бщую постель. Она находила мужа на диване купающимся в голубоватом сиянии телевизора с открытым пакетом попкорна на коленях. Вот и сейчас она чувствовала себя готовой к тому, что он окажется там, но когда спустилась с лестницы и обнаружила, что в гостиной темно, нечто похожее на панику заставило ее резко выпрямиться.
– Рик? – позвала она. – Милый?
Конечно же, он был в кухне. Она заметила его в тот момент, когда он откликнулся:
– Я здесь.
В уличном свете, сочившемся из окна, она увидела Рика: в белой футболке и боксерах он сидел за кухонным столом, руки над клавиатурой ноутбука своего отца, открытого и включенного. Термоконтейнер, который он отодвинул, чтобы освободить место для компьютера, был как будто закрыт. (Она не была уверена, отчего эта деталь заставила ее сердце замедлить бег.) Конни пошла по коридору к мужу со словами:
– Снова не спится, да?
– Не-а, – он не отрывал глаз от экрана компьютера.
– С тобой такое всякий раз, когда мы навещаем твоего отца.
– Разве? Впрочем, наверное, так и есть.
Она погладила его по спине:
– Ты делаешь для него все, что можешь. Он в хорошем месте.
– Ага.
На экране ноутбука на фоне звезд висела красноватая сфера. Конни узнала картинку с сайта НАСА и следующую, на которую переключил экран Рик: неровная плоскость, раскинувшаяся под звездным небом, в центре которого скопление карикатурно жирных стрелок обозначало несколько светящихся точек, – Солнце и планеты Солнечной системы. На третьем изображении она увидела восемь концентрических зеленых кругов вокруг яркой точки – все это находилось в одном конце большой оси огромного красного эллипса. Эти картинки сменились фотографией массивного каменного монумента – прямоугольный блок стоял на его коротком конце, другой блок лежал на вершине, образуя Т-образную форму. На передней части высокого камня была высечена жирная линия, спускавшаяся от верхнего правого угла почти до самого низа левого угла, где снова загибалась вправо, и этот изгиб складывался в изображение припавшего к земле четвероногого животного, которое Конни не удалось опознать. Далее следовала еще одна картинка, изображавшая трио круглых сооружений, расположенных под защитой склона пологого холма. Диаметр каждого из них определялся толстой стеной, внутри стояли Т-образные монолиты, подобные изображенному на предыдущем экране.
Рик быстро пролистал дюжину следующих изображений – длинные ряды уравнений более сложных, чем те, с которыми Конни сталкивалась в колледже на уроках математики, каждое из которых наполовину состояло из символов – греческих, по ее мнению, но она не была уверена. Когда Рик добрался до того, что напоминало список вопросов, он перестал листать. Конни удалось прочитать первую строчку: «12000-летняя орбита совпадает с периодом строительства Гёбекли-Тепе [52] – построена до посева или в ответ на него?»
«О боже», – подумала Конни, а вслух проговорила:
– Пойдем в кровать?
– Да, сейчас. Ты иди, я приду.
– Я не хочу, чтобы ты полночи здесь просидел, терзаемый угрызениями совести.
Немного помолчав, он сказал:
– Это не угрызения совести.
– Да? А что же?
Он покачал головой:
– Сон приснился.
У нее во рту пересохло:
– Сон?
Он кивнул.
– Я сидел здесь с папой. Мы оба в смокингах, а стол накрыт для какой-то изысканной трапезы: белая льняная скатерть, канделябры, фарфоровая посуда – полный набор. Было раннее утро – по крайней мере, я так думаю, поскольку комнату заливал свет из окон. Тарелки, столовые приборы, бокалы – все ослепительно сверкало. Как мне показалось, мы долго сидели там – то есть, здесь, а потом я заметил, что папа держит вилку и нож и режет что-то на своей тарелке. Вон ту штуковину, – он кивком указал на термоконтейнер. – Ему приходится туго. Столовые приборы он держал неправильно, как будто забыл, как это надо делать. Нож его то и дело соскальзывал, со скрежетом встречаясь с тарелкой. Эта штука была, видимо, жесткой, ему действительно приходилось пилить ее. При этом она издавала резкий высокий звук, похожий на звук скрипки. И то ли кровоточила, то ли что – из нее вытекала черная сиропообразная масса, ею были замазаны вся тарелка и нож, забрызгана скатерть и папина рубашка. В конце концов он отделил кусочек и поднес ко рту. Вот только губы у него как всегда дрожали – ну, ты знаешь, это его беззвучное бормотание, и это ему мешало попасть вилкой в рот. В итоге кусочек шлепнулся на стол. Он нахмурился, снова проткнул его вилкой и сделал еще одну попытку. Не повезло. В третий раз кусочек упал на край стола и отскочил вниз. И тогда отец уронил столовые приборы, схватил обеими руками то, что лежало на его тарелке, и поднес ко рту. На его лице были голод и нетерпение. Он облизал губы и ухватил зубами огромный кусок. Ему пришлось со всей силы сжать челюсти и оттянуть оставшееся в руках. Послышался треск разрываемой плоти. Кровь этой штуки была всюду – на его губах, зубах, языке, рот его напоминал черную дыру…
Конни ждала концовки, и, поскольку Рик молчал, спросила:
– И?
– И все. Я проснулся и пришел сюда. По телевизору ничего интересного, и я решил взять папин ноутбук и… Я словно на связи с ним – с ним прежним, понимаешь? Я в том смысле… я хочу сказать, что знаю, что он был довольно плох уже тогда, когда работал над этим материалом, но, по крайней мере, он был там.
– Хм… – Конни подумала, не рассказать ли мужу о своем сне, но вместо этого решила спросить: – И что, по-твоему, означает этот сон?
– Не знаю. Сны о папе я вижу часто, но этот…
– Часто…
– А что если эта штука с другой планеты?
– Что-что?
– А сон – это послание.
– Я не…
– Это объясняет, почему о ней нигде никаких записей, почему ни один из музеев ничего об этом не знает.
– Бред, – возразила Конни. – Будь эта штука каким-нибудь инопланетянином, об этом уже кричали бы во всех новостях.
– А может, она опасна или же они не уверены, опасна ли она.
– И поэтому упрятали в термоконтейнер?
– Чтобы сделать ее незаметной.
– Ну, не знаю… примитивщина какая-то.
– Или же… что если пара парней где-то нашла его? Допустим, собрались на рыбалку или еще куда и решили прихватить его с собой в холодильнике, который взяли для пива?
– Тогда почему на контейнере красный крест? И что за странная наклейка?
– Совпадение – термоконтейнер они взяли просто случайно.
– Я мог бы… Слушай, даже если так и было, то есть, если бы пара охотников наткнулась на эту штуку, не знаю, только-только с метеорита, и опустошили свой странно помеченный холодильник, чтобы прославиться как первые ребята, столкнувшиеся с инопланетянином, как это поможет нам понять, что делать?
– Можно позвонить в НАСА.
– И что НАСА? Пришлют «Людей в черном»?
– Я серьезно! – Рик почти кричал. – Все очень серьезно! Да боже ты мой! Мы могли бы… мы были… ну почему ты не можешь отнестись к этому серьезно? – пока говорил, он повернулся и сердито смотрел на нее.
– Рик…
– Не «рикай»!
Конни вздохнула:
– Дорогой, ночь на дворе. Мы оба устали. Давай не сейчас, а? Прости меня, если я несерьезно отношусь ко всему. День был такой длинный. Эта штуковина в контейнере подождет, пока мы с тобой поспим немного. Если хочешь, утром можем позвонить в НАСА. Я серьезно, честное слово.
– Я… – Она приготовилась к следующей фазе его вспышки, но он сдался: – Ты права. Трудный был день, не так ли?
– Очень. И наверняка ты очень устал.
– Я… поверь, я буквально валюсь с ног. Просто эта штуковина…
– Понимаю, правда. Почему бы тебе не пойти в постель? Быть может, когда ты ляжешь…
– Ладно, хорошо. Поднимайся. Мне нужна еще всего минутка.
«Для чего?» – хотела спросить Конни, но не стала, предпочтя вместо этого обнять его за плечи и прижаться щекой к щеке.
– Люблю тебя, – прошептала она в его кожу.
– Я тоже тебя люблю.
Ее сердце, успокоившееся после недавнего галопа, снова перешло на рысь, и она зашагала по коридору к лестнице. Вид Рика, опять уткнувшегося в экран ноутбука, ничуть не успокоил ее, как не успокоилась она, когда опустилась на кровать и натянула на себя покрывало. Скорее наоборот: чистокровный жеребец под ее ребрами прибавил ходу. Она глядела на потолок спальни, чувствуя, как матрас отзывается в такт ее пульсу. Быть может, у нее паническая атака? «Не думай об этом, – велела она себе. – Сосредоточься на чем-нибудь другом».
Рик. Что еще находилось там, кроме него, сидящего за столом, положившего пальцы по краям клавиатуры и просматривающего последний причудливый проект своего отца? Не самое обнадеживающее поведение, хотя так оно и было: буквально каждое ежемесячное паломничество к отцу выбивало Рика из колеи, он становился сам не свой до конца дня посещения, а порой и на весь следующий. Сколько бы раз Конни ни говорила ему, что отец устроен как нельзя лучше, что в этом заведении ему обеспечен такой качественный уход, какой они бы не смогли обеспечить дома (не говоря уже о том, что этот уход полностью покрывала страховка отца), и неважно, сколько раз ей на это отвечал Рик: «Ты права, он прекрасно пристроен», она знала, что ее доводов и заверений он не принял. В прошлом она, полагая, что гнев может помочь ему сформулировать свою очевидную вину, пыталась затеять с ним ссору, вызвать его на спор, но он уходил от столкновения, погружаясь в себя на остаток уикенда. Она предложила им почаще навещать отца, предложила изменить график работы так, чтобы они могли приезжать к нему дважды, а то и трижды в месяц. Что хорошего в должности менеджера магазина, сказала она, если ты не можешь использовать ее в своих интересах? До Олбани было не так уж далеко, и там наверняка найдутся хорошие рестораны – они могли бы провести день так, чтобы часть его побыть с отцом и другую уделить себе.
Нет-нет, сказал тогда Рик. Будет несправедливо, если ей придется переделывать график (переход на который она сравнила с цирковым номером, в котором клоун раскручивает тарелки на вершинках всех шестов, которые держит, балансируя на моноколесе на тросе). Впрочем, отец скорее всего не заметит разницы.