– Это эмбрион? – спросила она.
– Наиболее близкое по смыслу определение, – Гэри склонился над открытым термоконтейнером и бережно опустил в него «это». Освободив руки, он закрыл и защелкнул крышку. – Скоро кто-нибудь придет за ним, – сказал он, поднося пальцы к языку.
– Только не я, – начала было Конни, но тут раздался звук хлопанья крыльев, показавшийся ей зловещим. – Она вскинула руки, чтобы защититься, и крылья исчезли, исчез и термоконтейнер. – Что это за?..
– Сначала необходимо подготовить почву, – пояснял отец Рика, – удобрить ее, так сказать. Хорошо бы дать для этого побольше времени, но Тунгусский метеорит упал уже давно. По правде говоря, если бы нам пришлось действовать раньше, это все равно не имело бы значения.
Он подошел к следующей яме и стоящему рядом термосу и повторил свои «раскопки». Когда он засовывал добытое из грязи в термос, Конни спросила:
– Но… зачем?
– Ах, это… – Отец Рика указал на бок термоса, с нанесенным по трафарету странным крестом с тонким перекрестием и закругленными концами. – Сама знаешь.
– Нет, не знаю.
Гэри Уилсон пожал плечами. Мышцы его лица заскользили в такт этому движению, вверх, затем вниз, плоть ползала по кости. Волоски на загривке и руках Конни встали дыбом. Ей расхотелось сопровождать Гэри, когда он снова повернул налево и направился к глубокой расщелине, образовавшейся в грязи, но она не могла придумать, чем еще заняться. За спиной ее вновь захлопали крылья, и следом наступила тишина.
Расщелина в грязи тянулась в обоих направлениях так далеко, насколько хватало глаз, – вероятно, достаточно узкая, чтобы Конни могла ее перепрыгнуть. Менее уверена была Конни в ее глубине из-за темноты вокруг. Со дна или рядом с ним что-то поднималось, не настолько высоко, чтобы разглядеть, но достаточно, чтобы она могла различить большую массу.
– Здесь слишком холодно, – проговорил отец Рика. – Холод делает их вялыми. Тормозит, – он развел руки, – их развитие. Задерживает.
Там, внизу, шевелилось что-то. Некоторые особенности движения заставили Конни порадоваться, тому, что она видит не более того, что может видеть.
– Забавно, – сказал отец Рика. – Это место необходимо им для младенчества, а ваше место – для взросления. Никогда не встречал другой породы с такими непомерными требованиями.
– Что они за существа?
– Полагаю, можно было бы их называть… богами? Но так ли это? Orchidaceae deus? [55] Они цветут.
– Они – что?
– Цветут.
IV
В задней части дома находилась небольшая терраса – не более полудюжины досок из неструганого дерева на стольких же толстых столбах, окаймленных шаткими перилами, на вершине неровной лестницы. Дверь с террасы вела в прачечную дома, расположение которой на втором этаже впечатлило Конни, став одной из причин арендовать это место два года назад, когда ее повышение до менеджера позволило зарабатывать достаточно, чтобы оставить их подвальную квартиру с заплесневелым кухонным шкафом. По утрам, когда ей не требовалось открывать магазин, а Рик накануне не работал допоздна, они выносили свои кружки с кофе сюда. Конни любила просто стоять, обняв кружку ладонями, а Рик предпочитал рисковать – опираться на перила. Иногда они разговаривали, но чаще всего молчали, слушая утреннее птичье разноголосие, наблюдая за тем, как белки гоняются друг за дружкой по верхним ветвям деревьев, корни которых сплетались, как пальцы, как бы удерживающие небольшой холм за домом.
Ранний морозец причудливо выбелил террасу и ступени. Как только солнце начинало пробиваться сквозь стволы и ветви дубов и кленов, что стояли на возвышении, мороз уходил, но сейчас среди темных деревьев маячил лишь красный намек на рассвет. «Небо красно поутру…» [56] – вспомнилось Конни.
Она сидела на верхней ступени террасы, завернувшись в бело-зеленое одеяло, которое захватила, выходя из прачечной несколько часов назад. Бутылка «Столичной» в ее руках почти опустела, но, несмотря на это, она чувствовала себя трезвой как никогда. Не просто трезвой – ее чувства работали словно за пределами своих возможностей. Борозды в коре дубов на возвышенности представляли собой глубокие овраги, обрамленные вертикальными гребнями. Воздух, вихрящийся над ее кожей, казался густым от влаги. Запах почвы, в которую вцепились корнями деревья, был насыщен нотками хрусткой бумаги, отмерших листьев, перемешанных с влажной грязью. Она словно находилась под ярким белым светом, который не давал ей укрыться, но в то же время позволял видеть окружающее с небывалой ясностью.
Она вынырнула из сна об отце Рика и погрузилась в тишину, в такую глубокую тишину, что звук собственного дыхания едва не оглушал ее. Сторона кровати Рика была по-прежнему холодной. Если не принимать в расчет второй странный сон за эту ночь, у Конни не было причин делать что-либо, кроме как снова постараться заснуть. Однако сон показался ей достаточным поводом для того, чтобы встать и (в очередной раз) отправиться вниз на поиски Рика. В окутывающей дом тишине скрипы лестницы под ее ногами казались резкими, как в фильмах ужасов.
Она не была уверена, что ее ждет внизу, и прошла мимо гостиной, прежде чем мозг ее, среагировав на то, что заметил краешек глаза, дал команду сделать несколько шагов назад. В небольшой комнате (они называли ее парадной гостиной), эркерное окно которой выходило на крыльцо, царила темнота. Не привычная ночная темнота – которая при свете уличного фонаря не так уж непроницаема, – но полная и абсолютная чернота. И дело не столько в отсутствии света, сколько в подавляющем присутствии его противоположности – густой черноты, заполнившей комнату, как вода аквариум. Желая коснуться ее, Конни протянула руку, но задержала пальцы буквально в волоске от нее: перспектива этого прикосновения вдруг показалась не слишком хорошей идеей. Опустив руку, она проследовала по коридору в столовую.
Однако не дойдя до столовой, она остановилась у широко открытой двери подвала из глубины которого поднимался густой солоноватый смрад. Запах водорослей и разной морской живности, что обычно пекли на пляже, показался странно знакомым, несмотря на то, что Конни не смогла идентифицировать его. Она потянулась к выключателю, щелкнула им и сунула голову в дверной проем. У подножия лестницы она увидела то, что не удалось сразу же распознать. Она ни за что не рискнула бы спуститься в подвал; ночь и так приняла слишком странный оборот, чтобы ей захотелось оказаться в столь зловещем, пусть и будничном месте. Но, будучи любопытной, она спустилась на первую пару ступенек и, присев, заглянула через перила.
Конни увидела несметное количество цветов – орхидей с лепестками красновато-лилового и розового цвета. Они полностью закрывали бетонный пол. На несколько футов приблизившись к ним, Конни ощутила, что «морской» запах стал сильнее, сделавшись едва ли не вкусом. Ей хотелось думать: «Я сплю, и это все часть моего последнего сна», но запах моря и гнили был слишком реален. Она встала и отступила наверх.
К счастью, столовая не претерпела изменений: уличный фонарь лил оранжевый свет на все те же стол, стулья и сервант. Не хватало только термоконтейнера на столе, и почему-то Конни была уверена, что где бы ни находился он, крышка его открыта, а содержимое исчезло. Ноутбук отца Рика так и стоял на том месте стола, где его оставил муж, экран был темным; Конни нажала кнопку питания, и его прямоугольник осветился изображением одного из Т-образных каменных монументов, на поперечном разрезе которого было высечено что-то похожее на трех птиц, двигавшихся от верхнего левого угла к нижнему правому, а путь их пролегал через распростертое на земле тело, по-видимому, человека, хотя, если и человека, то голова его отсутствовала. На вертикальном блоке было высечено изображение кабана с непропорционально большими клыками. Полагая, что Рик, возможно, решил переночевать в комнате для гостей, Конни подошла к двери в длинную комнату в задней части дома – занимавшую большое пространство, которому они еще не нашли применения. Правая часть комнаты вдруг колыхнулась, затрепетала, как будто Конни смотрела на нее сквозь проточную воду. В какой-то момент комната выдвинулась к ней, а в следующий – сократилась, «задвинувшись», отхлынув назад. Посреди этой неоднозначности Конни увидела… она не могла сказать что именно. Как будто эта часть дома была ширмой, на которую извне давило и тянуло наружу что-то огромное, форму которого можно было лишь представить по натяжениям и выпячиваниям на ширме-экране. Это зрелище причиняло боль ее глазам и мозгу, Конни стало не столько страшно, сколько мерзко и тошно. Без сомнения, ей бы лучше бежать из дома – сорвать ключи от машины с крючка у входной двери и мчаться отсюда далеко-далеко, насколько хватило бы бензина в баке.
Хотя – стоп: Рик. Как она оставит его здесь со всей этой чертовщиной. Глядя себе под ноги, она шагнула в заднюю комнату, прижавшись к стене слева от себя. Быстрый взгляд не обнаружил ничего между ней и дверью в комнату для гостей, и она скользнула в нее вдоль стены так быстро, как только могли нести ее ноги. Тяжелый комок страха за Рика, остающегося один на один с происходящим, леденил желудок. На пороге гостевой комнаты она попыталась заговорить, но голос изменил ей. Она кашлянула и позвала:
– Рик? Милый?
Слова взорвали тишину, как удар колотушки в гонг – Конни вздрогнула от их неожиданной громкости.
Конни не ожидала, что Рик выйдет из гостевой комнаты: он будто ждал ее там. Взвизгнув, она отскочила назад. Он поднял руки – несомненно чтобы успокоить ее, но даже в скудном свете она увидела, что они измазаны чем-то напоминающим смолу, в темных потеках были также его рот и скулы. Он шагнул к ней, и Конни отступила еще на шаг.
– Дорогая, – сказал он, но ласковое слово прозвучало неправильно, искаженно, словно язык его забыл, как надо слагать слова.
– Рик, – проговорила она, – что… что случилось?