– А зачем? – удивилась Герт. – Зачем ты обратилась к детективу?
– Один из моих старинных друзей только что признался, что много лет лгал мне: согласись, не вполне то заявление, которому можно доверять. Кто мог сказать, искренне ли его признание или это ложь? Меня всю колотило. Я только и думала, что о твоей маме, о тебе и твоем братике. Это произошло, когда вы жили в доме на Овсяной улице. Не знаю, помнишь ли ты, – входная дверь там была такой огромной, что естественней смотрелась бы на входе в средневековый замок. Такая странная и неправдоподобная. Всякий раз, когда я открывала ее, Веб кричал: «Тетя Вики!» и бежал ко мне на пухленьких ножках. Ты же всегда вела себя более сдержанно: пряталась за мамой, прижимая к груди этого медвежонка Плюшку, как щит, пока мама не делала шаг в сторону, легонько выталкивая вас вперед. И вот теперь… Ваш отец всерьез испортил вам жизни. Вся ситуация казалась мне жутко несправедливой, вы не заслужили такого. И я решила, что постараюсь хотя бы выяснить, говорит ли он правду; мне казалось, это единственное, что я могла бы сделать для твоей мамы, для вас.
– И что же разузнал этот Фил? – спросила Герт. – Отец говорил правду?
– Насколько Фил Димарко смог определить, а он проделал более тщательную работу, чем я ожидала, и предложил продолжить расследование, но я решила, что не стоит… В общем, да, ваш отец был честен со мной, с нами. И это хорошо. В том смысле, что исключало альтернативу. Вы-то с Вебом наверняка не помните ничего из того, что последовало за этим в следующем году. Не хочу показаться мелодраматичной, но некоторые моменты мне очень хотелось бы забыть. Мне было… Понимаешь, невыносимо видеть и слышать, как страдают люди, которых ты любишь. И я очень люблю их обоих. Как бы ни злилась на твоего отца, он по-прежнему оставался моим другом, совершившим ужасную ошибку, которую пытался исправить. А мама ваша была… Она была очень счастлива с вашим отцом, с тобой и Вебом, а потом все стало похоже на… – Виктория взмахнула рукой, изобразив жест, как бы обозначающий хаос и развал.
– Все хорошо? – их официантка остановилась у столика, кивая на нетронутые салаты.
– Все замечательно, – ответила Виктория.
– Вы уверены? – удивилась девушка. – Ведь…
– Замечательно, – повторила Виктория. – Спасибо.
Пока Виктория говорила, Герт старалась сдерживать свои эмоции; в паузе, вызванной вмешательством официантки, ее захлестнул поток чувств. Ей удалось различить в нем три «течения»: облегчение, сожаление и страх. Облегчением, сладким и душистым, как чай с молоком и специями, было то что ее тетя Ви могла оставаться ее тетей Ви, что Герт не придется ненавидеть ее за ошибку, которую та совершила десятилетия назад. Сожаление кисло-прогорклое, как подгнивший лайм, заключалось в том, что на самом-то деле отец предал мать, что их с Вебом изящная теория воплотилась в гнусный факт. Страх, бесцветный, пустой, как вода, – оттого, что из рассказа Виктории она еще не услышала худшего, беспочвенное беспокойство, которое, едва она осознала это, оказалось ненапрасным.
Должно быть, часть этих чувств отразилась на ее лице, расслабленном алкоголем, попавшем в пустой желудок – и это побудило Викторию сказать:
– О, милая, мне так жаль. Все это чересчур, не правда ли? Может, нам стоит сменить тему, об остальном поговорим как-нибудь позднее?
Герт покачала головой:
– Все в порядке. Согласна, это чересчур, но – продолжай, прошу. Расскажи о той женщине. Как ее звали?
– Элси Дюрант. Я упоминала, что она была замужем? Говорила, да? Она была на несколько лет старше его; сейчас не вспомню, на шесть или семь – что-то около того. Приходя и выходя из дома, я следила за ней, и пару раз даже удалось пройти мимо нее. Внешность, скажу тебе, у нее была непримечательная: острый нос, веснушки, мышиного цвета волосы, которые она зачесывала наверх. Примерно моего роста, широкие бедра, грудь не слишком большая. Когда первый раз увидела ее, она была одета для работы: такой темный брючный костюм, выглядевший так, будто она сняла его с вешалки в магазине «Мэйсис» [40].
– Как они познакомились?
– Да наверняка на конференции на Западе, в Финиксе. Ваш отец планировал привлечь клиентов для своего бизнеса, который был для него тогда занятием побочным, второстепенным. А она работала торговым представителем одной из компаний, которую он надеялся заполучить. Знакомство их вышло как встреча профессионалов, и тот факт, что они оба из одного города, оказалось простым совпадением, которым отец хотел воспользоваться, чтобы продолжить свои продажи. Их беседа продолжилась в баре, выпивка привела к ужину, который привел к еще большей выпивке, которая привела обоих в ее номер отеля. – Виктория пожала плечами. – Ты ведь посещала подобные мероприятия, не так ли?
Герт кивнула.
– И знаешь, что определенный процент участников рассматривает мероприятие как возможность познакомиться, завести интрижку. Типа, «кот из дома – мыши в пляс». Будь я социологом, провела бы исследование на эту тему, попыталась бы вывести точные цифры. В общем, твой отец и Элси начинали как очередная пара из пошлой статистики. Таковой могли бы и остаться, если бы он не позвонил ей через неделю после возвращения с конференции… чтобы уточнить вопросы, которые они там обсуждали. Логично. Он имел законный интерес в получении контракта с перспективой оставить свою основную работу и начать масштабное сотрудничество, которое даже могло бы позволить ему прославиться. Очевидно, однако…
– У него были скрытые мотивы.
Виктория ухмыльнулась:
– Можно и так сказать. Не уверена, знал ли он с самого начала, что она замужем, но если и не знал, то узнал довольно скоро. Ее муж работал врачом-эндокринологом в «Маунт-Синае». Он поляк, иммигрировал, когда ему исполнилось восемнадцать. Еще один пример теории шести рукопожатий: одна из моих подруг находилась под его наблюдением по поводу заболевания щитовидной железы. Рассказывала, врачом он был прекрасным, но характера в нем было столько же, сколько в коробке из-под пиццы.
– А он знал? О них?
– Не в курсе. Твой отец настаивал на том, чтобы рассказать. С трудом верится, что муж ничего не подозревал. Хотя, судя по всему, он был трудоголиком, уходил на работу с утра пораньше, домой возвращался поздно вечером, по выходным тоже трудился, так что, возможно, просто не обращал внимания. А может, и сам крутил на стороне. Честно говоря, – продолжила Виктория, – об этой части истории я имею слабое представление. В тот вечер, когда позвонил твой отец, мне было не особенно интересно слушать подробную историю его отношений с той, другой женщиной. Позже – когда, признаюсь, во мне проснулось любопытство, – побуждать его вернуться к деталям его романа с Элси показалось не очень хорошей идеей. Вообще у меня сложилось впечатление, будто поначалу все было довольно напряженно, но разве это не в порядке вещей? Если ты сам участник таких вот событий, то происходящее для тебя – это свое, свежее, новое, а если наблюдаешь со стороны – это как фильм, который ты видел слишком много раз. Он хотел, чтобы она ушла от мужа. Она пообещала, но потом передумала. Он угрожал, что пойдет к нему и расскажет обо всем. Она поклялась, что если он это сделает, она больше никогда даже словом с ним не обмолвится. В конце концов оба как бы втянулись в безрадостную рутину. После пары приятных недель то один, то другой обещали разорвать отношения из-за ее замужества… После того, как ваш отец познакомился с вашей мамой, они с Элси некоторое время не виделись. Видимо, она очень разозлилась на него, что он связался с другой. Лицемерно, да, но что там говорят о противоречии самому себе? Я не знаю, почему он вернулся к ней, и не могу понять, как он мог продолжить роман после помолвки, а затем женитьбы на вашей маме. Как я поняла, их встречи из разряда регулярных перешли в разряд случайных, но даже в этом случае…
– И ты, наверное, спросила его об этом, – догадалась Герт.
– О да, спросила. Он ответил, что был влюблен в обеих женщин. Да, в обеих, но все же решился сделать выбор, и этим выбором стала ваша мама.
– А ты?..
– Что – я? Думаю, что он все еще влюблен в Элси?
– Да.
– Твоя мама задала тот же вопрос, – сказала Виктория. – Это мучило ее. Не сомневаюсь, ваш отец пел ей, что она единственная женщина, которую он любит, но что еще он мог сказать ей ради сохранения шанса на то, что она не бросит его? И у нас с ней состоялся долгий разговор, мы рассуждали, говорит ли он правду.
– И ты сказала ей, что он говорит правду.
– Ну а что мне оставалось делать? Я знала, что он любит твою мать, что любит тебя и твоего брата. Я была уверена, что у них получится продержаться, абстрагироваться от того, что он натворил. И у них получилось, – сказала Виктория. – Более или менее.
– Ты так и не ответила на вопрос.
– Ишь ты, заметила. Милая, я не знаю, что тебе сказать. Мне кажется, он зациклился на ней, потому что не мог обладать ей… всецело. Думаю, так можно сказать. Потому что она оставалась с мужем. Знаешь, я склонна думать, что это не любовь, – это определенно не то же самое, что он чувствовал к твоей матери.
– Но оно могло быть таким же сильным.
– Согласна.
– Очевидно, мама решила остаться с ним.
– Она сказала мне, что ваш отец выбрал ее, и этого было достаточно. Может, она сама в это верила… может, так и было бы, если…
– Что? «Если» что?
Виктория ответила тем, что допила остатки «Кровавой Мэри». Сердце Герт внезапно будто подскочило к горлу, она поднесла к губам свой бокал. Алкоголь успокоил ее сердце, позволив повторить свой вопрос:
– Что?
– Тот первый год был ужасен, – заговорила Виктория. – Ваш отец месяцами жил то на диване, то (когда маму бесило его присутствие в доме) в номере мотеля. Это продолжалось до тех пор, пока ваша мама, испугавшись возможных последствий оставлять там его наедине с собой, не велела ему вернуться домой. Сама я мало чем могла ему помочь: когда звонила, трубку всегда снимала ваша мама, а увезти его куда-то из дома мне бы не удалось. Он натворил бед, его долгом было страдать. Время от времени я заезжала к вам и, узнав, что мамы нет дома, получала возможность поговорить с ним. И дело не в том, что мне было что сказать. В основном, я интересовалась, как у него дела, подбадривала – говорила, чтобы он держался, что ваша мама все еще любит его. То же самое я говорила и вашей маме: «Он любит тебя, лю