[85] на Гудзоне, мимо живописных руин которого мчатся поезда к Гранд-Сентрал и обратно. Баннерман, владевший островом, действительно торговал оружием, начав свой бизнес с покупки излишков, оставшихся со времен Гражданской войны США, и их перепродажи. Вследствие некой малопонятной травмы Генри Джеймс не участвовал в военных действиях (в отличие от двух его братьев, отличившихся на войне), и было интересно познакомить его с человеком, который зарабатывал деньги на оружии, с помощью которого война велась. Не могу точно сказать, откуда взялась молодая пара, с которой в начале рассказа разговаривает мой Джеймс, но эти люди дали ему возможность рассказать о себе и своей жизни (и мне – вставить ссылку на врача, который фигурирует в одном из романов Джеймса), а когда выяснилось, что они направлялись в тот же пункт назначения, что и он, появились дальнейшие возможности для развития сюжета. В ряде рассказов Джеймса молодые герои имеют дело с писателями и художниками старшего возраста; я подумал, что было бы интересно перевернуть этот сюжет, а также сделать из моего писателя более физически активную фигуру, чем его «оригинал». (Мне очень понравился образ Генри Джеймса в роли героя плаща и шпаги.) «Справку», которой завершается рассказ, можно отчасти назвать попыткой придать моему главному герою большего отождествления с писателем, но за годы, прошедшие с момента публикации рассказа, он вырос из «маскировки» для Джеймса в самостоятельного художника, и в недалеком будущем я надеюсь вернуться к нему и его творчеству.
«Цветение». Для всех, кто читал примечания к моему предыдущему сборнику, рассказ, названный впоследствии «Цветением», был первым, который я представил Эллен Датлоу для ее антологии «Лавкрафт освобожденный». В то время произведение называлось «Самое прекрасное, что ожидает нас всех» – его я позаимствовал из стихотворения моего коллеги из «Сани Нью Палтц» Денниса Доерти. История берет свое начало в инциденте, подобном тому, с которого начинается рассказ: когда я ехал на юг по трассе Нью-Йорк Стэйт Трувей, на бордюре, рядом с разделительной полосой автострады, заметил термоконтейнер. В отличие от персонажей рассказа, я не остановился, чтобы рассмотреть его, но увиденное показалось мне достаточно странным, чтобы запечатлеться в памяти, и когда Эллен предложила мне принять участие в ее антологии, посвященной Лавкрафту, это стало, пожалуй, второй идеей, пришедшей мне в голову. (Первой было желание сделать с Лавкрафтом то, что я сделал с По для антологии Эллен «По», а именно – написать рассказ, в котором биография писателя переплетается с элементами его художественной литературы. Однако в тот раз я решил отказаться от такого подхода, поскольку не хотел повторяться.) Пока мой главный герой не заснул, первоначальный вариант рассказа в значительной степени совпадал с напечатанным здесь. Однако впоследствии они расстались. В первом варианте рассказа, когда главная героиня понимает, что ее муж съел содержимое термоконтейнера, она обнаруживает его на кровати – туловище его вскрыто, причудливое существо, словно жуткое дерево из кошмарного сна, поднимается из его груди, рассекая воздух длинными ветвями. Хуже того, муж как будто наслаждается происходящим, бормоча: «Какая красота…» (Мне кажется, что на рождение образа дерева, вероятно, повлияла картина Майкла Уэлана, написанная для рассказов Лавкрафта издательства «Дель Рей», на которой изображено голое дерево, ствол которого сплошь состоит из кричащих лиц.) Реакция Эллен на этот рассказ была менее чем восторженной. Эллен напомнила мне, что в ее описании произведения, которое она искала, не упоминалось никаких щупалец, и мое жуткое дерево было для нее слишком уж «щупальцеобразным». Она попросила меня дать ей неделю или две на раздумье, но я запаниковал и сказал, что отзываю рассказ с публикации и напишу для ее антологии другой. Им стал «Город собаки», который для текста такой длины вышел слишком близко к сроку выхода антологии, хотя Эллен в конце концов опубликовала его в сборнике «Лучшие страхи года». Тем временем я решил, что рассказ, которому я дал название «Самое прекрасное, что ожидает нас всех», нуждается в доработке. Странное раскрытие сюжета показалось слишком внезапным, слишком необоснованным (что, признаться, настолько понравилось моему хорошему другу Лэрду Баррону, особенно название, – что он использовал его в качестве названия своего третьего сборника [и последующего рассказа]). Когда С. Т. Джоши спросил, есть ли у меня что-нибудь для второго тома серии «Черные крылья», который он редактировал для издательства «ПС Паблишинг», я решил внести существенные изменения в сюжет. Я наткнулся на статью о раскопках Гебекли-Тепе в Турции, в которой обсуждалась недавняя коррекция даты места найденных артефактов с 4000–5000 гг. до н. э. до удвоения этого значения, что делает его намного старше, чем, скажем, пирамиды, и возбуждает множество увлекательных вопросов об истории человечества. Приблизительно в то же время я читал о Седне, одном из группы транснептуновых объектов, в которую входит Плутон [86]. Это примерно в три раза дальше от Солнца, чем Нептун, карликовая планета, поверхность которой необычно красного цвета. Объединение этих двух открытий показалось мне повествовательным приемом, весьма характерным для Лавкрафта, и когда поиск событий, происходивших одновременно со строительством Гебекли-Тепе, привел меня к теориям, касающимся исчезновения народа Кловис в Северной Америке, в частности, одна (по-видимому, довольно спорная) гипотеза, связывающая это исчезновение с атмосферным взрывом кометы, я почувствовал, как элементы моей развернутой истории скользят на свои места, складываясь в единую картину. (Все дело в этих непостижимых понятиях и пространствах – будь то время, космос либо то и другое.) Развивались события и в отношении героев рассказа. В предыдущей версии сюжета действия мужа были в значительной степени отделены от действий жены: он съедает странный предмет, а она позже обнаруживает, что вследствие этого он жутким образом преобразился. Мне пришло в голову, что история вышла бы намного интереснее, если бы жена стала частью трансформации, которая мне представлялась как «цветение», – у меня появилась бы возможность описать, на что был похож такой опыт, так сказать, изнутри. Я уже рассказывал об этом в предисловии к предыдущему сборнику, но, пожалуй, стоит повторить: когда меня просят написать что-либо связанное с Лавкрафтом, неизбежно я обнаруживаю, что прибегаю к исследованию именно «домашних», семейных ситуаций. В соприкосновении возвышенного и интимного есть нечто такое, что весьма меня привлекает.
«Путь Ренфру». История эта имеет прямое отношение к статуе Майкла Скота [87], установленной в парке Беверидж в городе Кирккалди (Шотландия) примерно в 2009 году. Статуя Майкла, вырезанная из большого куска дерева, похоже, призвана напоминать Гэндальфа Толкина (и, возможно, Дамблдора Роулинг, а за ними и Мерлина). Ее воздвигли в память о местном средневековом ученом, о котором сложено множество фантастических легенд. Желающие могут прогуляться по парку – по дорожке, которая называется «Тропа волшебника», с которой якобы открываются виды на ряд достопримечательностей, связанных со Скотом, и не последняя из них – руины его башни. Мы с Фионой видели эту статую и взяли Дэвида прогуляться по тропе, когда приезжали в Киркалди в гости к ее матери и отцу. В тот прохладный день небо хмурилось, и сыпал мелкий дождь. Пока мы шагали по грунтовой дорожке, говорили о статуе и о том, кто ее создал. Меня не оставляло чувство, будто в руки мне идет новая история: задача состояла лишь в том, чтобы наметить и очертить ее контуры. В то время книги о Гарри Поттере (и их экранизации) все еще пребывали в авангарде культуры. На меня киноверсии оказали почти такое же глубокое воздействие, как и романы, поскольку показывали (британские) пейзажи (и все больше городских), в которых происходило повествование, что, особенно в поздних частях, придавало событиям некую привлекательную суровость. Шагая по «Тропе», мы с Фионой размышляли, как можно было бы изобразить в рассказе Майкла Скота. По-моему, мы уже обдумывали вопрос о том, какого посвящения волшебник может потребовать от будущего ученика. Наша экскурсия оказалась длиннее, чем я ожидал, что, вероятно, и натолкнуло меня на мысль о ритуале, основанном на прохождении по конкретной тропе – по пути сквозь время и пространство с той целью, чтобы целеустремленный ученик смог испытать нечто подобное той жизни, которой он жертвует, если решит обучаться магии; действительно, эту жизнь можно рассматривать как своего рода жертвоприношение. Курс обучения претендента должен был описывать мистический символ, и в конце его, если все пройдет успешно, появится волшебник и предложит свое покровительство. (Интересно, повлияла ли на идею ходить по определенному шаблону «Хроники Амбера» Роджера Желязны, которые я прочитал много лет назад и в которых персонажи могут следовать определенным направлениям и перемещаться между измерениями.) И хотя эта концепция пути волшебника казалась многообещающей, меня она не вполне устраивала. Мне казалось, что для изучения магии необходима более существенная, осязаемая жертва, нечто более экстремальное, чем даже непрожитая жизнь. Ответ на мою эстетическую задачу пришел несколько месяцев спустя: мне предложили опубликовать рассказ в антологии ужасов, лейтмотивом которой была бы мерзость похоти. Я понял, что эта тема затрагивает консервативный религиозный взгляд на все, кроме гетеросексуальности, как на нечто совершенно отвратительное, и подумал о том, чтобы написать рассказ, затрагивающий данную тему на этих условиях. Однако чем дольше я размышлял над сюжетом, тем больше мне казалось, что было бы лучше затронуть тематику антологии не столь прямолинейно. Если бы мне пришлось вернуться к сюжету, который мы с Фионой несколько месяцев назад обсуждали в Шотландии, я, возможно, поставил бы на тропу волшебника двух человек – пару, чье завершение пути по тропе могло бы заставить его появиться и спросить: готов ли один из них пожертвовать другим ради платы за покровительство? Такое развитие мне показалось весьма интересным, особенно если один из персонажей перенес тяжелую болезнь во время их совместной прогулки по будущей жизни. Рассказ получился короче, чем я ожидал. Когда я закончил его, то понял, что колдун в нем был членом того же братства, что и дядя в «Мистере Гонте» (осознание этого факта легло в основу некоторых моих последних рассказов). К сожалению, антология, для которой готовился рассказ, не увидела свет; но по счастью, мне удалось разместить его в журнале Джона Джозефа Адамса о научной фантастике и фэнтези «Лайтспид». Я отправил работу в интернет-журнал ужасов Джона «Кошмары», но он посчитал, что рассказ не совсем ужастик, а скорее нечто вроде фэнтези, что я нахожу замечательным, потому что финал истории, на мой взгляд, безусловно ужасен.