими руками на тело и отступил к Васкес.
В течение показавшегося слишком долгим отрезка времени пространство, в котором находились мистер Уайт и Бьюкенен, заполнило нечто слишком большое – монстру пришлось согнуться пополам, чтобы втиснуться в коридор. Глаза размером с обеденные тарелки уставились на Пахаря и Васкес – полный безумия взгляд, казалось, давил на нее, как зверь, почуявший ее своим острым рылом. Откуда-то из клочьев бороды, свалявшейся, облепленной гниющими мясными ошметками, полной потрескавшихся и почерневших зубов – рот издавал звуки, которые Васкес не могла распознать. Огромные бледные, толстые, как автомобильные покрышки, руки шарили по полу под фигурой, разбудив у Васкес ассоциацию со слепым, исследующим незнакомую поверхность. Нащупав тело Бьюкенена, они сгребли его как куклу и поднесли к огромному рту.
Васкес со стоном попыталась откатиться в сторону, чтобы не видеть голову Бьюкенена в пасти с зубами, похожими на обломанные каменные плиты. Это оказалось нелегко. Во-первых, ее правая рука все еще оставалась в кармане брюк, а пальцы сжимали вальтер, поэтому запястье и рука согнулись под неудобными углами. «Слава богу, что не застрелилась», – мелькнула мысль. Во-вторых, холод, ударивший ее в спину, ушел, сменившись жаром и острой болью, которая становилась еще острее, когда она отворачивалась от щелканья и хруста зубов, сокрушавших череп Бьюкенена. «Боже!» Ей удалось перевернуться на спину и резко выдохнуть. Справа от нее не умолкали жуткие звуки продолжающейся расправы над Бьюкененом: хруст костей и разрываемая плоть. Мистер Уайт – тот, кто назывался мистером Уайтом, или кем он там был на самом деле, – эта громадная фигура хрюкала от удовольствия, причмокивая губами, как изголодавшийся человек, получивший в угощение изысканную еду.
– Хотите верьте, хотите нет, – сказал Пахарь, – я не был полностью нечестен с вами. – Расставив ноги по обе стороны от лежащей Васкес, он присел над ней на корточки, упираясь локтями в свои колени. – Я действительно намерен привлечь мистера Уайта к себе на службу. Просто методы, необходимые мне для этого, немного… экстремальны.
Васкес попыталась заговорить:
– А он… он – что такое?
– Это не имеет значения, – ответил Пахарь. – Он очень стар… то есть, если бы я сказал, сколько ему лет, вы бы решили… – он повернул голову влево взглянуть на гиганта, обсасывающего измазанные кровью пальцы. – Впрочем, может, и нет. Он давно живет на свете и много знает. Мы… То, что мы делали в Баграме, те допросы – они разбудили его. Это, наверное, лучший способ объяснить произошедшее, хотя, можно сказать и то, что его вызвали к жизни. Мне потребовалось время, чтобы во всем разобраться, даже после того, как он открылся мне. Но ничто не дает вам столько времени на размышления, как тюрьма. И на исследования.
– Согласно данным этого исследования, лучший способ заарканить кого-то вроде мистера Уайта… далеко не прост, – Пахарь махнул пистолетом на мерцающие вокруг них символы. – Часть, которая будет представлять для вас наибольший интерес, это жертвоприношение мужчины и женщины, находящихся в моем подчинении. Прошу прощения. Я намеревался прикончить вас обоих до того, как вы поймете, что происходит; я хочу сказать, что излишняя жестокость здесь ни к чему. Однако с вами, увы, прицел мой сбился. Но не переживайте. Я закончу то, что начал прежде, чем передать вас мистеру Уайту.
Васкес, не вытаскивая правой руки из кармана, подняла ствол вальтера и нажала на спуск. Четыре хлопка последовали один за другим, разнеся ее карман в клочья. Пахаря отбросило назад и ударило о противоположную стену. Кровь расплылась по внутренней стороне брючины на его бедре, по рубашке на животе. Ошеломленный, с ничего не выражающим лицом, он направил пистолет в сторону Васкес, которая опустила правую руку чуть ниже и снова нажала на спусковой крючок. Верхняя часть его рубашки резко вздулась, правый глаз лопнул. Пальцы его руки выпустили пистолет, тот со стуком упал на пол, и секундой позже следом за ним рухнул Пахарь.
Внезапно ожог от раскаленного металла в кармане заставил Васкес, из последних сил цепляясь руками за стену, подняться на ноги, прежде чем боль, засевшая в спине, успела настигнуть ее. При этом она выдернула вальтер из кармана и направила его на дверь полулюкса… перед которой стоял мистер Уайт, сунув руки в карманы пиджака. Темное пятно перед ним – все, что осталось от Бьюкенена. «Господи Боже…» Ощутимо пахло черным порохом и медью. Напротив нее на полу смотрел в никуда невредимым глазом Пахарь. Во взгляде мистера Уайта на нее улавливалось нечто похожее на интерес. «Двинется с места – выстрелю», – подумала Васкес, но мистер Уайт даже не шелохнулся, во всяком случае, за те несколько секунд, что понадобились ей выйти из коридора и вернуться к лифту. Дуло пистолета было направлено на мистера Уайта, а затем на то место, где мог бы появиться мистер Уайт, если завернет за угол. Спина казалась Васкес огненным узлом. Добравшись до лифта, она нажала кнопку вызова левой рукой, продолжая целиться правой. Краем глаза она увидела, что подарок Бьюкенена для сына стоимостью двести шестьдесят евро, зажат под креслом. Она не стала его брать. Слабое свечение исходило из ближнего конца коридора. Подсвеченные черным символы Пахаря. Менялось ли свечение отт