Можно было не беспокоиться. Накренившись вправо, воздушный шар опускался, и из порезов, сделанных Коулманом, капала темная жидкость. Густая, как патока, она ударялась о мраморные плиты с влажными шлепками. Со сдавленным криком Данн кинулся к стойке с холодным оружием. Коулман пронзил второй шар, сделал шаг вперед и полоснул клинком по оболочке третьего. К тому моменту, когда он услышал за спиной топот туфель Данна, Коулман уже проделал вентиляционное отверстие в четвертом изобретении этого человека. Клинок его рапиры покрывала жидкость, наполнявшая воздушные шары, она растекалась по полу растущими лужами, вонявшими гнилью. Казалось невероятным, чтобы такое вещество могло каким-то образом поднять шары в воздух, и все же…
Коулман повернулся, описав рапирой широкую дугу, поймал удар Данна и отбил его клинок в сторону. Данн мгновенно оправился, рассек воздух крестом перед собой. Вместо того, чтобы парировать удар, Коулман отступил на несколько шагов. Данн физически был значительно сильнее и выбрал себе оружием тяжелую кавалерийскую саблю; Коулман не слишком высоко оценивал свои шансы на победу в этом поединке. Если бы ему удалось отвлечь Данна от Изабель, которая помогла Кэлу подняться из-за стола и поддерживала мужа, пока тот, прихрамывая, брел к двери библиотеки, то Коулман счел бы свои действия успешными.
По правде говоря, его удивила ярость, с которой Данн набросился на него. Несомненно, воздушные шары стоили ему немалых затрат времени и сил. Но лицо Данна побагровело, выпученные глаза полыхали яростью. Коулман почти не сомневался: предоставь он Данну такую возможность, его хозяин, не задумываясь, воспользовался бы смертоносной силой своей сабли. Движения Данна казались гротескными, едва ли не пародийными, как движения человека, чьи представления о владении саблей были подсмотрены на театральной сцене; тем не менее, попади один из его взмахов в цель, результаты окажутся вполне реальными.
Данн оттеснил его к краю стола. Пара воздушных шаров сдрейфовала к Коулману, зависла справа от него, ближе к простору дубовой столешницы (на которой, как он успел заметить, были вырезаны ряд за рядом те же символы, что и на бумажной поверхности шаров). Вспарывать оба этих шара необходимости не было, однако трудно было отрицать глубокий прилив удовольствия, сопровождавший это действие. В ответ на очередное оскорбление своего детища Данн зарычал и бросился в атаку. Коулман присел, избежав удара в голову, и нанес укол Данну в верхнюю часть правой руки, возле плеча. Данн вскрикнул и отступил на шаг.
Дверь библиотеки захлопнулась за Изабель и Кэлом. Коулман сомневался, что Кэл протянет хотя бы час, не говоря уже об остатке ночи, но по крайней мере он проведет их рядом с женой, a не распростертым на столе в компании шарлатана и его бумажных игрушек. Коулман опустил рапиру. Учащенно дыша, он проговорил:
– Ну, полно. Желания миссис Эрншоу исполнены. А наши с вами вопросы мы теперь сможем решить более цивилизованными способами. Приношу извинения за разрушение ваших творений. Готов выплатить вам справедливую компенсацию…
– Чертов идиот! – выпалил Данн. Он прижимал левую руку к ране, которую нанес ему Коулман; пальцы блестели алым. Он указал саблей на воздушные шары, подвергшиеся вандализму со стороны Коулмана. – Вы думаете, это произведения искусства? Это клетки.
– Опять метафоры? – Коулман посмотрел в другой конец комнаты. Шары, которые он проткнул, полусдувшиеся, прилегли на полу, окруженные расползающимися лужами зловонного «ихора» [50]. Те, которые он рассек, свисали со стола, выливая на пол свое содержимое. Сквозь прорезанные в оболочках отверстия ему удалось разглядеть нечто – пеструю поверхность, разорванную его клинком, которая и являлась источником вязкой жидкости. Этот слой пронизывали дополнительные отверстия ромбовидной формы размерами от мелкой монеты до ладони. Каждое из отверстий, открывалось и закрывалось, пребывая в движении, до отвращения знакомым. Поначалу Коулман ошалело смотрел на них, прежде чем к нему пришло понимание: в отверстиях он узнал – рты. На мгновение ему почудилось, будто комната вокруг него невероятным образом накренилась. Он поднес левую руку ко лбу:
– Боже мой…
Внезапно Данн прыгнул вперед и нанес Коулману удар в грудь. Клинок сверкнул белой молнией. На мгновение Коулмана будто вышвырнуло из тела в беспросветное пространство. Когда он очнулся – он стоял на коленях, а Данн ораторствовал:
– …правда. Завеса между мирами здесь тоньше. При должной подготовке жителей иного мира можно переманить на эту сторону, пленить и заставить работать. Их физические возможности ограничены, но что же до колоссальных знаний, которые они могут предложить… Однако они весьма прожорливы, к тому же им требуется специализированная диета. Человеческие ощущения и чувства поддерживают их: чем интенсивнее, тем вкуснее «еда». Например, боль они находят особенным угощением. Муки умирающего сделают их счастливыми и послушными на несколько дней.
– Ваши… услуги… – Коулман задыхался. Каждый вздох обжигал грудь белым пламенем.
– Некоторые из моих клиентов без сомнения получили удовольствие и утешение от времени, проведенного со мной, – сказал Данн. – Здесь от них определенно было больше пользы, чем в любое другое время их жизни. Очень жаль, – продолжил он, – я надеялся, что вам, художнику, станет понятна работа, которой я здесь занимаюсь. В мои намерения вовсе не входило, чтобы ваше пребывание закончилось таким вот образом. Но раз уж так вышло и вы лишили моих друзей трапезы… – Данн осмотрел шары на краю стола и пару у его подножия. Повреждения шаров, находившихся поближе, оказались не столь серьезными. Действительно, пока Данн говорил, они приблизились к нему. Сквозь прорехи в бумажных клетках Коулман мог видеть множество ртов, глотающих воздух, напомнивших ему голодных рыб у поверхности пруда. Данн договорил: – Ваша попытка проявить галантность стоила мне больше, чем вы можете себе представить.
Рубашка и брюки Коулмана были теплыми, липкими и потяжелевшими от крови, опустошающей его тело. Библиотека вдруг побелела, почти до прозрачности, затем вновь обрела очертания.
– Как, – проговорил он. – Как… джент… джентльмен… Хотел бы я знать, если… если вы…
– Да вы, должно быть, шутите… – сказал Данн, тем не менее, склоняясь над Коулманом.
Крепко, насколько хватило сил, сжав рукоять, Коулман полоснул по лицу Данна. При этом он почувствовал, будто внутри его самого что-то оборвалось, и из раны на груди хлынул поток крови. Он выпустил рапиру и упал рядом с ним.
Тонкий пронзительный крик вырвался из горла Данна. Клинок Коулмана прошелся острием по его глазам, щеки сделались влажными от крови и водянистой влаги из глаз. Он выронил саблю и поднял руки в стороны, будто призывая на помощь некие сверхъестественные силы. Не переставая кричать, Данн врезался в стол с такой силой, что сдвинул его с места. От удара он отшатнулся назад, потерял равновесие и упал.
Шары поджидали его. Их тюрьмы разрушили, существа, которых они сдерживали, вырвались на волю и облепили Данна. В глазах Коулмана стоял туман, зрение садилось, но у него сложилось впечатление, что это «нечто» было скорее жидким, чем твердым, весьма схожим с медузой, если можно провести такое сравнение. Голос Данна возвысился до визга, а затем пресекся. Он вцепился пальцами в массу существ на своей груди, но от этого они еще крепче прилипли к его рукам. С титаническим усилием Данн сел. Губы его складывали слова, которые Коулман не мог расслышать. Прежде чем Данну удалось произнести хотя бы несколько из них, одно из существ растеклось по его лицу. Тело его затряслось как в припадке, а затем опрокинулось навзничь. В наступившей тишине Коулман услышал чавкающие звуки поедавших Данна узников воздушных шаров: они обладали способностью получать пищу и более непосредственным способом.
Библиотека потеряла очертания во второй раз, и когда они вернулись, то сделались менее отчетливыми. Коулману подумалось, что крови из его тела вышло больше, чем осталось в нем. Как странно умереть так быстро. Как странно умереть в библиотеке. Впрочем, в каком-то смысле это место столь же подходящее, сколь и любое другое. Он надеялся, что Изабель удалось увести Кэла из дома. Он слишком долго ждал, чтобы принять ее опасения всерьез и попытаться помочь ей; он надеялся, что его помощь не обернется против него. Он не особо верил в загробную жизнь, не верил уже несколько десятилетий. Не ошибся ли он в этом, думал Коулман, и спрашивал себя, чего ему теперь следует ожидать. Что бы это ни было, он надеялся, что «оно» не будет голодным.
XIV
Из «Читательской энциклопедии Бенета» (третье издание):
Коулман, Марк Стивен (1842–1888). Американский писатель-романист и автор коротких рассказов. Коулман родился в Кингстоне, штат Нью-Йорк, и в восемнадцатилетнем возрасте уехал учиться в Кембридж. Почти всю оставшуюся жизнь провел за границей, живя последовательно в Лондоне, Париже, Венеции и затем снова в Лондоне, прежде чем вернуться в долину Гудзона, где провел последние месяцы жизни. Как и Генри Джеймс, с которым его часто сравнивают, Коулман взял в качестве предмета своего изучения опыт жизни американцев в Европе. Однако американцы Коулмана терзаются угрызениями совести и раскаяния в прошлых грехах – личностных и наследственных, и эта озабоченность связывает его творчество с творчеством Натаниэля Готорна. Наиболее известный его роман – «Сад Белгрейва» (1879), повествующий о попытке богатого американца возделывать землю, на которой по велению его предка произошла жестокая резня во время восстания якобитов в 1745 году. Смерть Коулмана печально известна: он погиб предположительно в результате дуэли со спиритуалистом Пэрришем Данном, который также был убит в ней.
Цветение
I
– Так это же… Ты видишь?..
Рик уже тормозил и тянул руку к кнопке аварийки. Конни отвернулась от окна со стороны пассажира, на испещренной потеками поверхности которого она удерживала взгляд последние полчаса. Всматриваясь во что-то впереди, ее муж крутил руль влево, в сторону срединной разделительной полосы. Проследив за направлением его взгляда, она увидела рядом с ограждением, примерно в десяти метрах, небольшой красно-белый контейнер.