Нил сказал:
– А ты помнишь, чем закончилась история о Ренфру?
– Ты о книге или о предании?
– А они отличаются?
– В моей книге все заканчивается тем, что Ренфру входит в пещеру в Уэмиссе в поисках пути к Кладбищу Древних богов. Томаса, своего ученика, он оставляет за главного до своего возвращения, которому не суждено произойти ни в течение долгой-долгой жизни Томаса, ни в течение жизни всех мужчин и женщин, которые придут ему на смену. Однако, говорится в книге, это не значит, что однажды старый волшебник не выйдет из той пещеры, щурясь на свет, и не пустится в долгий обратный путь к своему дому.
– А на самом деле все было не так.
– Значит, тебя все же интересует легенда. Все заканчивается тем, что к Ренфру в башню приходит группа вооруженных ковенантеров [59], чтобы арестовать его по обвинению в колдовстве. Прибыв, однако, в башню, они обнаружили, что она пуста и в ней как будто никто не жил десятилетиями, а то и дольше.
– И это тоже не так.
– Я не… Существует предание, своего рода послесловие к легенде: если следовать определенным путем через лес вокруг замка Ренфру – и в случае совпадения определенных условий, расположение звезд и тому подобного; не исключаю даже, что среди условий каким-то образом фигурирует и солнечное затмение, – тогда вам явится Ренфру собственной персоной и предложит научить вас тому, что знал сам – передать свои знания. Ты это надеялся услышать?
– Именно, – ответил Нил.
Джим подождал, не добавит ли что-то еще Нил, и, когда этого не последовало, спросил:
– А почему ты спрашиваешь?
– Спрашиваю – о чем?
– О пути Ренфру.
– И что именно?
– Ты только что просил меня рассказать тебе об этом.
– Просил… – Нил пожал плечами. – Не помню.
Злиться не имело смысла: хотя кратковременная память Нила поддерживалась лекарствами, все же она была далека от совершенства. Джим проговорил:
– Знаешь, о чем я подумал?
– Сколько тебе еще ждать, прежде сможешь отдать меня в дом престарелых?
– Что? Я же говорил тебе, что не собираюсь отдавать тебя в дом престарелых.
– Это ты сейчас так говоришь.
– Это именно то, что я сказал и что продолжаю повторять с тех пор, как тебе поставили диагноз.
В кои-то веки он надеялся, что молчание, которым было встречено его заверение, означало, что тема их дискуссии просочилась сквозь сито ближайших воспоминаний Нила. Молчание, казалось, подразумевало, что так оно и есть, – еще одно мгновение, застрявшее в налете, покрывающим нейроны, и он сказал:
– Надеюсь, у вас с Роуз хватит совести дождаться, пока все мои вещи вывезут, до ее переезда к тебе.
– Нил…
– Было бы даже здорово, если бы ты дождался, пока я не окажусь в могиле, но, думаю, смогу продержаться какое-то время, ведь ты сам, конечно же, не молодеешь. Впрочем, как и она, хотя ей не так много лет как нам с тобой, верно? Вдруг ей захочется соблюсти приличия, а тебе – нет, а, Джим?
– Извини, но когда ты так настроен, разговаривать с тобой я не могу.
Нил удлинил шаг, поднимаясь по тропке в гору. Джим приотстал. Лучше держаться чуть поодаль и надеяться, что к тому времени, когда догонит, гроза эмоций Нила минует, хотя он не вполне сознавал, как сам оценивает шансы на это. Прошли годы, почти целое десятилетие с тех пор, как он и Роуз виделись, – случайная встреча в «Барнс энд Ноубл» на Юнион-сквер, которая не привела ни к чему иному, как к редким письмам по электронной почте. Если он и не рассказывал Нилу о встрече или переписке, то потому, что спустя много времени то самое, как это ни назови, с ней потеряло значение, почти стерлось в его памяти, но в сознании Нила горело пламенем, лишь недавно, но не до конца погашенным, в тлеющие угольки которого еще можно вдохнуть жизнь. Наверное, он придал слишком много значения электронным письмам, в которых Джим поведал Роуз о своем визите на съемочную площадку фильма о Ренфру, а Роуз ему рассказала о своей недавней поездке в Париж со своей девяностодвухлетней матерью, – одним словом, сделал из мухи слона: напридумывал себе их тайный продолжающийся роман. На фоне своего заболевания Нил полагал, что он стал писать Роуз чаще, на самом же деле интенсивность переписки Джима с друзьями и семьей увеличивалась по мере того, как общение с Нилом становилось все более непредсказуемым.
Вот уже почти вершина тропы – он забрался выше, чем предполагал; справа позади открылся вид на лишенную крыши башню Ренфру. К своему облегчению, он увидел Нила, поджидавшего его.
– Вот и ты, – сказал, совсем задыхаясь, Джим.
– Вот и я, – откликнулся Нил. Выражение лица было почти доброжелательным. – Передохнешь минутку?
– Полминутки, – ответил Джим, наклонившись вперед. – Нил…
У ног Нила тропа образовывала острый угол с другой, уходящей вниз и вправо. Нил шагнул на нее, но Джим окликнул его:
– Эй!
– Вижу место, откуда мы начали подъем, – сказал Нил, показывая рукой.
Джим сощурился. Это там белая статуя волшебника? Спускаться отсюда все равно как-то надо, и новая тропинка, перерезанная корнями деревьев, образовывавших своеобразную неровную лестницу, скорее всего, лучший вариант, на который можно рассчитывать. Он шагнул вниз, и будто ухнул в колодец. Было ощущение, словно он летит отвесно вниз, а все вокруг взмывает вверх, и уши закладывает от ревущего воздуха. Ледяной ужас охватил его грудь, голову, одновременно сделав их тошнотворно легкими. Он беспомощно замахал руками. Под ногами была пустота. Он падал.
Что-то врезалась в него спереди. Он услышал «Уф!» и почувствовал, что направление падения изменилось. Теперь он двигался вперед, его руки и ноги сцепились с руками и ногами кого-то другого, переплелись с ними, ударялись и царапались о камни и землю. Он катился кубарем, оказываясь то на своем спутнике, то под ним, и в конце концов тяжело приземлился на спину, пребольно ударившись правой почкой о камень. Над ним распахнулось небо – голубая чаша, которую кто-то заставил вращаться. Джим закрыл глаза, а когда открыл их – увидел склонившегося над ним Нила: на его лбу алел свежий порез, струйка крови сбегала на бровь, но, если не считать этой царапины и грязи, лицо оставалось тем же, что и в начале этой странной прогулки, – человека тридцати девяти лет, не более того.
– Ну ты и тюлень, – сказал он. – Мастер карате, блин.
Джим обхватил его рукой и вздрогнул, когда боль пронзила спину.
– Извини, – проговорил он в плечо Нила. – Ты в порядке?
– В смысле, не считая открытой раны на лбу? Да, я в полнейшем порядке.
Джим отпустил его.
– Извини, пожалуйста, – повторил он, с трудом поднимаясь на ноги. – Я просто… поскользнулся.
– А не судьба была пролететь мимо меня?
– Не хотел, чтобы ты чувствовал себя брошенным.
Нил через силу ухмыльнулся:
– Ну ты и засранец.
– Зато друг хороший.
– В любом случае, дерьма из тебя вылетает достаточно.
– Уверен, пара глотков односолодового виски все исправит.
– Твои первые разумные слова за весь день.
Они пролетели почти половину спуска по тропке: неудивительно, если учесть, сколько чувствовал Джим синяков, созревающих под рубашкой, джинсами, и царапин, видимых на руках и шее Нила. Он полагал, что должен быть благодарен тому, что ни один из них не сломал конечностей и не получил сотрясения мозга. Нил, по меньшей мере, оказался прав насчет того, что эта тропинка приведет их к входу в заповедник: за деревьями тусклым белесым маяком виднелась статуя волшебника. Пока Нил перешагивал с корня на корень, Джим взвешенно рассказывал ему о своих… как бы он их назвал? Галлюцинациях? Видениях? Снах наяву? Или, быть может, лучшим словом было бы «переживания»? Как ни назови, его так и подмывало сказать, что он заново пережил их жизнь – когда они только познакомились, а затем увидел их обоих в разные мгновения еще лет через двадцать или сорок в будущем. «Когда я стану автором серии успешных детских книг, а он будет находиться на умеренной стадии болезни Альцгеймера: да, это будет великолепно».
Понемногу Нил удалялся от него. Самое странное, что теперь, когда они вновь стали самими собой, Джима больше не расстраивало только что случившееся, эти переживания. (Он все еще считал это слово не вполне подходящим, но на данный момент оно сгодилось.) В то время как он прожил каждый из моментов будущего, настоящее казалось таким же реальным, как и все остальное: то, что его вырвали из этого конкретного мгновения его жизни, казалось таким же странным, таким же дезориентирующим, как и любая другая деталь. Вернувшись в тот возраст, в котором попал в заповедник – возраст, в котором ему полагалось быть, – Джим обнаружил, что его и Нила альтернативные «я» внезапно отдалились друг от друга, стали походить на романы, которые он прочел много лет назад, их сюжеты едва различимым, тусклым грузом покоились в глубинах его памяти.
«Так что же это все-таки было?» Достаточно легко проследить причины, источники, по крайней мере, некоторые, в нынешнем состоянии их с Нилом отношений. Зацикленность будущего Нила на Роуз возникла вследствие беспокойства Джима о том, что с течением времени он не сможет отказаться от нее. Дальнейший успех Джима как писателя был простым осуществлением желаний (хотя агент высоко ценила разделы его книги, посвященные детям). Дедушка Нила страдал болезнью Альцгеймера, первые симптомы которой проявлялись у его отца, а потому нетрудно представить, что она в конце концов настигнет и Нила.
Однако реалистичности происходящего Джим объяснить не мог. В молодые годы он употреблял достаточно галлюциногенов – могло ли это стать «отложенным» следствием? Предположение казалось маловероятным, но что тогда более вероятно? Прохождение в этом месте лей-линии [60], вызывающей краткие искривления времени? «Забавно – в туристических справочниках об этом ни слова».
Справа от него сквозь деревья виднелась нижняя часть башни Ренфру. А впереди Нил уже стоял у статуи. Ноги Джима протестовали, но он ускорил шаг. Остановившись перед статуей, Нил, казалось, разговаривал с ней. «Не нравится мне это. Не знаю, может, кто-то из нас получил сотрясение мозга?»