ько «Маргарит» и шотов текилы подпитали мое двухлетнее неутоленное желание. Когда мы наконец оторвались друг от друга, мы стянули с себя оставшуюся одежду, оставив ее там, где она упала, и направились к ее кровати с намерением заснуть, но оказались не в силах вновь не заняться любовью. Следующее утро – точнее, полдень – оказалось более приятным, чем я опасался. Соня не выразила ни малейшего сожаления, услышать которое я тоже опасался. Как раз наоборот – оказалось, она сама была влюблена в меня и переживала, что из нас двоих сомневаться буду именно я. Несмотря на тяжелое обоюдное похмелье, она привлекла меня к себе и, когда ее бедра задвигались быстрее, а ноги поднялись в воздух, погружая меня глубже, я почувствовал, что вот-вот освобожусь, освобожусь, и страх, терзавший меня последний месяц, ослабил свою хватку и… испарился.
III
До того времени, о котором пишу, так обстояли дела для меня и дьявола. От зловещего присутствия, кипящую ярость которого я почти физически ощущал, дьявол снова спрятался в слова на бумаге, в изображения на пленке. В воскресенье я пропустил церковь, предпочтя провести день в постели с Соней, читать «Таймс», попивая кофе и закусывая яйцом с сыром в черствых булочках, которые прикупил вместе с газетой в магазинчике через дорогу (хотя позже я еще пару раз ходил на воскресные службы). С Соней я чувствовал себя в безопасности, благословенным и счастливым, окруженным кругом света. Как бы ни были хороши проповеди – а они и впрямь были очень хороши, вдумчивы и остроумны, – священница не могла с ней конкурировать. К концу нашего с Соней первого месяца моя машина оставалась на парковке по воскресным утрам, которые мы целиком посвящали раскладыванию «Таймса» на Сониной кровати и просмотру интересовавших нас разделов, потягивая кофе и стараясь не оставлять на простынях слишком много крошек. Пока мы не съехались в начале следующего лета, мы возвращались ко мне на ужин и ночь. Первую пару недель мы спали, прижавшись друг к другу, как это бывает, когда вы только что влюбились, и меня нисколько не беспокоило, что ее волосы щекочут мою щеку или что моя нога затекла под ее ногами. Когда я лежал рядом с ней, мое сердце колотилось так же сильно, как в ту первую ночь в баре, когда она наклонилась ко мне, глаза ее были полуприкрыты, губы чуть-чуть приоткрыты, и я в тот момент подумал: «Господи, вот оно!» Та же самая комбинация удивления, волнения и страха вновь овладела мной, и прошли часы, прежде чем я достаточно успокоился, и в голове пропело: «Все верно, все правильно, я здесь, она здесь, и счастье словно песня звучит во мне».
Однако счастливые начала не всегда ждут счастливые финалы. Спустя время мы перешли к долгому спуску, который закончился тем, что я бросил Соню, и в один ясный сентябрьский день после ее отъезда в аспирантуру наши отношения обратились катастрофой. Знай я с самого начала, что через шесть месяцев Соня начнет колоться героином и еще через полдюжины месяцев начавшееся как случайное излишество перерастет в полноценную привычку, которая спустя еще полгода даст метастазы в зависимость, – разве смог бы я уйти от нее, принять приглашение моего отца погостить у него в Санта-Барбаре или пожить некоторое время в его доме в Уилтвике, на севере штата Нью-Йорк? Следуя этим рассуждениям, как я мог поступить иначе? Теперь, по прошествии времени, можно сказать, что у большинства наших жизненных сложностей имеются очевидные решения. Свободные от пелены повседневности – с ее бытом, обязанностями, сомнениями и тревогами – ситуации, выглядевшие стрессовыми или двусмысленными, оказываются на самом деле простыми. Наиболее искреннее объяснение, которое я могу предложить: в то время ничего для меня не было так ясно. Хотелось бы мне иметь оправдание получше.
Попробовать героин было моей идеей. Парень, у которого я покупал травку, обзавелся небольшим пакетиком наркотика, который, по его словам, предложили ему взамен оплаты непогашенного долга. Поначалу он обрадовался приобретению, ведь барыжить прибыльнее, чем торговать, но вскоре его охватил страх. С одной стороны, если попадешься с небольшим количеством героина, наказание гарантировано более суровое, нежели за аналогичное количество марихуаны; с другой – люди, с которыми ему пришлось вести переговоры на предмет стабильных поставок порошка, были совсем иного уровня, чем те, кто поставлял ему травку, люди «серьезные» – так он для себя охарактеризовал их, – а к «серьезному» он не был готов, и это помимо того, что может произойти, узнай они, что у него на руках образец их продукта. Все это побудило его предложить его мне по, как он клялся, бросовой цене. Я согласился не раздумывая и получил за свои деньги пачку сигарилл, в которую был вложен пакетик, а также предупреждение, мол, если понравится препарат и я захочу раздобыть еще, мне предстоит действовать самостоятельно. Я сказал, что все понял, и положил сигариллы в карман.
Если учесть, что именно этот поступок привел Соню к зависимости, то причина, по которой я согласился на предложение дилера, представляется немаловажной: простое любопытство. К тому времени мы оба уже закончили Калифорнийский университет. Я работал ассистентом в адвокатской конторе, пытаясь решить, хочу ли я поступить на юридический факультет или выбрать иной карьерный путь. Соня, не теряя времени, поступила в аспирантуру и начала подготовку к защите кандидатской диссертации по английскому языку. По окончании университета мы официально оформили то, что уже в значительной степени «имело место»: она переехала ко мне, и мы вдвоем заняли большую квартиру в том самом жилом комплексе, в котором я жил со второго курса. С появлением Сони я снова начал курить травку по выходным. Дважды мы вместе принимали «кислоту»: в первый раз – когда любовались недорогим букетом, который я купил ей на заправке, восторженно наблюдая, как его цветы то опадают, то вновь собираются в бутоны, то разрываются фейерверком; второй – когда положили облатки на языки прямо перед сексом и, двигаясь вместе, воспарили над кроватью и удалялись от нее, пока не занялись любовью под потолком, при этом кожа наша вспыхивала ярким цветом. У меня была возможность попробовать «дорожку» кокаина на одной из вечеринок, которую мы посетили в Ирвайне, но то, что я узнал о его действии, не заинтересовало меня, и я отказался. Соня же согласилась, и через пять минут мы занялись бешеным сексом в позе «по-собачьи» в ванной комнате дома, после чего ее вырвало. Героин показался мне более сильным веществом, чем то, к которому я привык, особенно из-за его потенциальной зависимости, но обещанный им эффект некой безмятежности и абсолютного спокойствия я нашел крайне соблазнительным. С тех пор, как мы с Соней начали встречаться, периодические приступы паники не беспокоили меня достаточно долгое время, и я уже начал подумывать, что они ушли навсегда. Как бы не так: они вернулись ко мне вечером в среду той недели, когда Соня начала учебу в аспирантуре. У меня было довольно туманное представление о том, что героин, с его репутацией вызывающего глубокое блаженство, может ослабить ту внутреннюю напряженность, которая подпитывала мои панические атаки. (Соня хотела, чтобы я обратился к врачу, но у меня не было страховки, и хотя отец предложил оплатить все счета, связанные со здоровьем, нелепое смущение не позволило мне согласиться.)
Мне не хотелось пробовать героин в одиночку, и я убедил Соню составить мне компанию. Она согласилась, но на удивление неохотно. Если уж на то пошло, из нас двоих она была посмелее и более готовой к новым ощущениям (как, например, с дорожкой кокаина, которую лихо втянула носом), но когда дело дошло до героина, она будто остановилась у черты, которую не решалась переступить. Мы обсуждали этот вопрос целый день и почти весь следующий. Позиции обоих не отличались оригинальностью. Соню беспокоило то, что наркотик может закабалить нас. По ее словам, закусочная по выходным – это одно, и даже таблетка кислоты иногда, но героин – дело совсем другое. Ты сводишь свою жизнь на нет, выбрасываешь ее в помойку, теряя связь со всеми в мире, кроме своего дилера. А я обвинил Соню в мелодраматизме. Это в конце концов не крэк, и всего одна попытка не сделает нас безмозглыми нариками.
– А как мы узнаем, что в этом пакетике именно героин? – спросила она. – А что если там крысиный яд?
Та же мысль приходила в голову и мне, но я решил, что своему дилеру все же доверяю. Ведь качество травки, что он поставлял, всегда оставалось на высоте. Он не стал бы продавать мне тот пакетик, если бы сам не доверял содержимому. Соня пробила брешь в этом аргументе, и спор пошел по кругу – и так до позднего вечера следующего дня, когда я объявил, что больше спорить не стану и раз решил – попробую, а она, если захочет, может присоединяться. Если нет – никаких обид. По правде говоря, я очень боялся воткнуть в руку иглу – вид их сближения вызывал у меня головокружение до обморока, – но решимость выполнить задуманное привела меня к тому, что я вскрыл упаковку шприцев, купленную в аптеке в паре кварталов от дома. Увидев, что я всерьез взялся за дело, Соня вышла из квартиры, но через десять минут вернулась – в тот момент я рылся в ящиках комода в поисках ремня, которым можно было перетянуть руку.
– Зря… – обронила она.
Она оказалась права – в краткосрочной перспективе для меня и долгосрочной для нее. Мы ввели друг другу иглы в вены, затем легли на диван и стали ждать, что будет дальше. Наркотик подействовал на нее первым. Она резко вдохнула и расслабилась, рот ее раскрылся, испустив долгое «О-о-о…»
Я повернул голову, чтобы сказать что-нибудь оригинальное, типа: «Ну, значит, я получил дозу крысиного яда», и в этот момент меня охватил кайф. Это было ощущение тепла – как будто меня опустили в горячую ванну, только тепло истекало изнутри наружу. Все вокруг отступило, отдалилось. Даже переполнявшая меня удивительная вялость стала казаться приятно далекой. Соня дышала глубоко, и звук ее дыхания летел будто с обратной стороны Луны. У меня оказалось достаточно времени, чтобы успеть подумать: «Вот оно, вот то, что мне нужно», прежде чем все развалилось. Я разделился на кусочки – именно так я себя почувствовал. В один момент я пребывал внутри, я был той самой теплой жидкостью, а в следующий момент мой мозг как бы качнулся в одну сторону, а тело – в другую. Головокружение, которое ощущаешь, глядя вниз с верхотуры отвесной стены небоскреба, охватило меня, и блаженство, которым я не успел насладиться, уступило место панике – чистейшей и острой, какой мне знавать еще не приходилось. Вместо того, чтобы унести от источника приступов тревоги и паники, героин швырнул меня в их бурлящее нутро. Всякая надежда на то, что я смогу обрести контроль над своими тревогами, улетучилась. Остался лишь страх, скребущий череп изнутри. Я вдруг уверился, что стены гостиной на самом деле картонные и за ними ничего нет, и проделай я дыру в стене напротив – обнаружу, что смотрю сквозь нее на собственную макушку, а если обернусь – увижу позади себя дыру в стене, сквозь которую можно разглядеть собственный затылок. Что случилось с окружающим миром, со всем остальным, сказать я не мог, – лишь только то, что все это исчезло. Я с трудом поднялся с дивана, но тотчас рухнул: пластилиновые ноги не держали меня. От удара челюстью о деревянный пол перед глазами взорвалис