Футах в пятнадцати перед Нилом тропинка выравнивалась и встречалась с другой, приходящей справа под острым углом. Когда на пересечении Нил свернул направо и стал подниматься по боковой дорожке, Джим снова окликнул его:
– Эй!
– Шагай, шагай, – ответил Нил. – Она наверняка выведет на основную тропу.
«С этим не поспоришь». Новая казалась более натоптанной, чем та, по которой они только что спустились, словно более четко очерченной. Джим пошел по ней и тут же почувствовал себя так, словно пытался пройти вверх по стене. Тропинка вздымалась над ним на невероятную высь; он пошатнулся, качнулся назад и упал на задницу. Тропа маячила над головой, темная полоска земли вот-вот обрушится на него и…
Над ним склонился силуэт.
– Что случилось? – прозвучал ровный, без эмоций, знакомый голос.
Борясь с желанием вскинуть руки перед лицом, чтобы защититься от обвала земли и камней, Джим проговорил:
– Я не… – и был потрясен, услышав фрагмент речи, произнесенный голосом, принадлежавшим как будто ему самому, но более грубым и утробным. Контур силуэта перед ним вдруг соткался в Нила, но Нила иного – Нила, над лицом которого, возможно, потрудился визажист, которому поручили увеличить его возраст на двадцать-двадцать пять лет. Волосы его были стрижены «под ежик». Поперек лба, под глазами, по обе стороны рта кожу бороздили глубокие морщины. Под расстегнутым воротником рубашки на левой стороне шеи проступала выцветшая линия зеленых чернил – край татуировки, Джим знал ее – помнил. Будь перед ним зеркало, он увидел бы ее близнеца на левой стороне своей шеи. «Затмение» было идеей Джима, символом того, что, какие бы события ни омрачили их дружбу, они в итоге минуют.
(За исключением того, что у него развилась стафилококковая инфекция, по поводу которой татуировщик, их общий знакомый, несколько дней уверял, мол, быть этого не может, он работает в стерильном салоне, пока Джим не оказался в больнице, подключенный к капельнице с антибиотиком на целую неделю).
– Ты в порядке? – спросил Нил, в его словах Джим уловил тревожную нотку.
«Беспокоится о моем сердце, – подумал Джим. – Инфекция негативно повлияла на мое сердце, ослабила его. Что, черт возьми, со мной происходит?»
– Все хорошо, – он поднялся на ноги. – Я в полном порядке. Просто… голова закружилась. – («Это какое-то долговременное последствие болезни? Или у меня что-то не в порядке с головой?») Он показал рукой на тропку. – Пошли.
– Ты уверен?
– Шагай.
– Да не нервничай ты, – сказал Нил. – Спешить-то некуда. – Тем не менее, сам прибавил шагу, чтобы идти первым. – Ты как? – Он обернулся через плечо.
– Отлично.
Спустя минуту ходьбы по плотной каменистой тропе Нил спросил:
– Не хочешь ли продолжить свою историю?
– Историю?
– Историю, главу, называй как хочешь. «Ренфру и Великан».
Слова уже сорвались с губ Джима, а он даже не успел осознать, что произносит их:
– Выдержав демонстрацию силы Ренфру, Великана не слишком впечатлило его предложение заключить союз между ними. Он сказал: «Маленький человечек, ты уже доказал, что мне нет нужды тебя бояться. Почему же я должен связывать свою судьбу с твоей?» И хотя Ренфру был изрядно уставшим, он гордо выпрямился и ответил: «Потому что ты обретешь все, если согласишься, и потеряешь все, если нет». Услышав такой ответ, Великан расхохотался, и хохот его был оглушительным, как грохот лавины, грохот валунов, врезающихся друг в друга. «Человечишко, – пророкотал он, – смелость твоя делает тебе честь. Я съем тебя быстро». Он протянул огромную руку к волшебнику. Однако Ренфру не дрогнул. Он сказал: «Мне известно твое имя – твое настоящее имя». Рука Великана замерла в нескольких дюймах от Ренфру. Его широченные брови грозно сошлись. «Ты лжешь, – сказал он. – Я спрятал его там, где никто и никогда не сможет найти». «Все верно, – ответил Ренфру, – ты спрятал его в пещере под озером, которое охраняют три горы, запертым в медном ларце, который стережет василиск. Я уже побывал там». Великан отнял руку. Он сказал: «Ты прочел об этом в одной из своих книг заклинаний». А Ренфру ему в ответ: «Открыть ларец можно только зубом гидры, которая сидит в желудке василиска. А в шкатулке на белой подушечке покоится голубое яйцо. Прикоснуться к яйцу – все равно что коснуться печи; услышать, как трескается его скорлупа – все равно что услышать поступь своей смерти. Внутри яйца камень, на котором высечено единственное слово». Великан поднес руку к своему огромному рту. Ренфру сказал: «А слово это – «Мисе».
Нил переспросил:
– Ми-иш?
– Думаю, оно произносится как «мисе». В переводе с гэльского это «я».
– «Я»?
– Да. В оригинальной истории не приводится настоящее имя Великана, упоминается лишь о том, что Ренфру узнал его и использовал знание против него. Я поначалу думал сделать его имя чем-то вроде «гора» или «камень», но это показалось слишком уж банальным.
– Отчего же?
– Ну, великаны, видишь ли, ребята крупные, и если бы ты собрался их с чем-то ассоциировать, то в голову сразу приходит гора.
– Пожалуй.
– В общем, я счел логичным, если имя великана станет его жизнью, поэтому – «Я».
– Воля твоя. Лишь бы принесло тебе очередной большой успех.
Джим сказал:
– Карен настроена довольно оптимистично. С появлением «Гарри Поттера» волшебники и магия – доходное дело в детском книгоиздательстве, – а сам в этот момент думал: «Карен Ловатчи, твой агент, представляла тебя и твоего „Безмолвного воина“, а когда сердечный приступ вынудил тебя отказаться от карате, предложила заняться художественной литературой. Ей понравились главы о карате для детей: она сказала, что они демонстрируют глубокое понимание психологии подростков. Именно Карен придумала название серии „Дженни Ниндзя“, и благодаря ей ты получил крупные гонорары за две последние книги. Нил называет ее „Волчица Гленда“, а она его – „Майкрософт“».
– А что там было дальше? – спросил Нил.
– В сюжете? Ренфру превращает Великана в свою башню.
– И все?
– Именно так гласит оригинальная легенда.
– Да, но разве… Что он, не мог сначала как-то использовать Великана?
– Например, завоевать с его помощью Англию? – предположил Джим.
– Вроде того.
– Не знаю. Мне больше по душе идея, что Ренфру живет как бы внутри Великана, бродит вокруг него, слышит эхо его мыслей, отголоски его мечтаний.
– По мне, так звучит жутковато.
– А что не так-то?
– Книга же для детей, верно?
– Янг-эдалт, – ответил Джим. – Для подростков.
Над верхушками сосен справа показалась зубцы башни Ренфру.
– Смотри, – показал рукой Джим. – Два окна, прямо как глаза.
– Да у кого могут быть такие глаза?
– А ты представь себе глаза монстра.
– Так великаны – это просто очень большие люди, нет?
– Не скажи. Вот у древних греков, например есть описания титанов с сотней рук.
– Где ты откапываешь это все?
– Да что где. Древнегреческие материалы везде в свободном доступе. Информацию о Ренфру найти сложнее. В основном пользуюсь сайтом Blackguide.com.
– Это который заблокировал твой компьютер?
– Я же говорил, дело не в нем, а в порнушке, которую ты смотрел.
– Очень смешно.
Нил сбавил шаг. Впереди тропинку пересекала другая, круто спускавшаяся справа. Когда он ступил на нее, Джим окликнул его:
– Эй!
– Я почти уверен, что она приведет нас к началу тропы, – сказал ему Нил.
«Не такой уж он и большой, этот заповедник. Уверен, пойди я напрямую, в конце концов вышел бы на боковую улочку». Какой бы обескураживающей ни казалась перспектива еще более крутого подъема, неизбежная размолвка из-за того, что он не последовал за Нилом, подтолкнула его к новой тропе. Едва Джим ступил на нее, в глазах потемнело и возникло ощущение, будто что-то огромное, нависшее над ним, как волна, только твердая, вот-вот обрушится на него. Он хотел закричать, но язык словно замерз во рту, сердце колотилось, как у скаковой лошади, споткнувшейся на середине дистанции.
Где-то совсем рядом раздался старческий голос:
– Что? Что с тобой?
Голос, выплевывавший слова, дрожал от едва сдерживаемой ярости.
«Что здесь делает отец Нила?» – мелькнула у Джима мысль, он попытался заговорить:
– Мистер Маршалл…
– С чего это ты называешь меня Маршаллом? Я прекрасно знаю, кто я. И пока еще нахожусь в здравом уме.
Вопросы, взвихренные этой вспышкой, улеглись и затихли, едва зрение Джима прояснилось, явив ему физиономию Нила в нескольких дюймах от его лица. Искаженное гневом, его выражение казалось почти пародийным: широко раскрытые глаза сверкают из-под опущенных бровей, верхняя губа, изогнувшись, обнажила зубы, подбородок выдвинут вперед. Но помимо всего прочего, это было лицо мужчины лет семидесяти. Густые волосы и кустистые брови Нила выбелила седина, в то время как его кожа выглядела дряблой, обвисшей складками на черепе. Взгляд казался свирепым, однако расфокусированным, как будто ему никак не удавалось определить причину-источник своей ярости.
«Альцгеймер, – подумал Джим. – До потери памяти, перепадов настроения, это было первым симптомом, словно говорившим нам, что нас ждет».
– Что случилось? – спросил Нил. – Сердце? Снова приступ? – сопровождавшие слова эмоции соскальзывали в панику.
– Да все со мной хорошо, – ответил Джим. – Просто померещилось… – «Как? Как мне назвать то, что со мной происходит? (А кстати, что, черт возьми происходит со мной? Что за припадки?)» – Знаешь, будто сон наяву, яркий такой – на самом деле это, скорее всего, воспоминание об одном из наших прошлых приездов сюда.
– Неужели? До или после того, как ты трахнул Роуз?
– Я не…
– Да-да, ты уже говорил это и продолжаешь твердить одно и то же.
– А ты не поверил мне и продолжаешь не верить, так?
– Я сам не знаю, чему я верю. Я ведь тот, чей мозг разрушается, помнишь?
– Он не разрушается… – начал Джим и умолк.
Выражаясь технически, мозг Нила не разрушался, но можно было и похуже описать то, что происходило с его личностью, с совокупностью воспоминаний и точек зрения, из которых «состоял» Нил. А тот тем временем уже повернулся к нему спиной и пошел по тропинке. Болезнь, возможно, и разрушала его разум, но жизненная сила пока оставалась неизменной. Джим прибавил шагу, стараясь не отставать.