Он-то, может, и не заметит, сказала Конни, зато заметишь ты.
Бесполезно – Рик принял решение еще до начала их разговора. Он никогда не признавался в этом, но Конни не сомневалась, что он по-прежнему тяжело переживал перемену, которой подверглось сознание отца за последние месяцы: рассудок того нельзя было назвать здравым, а сознание ясным, поскольку причина, по которой он названивал, чтобы накричать на Рика, казалась чистым безумием. Гэри Уилсон был астрономом, а его последней работой – интенсивное изучение карликовых планет, открытых за пределами орбиты Нептуна в первом десятилетии 2000-х годов: Эрис, Седна [53] и Оркус – вот имена, которые помнила Конни. Насколько она поняла, его исследования состояния поверхности этих тел являлись самыми передовыми; он участвовал в разработке проекта зонда, предназначенного для исследования некоторых из них. Много раз они с Риком приезжали к отцу на квартиру, чтобы пригласить на ужин, но заставали его сидящим за письменным столом, уставившимся в одну точку на мониторе компьютера с изображением той или иной планеты-карлика. В те моменты он, казалось, витал где-то за миллионы миль отсюда – так же далеко, как одно из изучаемых им небесных тел. Теперь-то, оглядываясь назад, понятно, что уже тогда он испытывал ранние признаки болезни Альцгеймера, но чары всегда рассыпались, как только Рик тряс его за плечо и говорил: «Папа, мы приехали», и ей было легче принять уверения свекра, что он просто замечтался.
Лишь когда его поведение сделалось более непредсказуемым, до них дошло, что с отцом, возможно, не все в порядке. В течение месяцев все его внимание оставалось сосредоточенным на одной карликовой планете – Седне. Конни сидела рядом со свекром в закусочной «Плазы», когда он перевернул подставку стакана и нарисовал в его центре звездочку, которую окружил вихрем концентрических кругов, и все это – на одном конце большого овала.
– Это орбита Седны, – пояснил он, тыча ручкой в овал. – Двенадцать тысяч лет плюс-минус несколько сотен. В течение ближайших двух столетий она настолько приблизится к нам, как никогда прежде за всю историю наблюдений. В последний раз она находилась так близко, скажем…
– Как? – спросил Рик.
– Увидишь, – заявил отец.
Они не увидели, во всяком случае, в буквальном смысле. Один из друзей отца Рика из Государственного университета позвонил после презентации, во время которой стала очевидна степень резкого ухудшения здоровья Гэри Уилсона. Конни своими ушами слышала лекцию, переданную ей по телефону, в длинном, бессвязном голосовом сообщении. Она считала себя достаточно образованной, чтобы, например, самостоятельно справиться в игре «Счастливый случай», но разговоры отца Рика элементарно перегружали ее восприятие. Почти тринадцать тысяч лет назад над Великими озерами пронеслась комета – да, это утверждение спорное, но как еще объяснить высокие уровни иридия, нано-алмазов? Видите ли, ледники уже отступали, время было подходящее, «правильное», если измерять его столетиями, тысячелетиями. Это произошло, когда исчезли люди культуры Кловис [54] – то ли были уничтожены, то ли ассимилировали каким-то образом, сейчас трудно сказать. Казалось бы, каменный наконечник не представляет собой большую угрозу, но вы будете удивлены, узнав, что это не так. Рисунки в Ласко… забудьте, они не важны. А важно то, что происходит в Гёбекли-Тепе. Эти кривые линии, высеченные на камнях, – хоть кому-нибудь пришло в голову сопоставить их геометрию с орбитой Седны? Результаты… Что же касается формы монументов, эти гигантские буквы «Т», – да ведь это вылитые насесты для посланников.
И все в таком духе. Дело в том, что пока отец Рика излагал эту безумную мешанину фантазий и измышлений, он звучал вполне разумно, так легко и естественно, как и всегда. Возможно, это было связано с тем, что она не бросила ему вызов, как это делал Рик, не твердила, что его идеи безумны, что он спускает свою карьеру в унитаз. Столкнувшись с упорным неверием сына, Гэри, побагровевший от гнева, пришел в неописуемую ярость, сильнее которой Конни еще не видела за все семь лет, что знала его. Гордо вскинув голову, он вышел из их дома и потребовал, чтобы Конни отвезла его домой. Позже, уже из своего дома, он звонил и горячо и страстно изводил сына битый час, а то и два, пока Рик не доходил до точки кипения и не бросал трубку.
Развязка наступила очень быстро: Конни поразила скорость, с которой отца Рика убедили согласиться на досрочную пенсию и место в доме престарелых. Минуло всего несколько дней, даже не неделя, в течение которых он вновь стал напоминать себя прежнего. Он подписал все бумаги, необходимые для увольнения из колледжа и переезда в Моррис-Хиллз. Он спокойно разговаривал с Риком и Конни, почти не упоминая о грядущем возвращении Седны. Через два дня после того, как он поселился в своей новой маленькой комнате, где-то в мозгу Гэри произошло катастрофическое событие, которое врачи отказались называть инсультом, заявив, что все результаты МРТ отрицают это. (Честно говоря, они казались озадаченными тем, что произошло с ним ночью.) Как бы оно ни называлось, это «происшествие» оставило его в нескольких шагах от кататонии, он периодически реагировал на происходящее и, как правило, делал это бессмысленно. Было много разговоров о дальнейшем обследовании, о привлечении узких специалистов, возможных поездках в больницы других штатов, но ничего не происходило. Конни сомневалась, что вообще произойдет хоть что-то из обещанного. В учреждении содержалось более чем достаточно «жильцов», способных высказать свои жалобы и делавших это, и менее чем достаточно персонала, который мог бы побеспокоиться о человеке, чей язык ничего сказать не мог.
Как ни тяжела была болезнь отца Рика, Конни чувствовала, что должна быть благодарна за то, что та не затянулась дольше, чем это происходило на самом деле. Из разговоров с сотрудниками Моррисона она узнала, что могут пройти годы, прежде чем ухудшение состояния родителей убедит их самих/их семью в том, что нужно что-то делать. В то же время Рик неоднозначно относился к тому, что его отцу предстоит жить в доме престарелых. В их собственном доме достаточно для него места: он мог бы устроиться в спальне на первом этаже с собственной ванной комнатой. Но ни один из них не годился – да и, честно говоря, не был готов, – заботиться о нем. Согласие Рика на переезд отца можно назвать условным. Он настоял, и Конни согласилась, что они еще раз оценят ситуацию через шесть месяцев. Однако этот договор пришлось аннулировать из-за коллапса Гэри, который привел к тому, что он стал нуждаться в уходе гораздо более высокого уровня, чем тот, к которому был подготовлен любой из них двоих. Какой бы иррациональной ни была эта мысль, Конни знала, что Рик воспринял катастрофу отца как своего рода упрек Вселенной в первую очередь за то, что он согласился отправить родного человека в дом престарелых.
Конни не осознала, что вновь заснула, пока не заметила, что потолок и стены спальни исчезли – их сменило усыпанное звездами ночное небо. Кровать ее стояла на обширной равнине, тускло освещенной совокупным сиянием звезд. Темно-красное пространство равнины было испещрено бороздами, изрезано каналами, у Конни создалось впечатление, будто все покрывала густая грязь. Плюс холод: хотя кожа не ощущала его, она как бы знала, что в этом месте, где бы оно ни было, лютый холод, способный мгновенно заморозить ее: кристаллизовать кровь, обратить органы в кусочки льда.
Слева от нее по равнине медленно двигалась фигура. Трудно было сказать наверняка, но, похоже, это был человек, одетый в черное. Через каждые несколько шагов он останавливался и внимательно изучал землю под ногами, время от времени приседая и тыча в нее одной рукой. Конни казалось, будто она довольно долго наблюдала за ним. Она обратила внимание, что ее кровать усыпана орхидеями с фиолетовыми и розовыми лепестками. Наконец она откинула одеяло, опустила ноги в красную грязь и направилась к человеку.
Вопреки ожиданиям, грязь под ногами оказалась не хрусткой от тонкого льда, но твердой и немного упругой. «Как такое может быть?» – недоумевала она. Оглянувшись через плечо, она увидела, что кровать с цветами оставалась на месте. Будучи еще далеко от человека, она уже знала, что мужчина впереди нее одет в смокинг и что это отец Рика. Ни то, ни другое не удивило ее.
В отличие от того Гэри Уилсона, что приснился ей раньше, этот стоял прямо, казался настороженным. Он разглядывал серии впадин на поверхности равнины, каждая глубиной примерно в фут, и располагалась футах в шести перед следующей, расположенной за ней. На дне впадин сквозь красную грязь просвечивало что-то темное. Вот он нагнулся, чтобы ткнуть пальцем в одну из впадин, после этого начисто облизал палец. Конни почувствовала внимание Гэри к ней задолго до того, как приблизилась, но он ждал, пока она не окажется совсем рядом, чтобы сказать:
– Итак?
– Где мы?
– Ох, да ладно тебе, – в его голосе явственно прозвучало разочарование, – ты ведь знаешь ответ на этот вопрос.
Она знала:
– Седна.
Он кивнул:
– Питомник.
– Для этих? – она показала на углубление перед ним.
– Разумеется.
– А что это?
– Эмбрионы, – его щека дернулась.
– Не понимаю.
– Сейчас объясню.
Он повернулся налево и перешел к другому ряду впадин. Около ближайшего она увидела небольшой красно-белый термоконтейнер с открытой крышкой. По обеим сторонам углублений стояли термосы, ланчбоксы, более крупные термоконтейнеры и даже небольшой холодильник. Отец Рика опустился на колени у впадины и, окунув руку в грязь, стал водить пальцами вокруг того, что лежало наполовину погруженным в ней. Освободив это, он поднял его и свободной рукой смахнул остатки грязи.
– Вот, смотри, – он протянул Конни точную копию того, что они с Риком обнаружили в термоконтейнере с автострады. Его поверхность была темнее, чем промежутки между звездами над головой.