– Мы будем готовиться к моему переходу, – сказал Кэл.
– Прошу прощения?
– Мой муж болен, мистер Коулман, – рукой в перчатке Изабель накрыла руку мужа. – Мы исчерпали все его наследство и большую часть моего в поисках лекарства. Его не существует. Последний врач, к которому мы обращались, – сэр Люк Стретт, быть может, вы о нем слышали? Он достаточно хорошо известен на континенте.
Коулман не был в этом уверен.
– Да, это имя мне знакомо.
– Он сообщил нам, что времени у Кэла немного и что есть лучшие способы провести его, чем гоняться за ложной надеждой.
– Я давно интересуюсь работами мистера Данна, – сказал Кэл. – Мистер Дэвис, сестры Фокс [45]… картина будущей жизни, которую они представили, кажется гораздо более разумной, чем таковая традиционных верований. По возвращении в Бруклин я с головой погрузился в изучении их работы. Я читал их книги, посещал собрания, присутствовал на лекциях. Если бы позволяло здоровье, я бы обязательно посетил одну из их конференций, хотя особой необходимости в этом не испытывал. Того, что я знал, было достаточно, чтобы оправдать мой прежний интерес.
Изабель сказала:
– На одной из лекций мистер Данн упомянул, что иногда помогал людям, чья жизнь подходила к концу, подготовиться к жизни следующей. Впоследствии нам с Кэлом удалось поговорить с этим человеком, и, узнав нашу историю, он сразу же предложил нам свои услуги.
– Вот как?
– Да, – Кэл кивнул. – Мистер Данн мало того, что отказался от той небольшой платы, которую мы могли предложить, но и оплатил нам проезд от нашего дома до своего.
– Как великодушно с его стороны.
– Было… да, это так, – сказала Изабель.
– Возможно, вы предпочли бы, чтобы я отложил свой визит в Саммерленд, – предположил Коулман. – По сравнению с вашими мои причины для этой поездки незначительны. Мне не хотелось бы вмешиваться в планы мистера Данна относительно вас.
– Пустяки, – возразил Кэл. – Вы нисколько не помешаете нам.
– В своем письме к нам мистер Данн упомянул, – сказала Изабель, – что ему потребуется некоторое время, чтобы побыть наедине с моим мужем. Хотя он уверяет нас, что его домашняя библиотека хорошо укомплектована, я была бы благодарна компаньону, который помог бы мне скоротать часы.
– В таком случае, считайте, я в вашем распоряжении, – откликнулся Коулман.
III
Саммерленд, Покипси
16 июня 1888 г.
Довольно своеобразным вышло сегодняшнее знакомство с Пэрришем Данном. Не сказал бы, что размышлял об этом человеке всерьез, но в течение последних нескольких месяцев он занимал мои мысли. Преуспевающий торговец оружием, отмывающий руки от крови, в которой он обагрял их почти двадцать лет ради того, чтобы посвятить себя распространению своих новых спиритуалистических верований – не говоря уже об изготовлении своих замысловатых воздушных шаров, – как может не вызывать интереса такая личность? Я потратил изрядно времени – и страничек в этой записной книжке, – дополняя скудное описание его в книге миссис Барчестер «На север по Гудзону» ради того, чтобы встреча с человеком, которому мои домыслы обязаны своим существованием, стала для меня потрясением.
Внешне он выглядит именно как торговец оружием – нет, не так (зачеркните это), он выглядит как тот, кто его изготавливает, как оружейник, один из тех, кому другие боги поручили ковать свои копья и щиты в недрах курящегося вулкана. До этого момента моей жизни я считал свои пять футов десять дюймов ростом более чем достаточным, однако рост Данна, должно быть, около шести футов и семи-восьми дюймов. Он возвышается до этой отметки подобно горе; никогда не умел определять чей-либо вес, поэтому, наверное, полезнее будет написать, что этот человек кажется столь же толстым, сколь и высоким. Каждый предмет его одежды – черный костюм, белая сорочка, черные туфли – пошит был, видимо, специально для него.
В силу своих размеров лицо Данна, которое в иных обстоятельствах находилось бы где-то посередине многообразия лиц человеческих, ничем особенным не выделяясь, имеет в себе нечто гротескное. Он лыс, и объемистость его огромного черепа неким образом усиливает это впечатление. Толстые, мясистые губы обрамляют рот, крупные зубы которого, кажется, предназначены для того, чтобы отрывать кусками мясо от оленьей ноги. Нос плоский, широкий, пересечен белым шрамом, продолжающимся через правую щеку. Глаза выпуклые, выступают из глазниц так, что кажется, будто он с напряженным вниманием наблюдает за вами.
Если не принимать во внимание его внешность, хозяином Данна можно назвать образцовым. Его карета ждала нас на вокзале, и сам он встречал нас у ворот Саммерленда. (Примечание: необходимо уточнить информацию об архитектуре дома. Уверен, что этот стиль известен как Второй ампир: высокий и узкий, похожий на набор прямоугольников, основаниями которых служат короткие их стороны. Крыша – или крыша мансарды? – напоминает колпак. Белая с черным наружная отделка, свежевыкрашенная, ослепляет днем, черная же блестит. Обширные сады в английском стиле. Расположен на вершине холма с видом на Гудзон и крутые холмы на его другом берегу.) Комната, которую мне предоставили, раза в четыре больше каюты корабля, на котором я пересек Атлантику, и обставлена вычурно.
Однако самая интересная особенность моей комнаты – это небольшой воздушный шар, парящий в ее центре, у изножья кровати. Я перечитывал описание шаров Данна в книге миссис Барчестер снова и снова – один из немногих отрывков в ее произведении, в котором мое увлечение предметом не позволяет замечать никудышность прозы. Неудивительно, что она не воздала должного истинному положению вещей. Взять к примеру размер: миссис Барчестер, без сомнения, верно определила диаметр – три фута, но ей абсолютно не удалось передать ощущение объема шара, того, как он заполняет пространство, в котором парит подобно глобусу, отделившемуся от места прикрепления. Изготовлен шар, по-видимому, из коричневой бумаги, которая выглядит плотной, крупнозернистой и на которой все еще сохраняются складки и заломы, необходимые ей для придания формы воздушного шара. Швы темные – от того, чем Данн пропитал их в целях герметизации. Пожалуй, главный недостаток рассказа миссис Барчестер о шарах кроется в ее замечаниях по поводу рисунков, покрывающих их поверхность. Она пишет о «причудливом восточном орнаменте, которым мистер Данн украсил свои изобретения». Однако расположение фигур по широтным линиям, их несимметричная повторяемость создают скорее впечатление связи, чем украшательства. Набор символов я не то что не в состоянии прочитать, я их даже не узнаю: его знаки словно срисованы с петель и завитков, вплетенных в узор турецкого ковра в гостиной; в точности так же я не уверен и в способе их нанесения Данном: они сияют, будто свеженарисованные, и в глубине их я уловил оттенки цветов малинового, голубовато-зеленого и пурпурного.
И это еще не все. В воздухе вокруг шара витает отчетливый запах, в котором как будто смешаны древесный душок бумаги и некий другой, чуть напоминающий лекарственный, возможно, запах эфира. (Не связано ли это с тем способом, каким мистер Данн «подвешивает» в воздухе свои творения?) А за совокупностью этих запахов я различаю третий – влажный аромат сырой земли. Поверхность шара издает постоянное негромкое потрескивание, когда он перемещается в потоках воздуха, проникающего в комнату через окна. Я подошел ближе, желая дотронуться до поверхности шара дабы обогатить мой каталог впечатлений ощущением ее текстуры, однако, засомневавшись, не донес кончики пальцев на волосок до бумаги. Меня вдруг охватило непреодолимое отвращение – такое, что волосы тыльной стороны моей руки вплоть до предплечья встали дыбом. Клянусь, вся моя плоть съежилась от неприятия сего предмета. В течение кратчайшего мгновения мне не хотелось ничего большего, чем увидеть этот воздушный шар разрушенным – разорванным в клочья, сожженным. Именно такой по сути, но значительно сильнее, реакции я ожидал бы, столкнись я с особенно отвратительным насекомым, а не с забавой эксцентрика. Я уронил руку и решил, что исследования мои на данный момент зашли слишком далеко.
Такая любопытная реакция – не последствия ли дневного путешествия?
IV
Учитывая такую реакцию на шар в предоставленной ему комнате, Коулман предположил, что не сможет заснуть в его присутствии, и намеревался просить Данна после ужина убрать его. Однако по завершении трапезы Данн удалился в библиотеку вместе с Кэлом, заявив, что для успеха их предстоящей совместной работы необходимо начать приготовления как можно скорее. Не говоря уже о том, что вдали от этой штуки первоначальная антипатия к ней казалась Коулману зыбкой и нелепой. Он решил, что может подождать до утра.
Однако за дверью своей комнаты недавняя самоуверенность уже казалась ему бесцеремонной и безрассудной. Поэтому он почувствовал облегчение, обнаружив, что шар отдрейфовал к окну, где его нахождение воспринималось если и не приятным, то не столь отталкивающим.
V
– Вы верите мистеру Данну? – спросила Изабель.
– Боже, нет конечно, – рассмеялся Коулман. – Встреча со стариком Агасфером, самим Странствующим евреем [46], накануне битвы при Геттисберге? Обучение тайным искусствам Симона Магуса? [47] Спасительное заступничество духов его матери, Парацельса и Сведенборга, в его дальнейшей жизни? Это как бы квинтэссенция всех мелодрам, созданных за последние пятьдесят лет. Нет, я подозреваю, что нарратив мистера Данна – не более чем способ привести свои прошлые деяния в согласие с его нынешними практиками.
Изабель нахмурилась, но промолчала. Она наклонилась к кусту, название которого Коулман не знал: в его ветвях шевелила крылышками большая оранжево-черная бабочка.