кви, которую я начал посещать воскресными утрами по рекомендации своего психотерапевта. За чашкой кофе в закусочной «Бродвей» она выслушала рассказ о нашей ночной беседе. Когда я закончил, она проронила:
– Однако…
– Однако?
– Если это было галлюцинацией, то более подробной, чем все, о которых мне когда-либо приходилось слышать.
– То есть вы хотите сказать, что, по-вашему, это не было галлюцинацией?
– Думаю, вы страдаете от тяжкого бремени вины за то, что бросили свою девушку.
– То есть, это проявление чувства вины, только и всего?
Пастор отпила глоточек кофе.
– Не уверена, что речь идет о ситуации, в которой нет альтернативы. Вы признали глубокий внутренний конфликт, который вызвало у вас собственное решение. Когда человек в крайне тяжелом психологическом состоянии, не исключено, что враждебная сила может предпринять попытку повлиять на вас.
– С какой целью?
– Повергнуть вас в пучину отчаяния, – ответила проповедник. – По сути это хрестоматийный ответ, но в данном случае он почти верен. Принятие прощения – это то, для чего вы должны быть открыты. А дьявол больше всего желал бы, чтобы вы были закрыты для такой возможности, отказались допустить ее.
– Беда в том, что я не уверен, что мне следует это принять. Забудьте, – сказал я. – Нет, я скорее вполне убежден, что мне не следует этого делать.
– И это понятно, учитывая то, что вы мне рассказали. Прощение принять бывает гораздо труднее, чем наказание.
Я кивнул:
– А как насчет заявления «каждому в смертный час является дьявол»?
– То есть помимо гендерного языка? Что в данном случае может быть не так уж и плохо.
– Ну, да.
– Звучит хорошо, и, наверное, я могла бы построить вокруг этой темы проповедь, но не вижу для нее реальной теологической основы.
– Значит, вам не приходилось встречаться с дьяволом?
– Боюсь, нет, – со скромной улыбкой ответила пастор.
На секунду, а может, меньше, в ее глазах мне почудилась искорка, как будто она что-то вспомнила, что, как она убедила себя, было сном, – а затем исчезла.
Вторым человеком, с которым я поделился, был мой отец. Мы говорили по телефону вечером в среду – в день моего возвращения после того, как я пробыл в Нью-Йорке почти год. На этот раз обсуждение заняло гораздо больше времени оттого, что оно постоянно прерывалось: отец то и дело останавливал меня, просил повторить что-то, уточнял детали. К разговору я присовокупил дискуссию с пастором. Когда я закончил, папа предложил:
– Хочешь, я попробую найти Соню? У меня есть знакомые, которые могут помочь. Или, если хочешь, могу связаться с ее родителями.
– И что ты им скажешь?
– Что-нибудь придумаю, об этом не беспокойся.
– И ты не считаешь меня сумасшедшим?
– Я считаю, что тебе было бы гораздо легче, знай ты, где Соня.
– По словам того человека, она где-то на больничной койке и числится там как «неизвестная», – сказал я. – Если, конечно, еще жива.
– Если только он не солгал тебе, – сказал папа. – А ведь именно так он и поступил бы, будь он тем, за кого себя выдает.
– Не знаю… – проговорил я.
– Я тебе вот что скажу. Позволь мне немного покопаться в этом, и если найду что-либо, дам знать.
– Хорошо.
Больше на эту тему мы с папой не общались. Либо ему не удалось узнать о судьбе Сони, либо все же что-то узнал, но делиться со мной не стал. И я никогда не спрашивал его, разговаривал ли он сам с дьяволом.
IV
Почти через год после нашего телефонного разговора папа прислал мне чек на шестизначную сумму. В строке для заметок он написал: «сценарий». Папа находился на кинофестивале в Токио, но мне удалось связаться с ним по электронной почте, и я узнал, что он продал современную экранизацию «Истории Фауста» за весьма солидную сумму. В качестве соавтора «Истории» он указал меня. Поговаривали, что Фрэнсис Форд Коппола заинтересовался в ее постановке. Я понятия не имел, что делать с чеком, не испытывая ни малейшего желания прикоснуться к нему. В конце концов я уступил просьбе и положил деньги на счет, который открыл специально для этой цели и с которого не снимал их все последующие годы. Я говорю себе, что если бы Соня Рэй неким чудесным образом связалась со мной, я бы переоформил счет на нее, но известий от нее я не жду никаких. Фильм же находится на этапе разработки.
Мой разговор с дурно пахнущим человеком – мужчиной в белом костюме и красных туфлях, человеком с черными дырами вместо зрачков, – по-прежнему остается в моей памяти ярким, как и на утро последовавшего после него дня. В течение долгого времени он наполнял меня ужасом черной глубины, грозившим вот-вот перерасти в панику, несмотря на прием успокоительных лекарств. Ни эти лекарства, ни алкоголь, ни другие запрещенные препараты, ни какая-либо их комбинация, не несли покоя, а воскресные посещения церкви казались мне слишком незначительными и запоздалыми. Пастор, правда, нравилась мне, а прихожане были дружелюбны, и этого казалось достаточно, чтобы продолжить посещения, несмотря на то, что даже сидя среди них я оставался глубоко уверен в своем неизбежном проклятии на вечные муки.
Наверное, я научился жить с мыслью о том что меня ждет в конце пути. Мне очень хотелось верить, что смогу избежать этого, что мне простят причастность к крушению Сониной жизни, какова бы ни была ее судьба. Но именно эта причастность требует, чтобы я отвергал любое проявление милосердия, мне предложенного. Моя вина перед Соней безмерна, и меньшее, что могу сделать, – это не уклоняться от ответственности за это. И когда в конце концов мое сердце остановится, мне предстоит вторая встреча с человеком, от которого разило тухлыми яйцами и уксусом, который носил в себе души проклятых. Я окажусь с ним в той крошечной комнатенке, которая суть Вселенная, в которой мы будем разговаривать, пока он не велит мне залезть на грубый стол, разделяющий нас, для того, чтобы он начал налагать на меня наказание, которого я заслуживал.
Заметки о сюжетах
В определенный момент после публикации моего предыдущего сборника я начал подбирать рассказы, которые можно было бы собрать для новой книги. Отчасти потому, что в последние годы результаты моей работы возросли, я больше задумывался о цифрах, чем о темах. Я решил, что соберу восемь или девять сюжетов, начав с «В Париже, в пасти Кроноса» и продолжив чем-то вроде «Во тьму без страха» или, может быть, «Дети Клыка». Но когда я перечитывал рассказы, которые написал за годы, минувшие после завершения работы над сборником «Широкое плотоядное небо», я понял, что пять из этих историй возвращали меня неустанно, даже навязчиво, к теме предательства, представляя и рассматривая ее в самых разнообразных контекстах, прежде чем я в сюжете переходил к другим проблемам. (Эта тема всплыла в рассказе «Бор Урус», который как я решил, должен занять место в этой группе.) Для меня сразу стало очевидным, что секстет этих рассказов и станет моим следующим сборником. Тут я вспомнил, что в моих файлах осталась неоконченной повесть о женщине, преследующей демона, с которым ей изменил муж, – эту историю я мог бы завершить и добавить в сборник как отдельный рассказ. Было ясно, что главной темой моего третьего сборника должно стать предательство, измена. Чем больше я об этом думал, тем чаще вспоминал еще одну незаконченную историю, хранящуюся в моих файлах, – ее рассказчик, совершив предательство, лицом к лицу встретился с Дьяволом. Изначально я был против включения в сборник второго оригинального рассказа, опасаясь, что на его завершение уйдет слишком много времени, но в какой-то момент решил, что без этой истории книга покажется неполной, и поэтому после консультации с моим издателем Дерриком Хасси я приступил к нему.
Для меня своего рода сюрприз – распознать тему, которая так явно пронизывает твою работу. Обычно это происходит так: кто-то другой сообщает тебе, мол, ну ты понимаешь, что ты писал о «Х», после чего я в задумчивости оглаживаю бороду и молвлю: «О да, ты абсолютно прав». На протяжении многих лет читая курс лекций по «Аду» Данте и ссылаясь на него практически на всех своих занятиях, я обсуждал грех предательства как самый серьезный в видении автором «Ада», поскольку он извращает качества, присущие человечеству, – убеждение, которое для меня становится все более весомым, чем старше я становлюсь. Продолжая творить в жанре литературы ужасов, я пытался глубже изучить внутренний мир своих персонажей, исследовать самые потаенные уголки их психики, особенно в том, что касается их взаимоотношений друг с другом. Если, как я полагаю, ужас затрагивает те моменты, когда почва уходит из-под ног, когда эпистемологическая основа, на которой, как нам кажется, мы так прочно стоим, рушится под нами, тогда один из способов, которым мы можем испытать это, познать на себе, – это наши отношения с другими, особенно с теми, кто к нам ближе всех. Несомненно, для вымысла это благодатная почва, и если она не занимает столь заметного места в каждом из моих рассказов, написанных позднее тех, что собраны здесь, то все же повторяется в достаточной степени регулярно. Вместе с тем, у меня такое впечатление, что в этих рассказах я мусолю одну и ту же тему.
Что же касается заметок, следующих ниже, я по-прежнему люблю такие вещи: мне нравится иметь возможность услышать, что говорят о своей работе другие писатели. Если вам тоже – добро пожаловать. Если нет – продолжайте идти своим путем и избегайте неприятностей.
«Сефира». Мой первый роман «Дом окон» с трудом нашел издателя, как и второй – «Рыбак». После того, как мой агент сообщила мне о последнем отказе, опять же по причине излишней литературности, я отправил ей полное разочарования электронное письмо, в котором говорилось: «Будь это роман о чертовом охотнике на вампиров, они бы его взяли». На что последовал незамедлительный ответ Джинджер: «Нет – если бы об охотнике на суккубов», развеселивший меня и мою жену, когда я рассказал ей об этом. Какая жуткая, отвратительная идея для рассказа. Какой пример упрощения, примитивизма, небылицы сенсации ради. Однако, как это зачастую случается, когда сталкиваешься с подобной идеей, прошло совсем немного времени, и форниты