Мы никогда не спорили с менеджером о размере гонораров. Считали: главное – чтобы он организовывал нам как можно больше концертов. А сколько мы на них получим… Как говорится, что Бог пошлет. В большинстве случаев это была сотня марок. Тогда на востоке страны все самое необходимое стоило довольно дешево, и мы могли жить на них целый месяц.
Неожиданно нами заинтересовался один опытный менеджер. Мы с большой охотой согласились на встречу с ним. Он был настоящий организатор и менеджер в одном лице. Авторитетный в музыкальных кругах. При этом, что удивительно, – наш ровесник. Нам легко было найти с ним общий язык. К тому же, казалось, он точно знает, что с нами происходит, о чем мы думаем и чего желаем в каждый момент. Вероятно, это было именно то, что нужно… Мы стали сотрудничать.
Каждый шаг, который мы совершали с нашим новым менеджером, был спорным. Сейчас никто не может с точностью сказать, правильно ли мы действовали. Ибо никто не знает, что было бы, если бы мы принимали противоположные решения. При этом рассуждать, кто какую долю успеха обеспечил, глупо. У каждого на это свой взгляд. Признаюсь, что я не всегда был доволен динамикой нашего развития. Да и самим собой, большей частью, тоже. Наверно, каждому из рокеров знакомы эти чувства. Но здесь ясно одно. Либо музыкант сам заботится о решении скучных организационных и коммерческих вопросов и вечно сидит на переговорах да читает документы. Либо делает музыку. Но тогда он вынужден смириться с тем, что деловые вопросы решаются не так, как он себе представлял.
Музыкант не должен ничего «выискивать и считать». Так говорил наш менеджер. Такая позиция – широкая основа для успеха. Наверно, это правильно. Только мне кажется, что умелое решение деловых вопросов не определяет успех. Как и талант музыканта…
Когда я задаюсь вопросом, почему нам повезло и мы стали той Rammstein, которая есть сейчас, получаю один и тот же ответ. Просто потому, что мы есть и все еще вместе. Большинство групп, которые существуют так же долго, как мы, успешны. Многие команды, украшающие своим участием крупные рок-фестивали, я знаю еще с детства. Они не распадаются даже тогда, когда лидер умирает. Некоторые группы гастролируют по миру, имея в составе всего одного «знакового» участника, или вообще без него. Правда, в последнем случае, я думаю, это выглядит как караоке. Мне на ум приходят слова Karaoki faighter («боец караоке», англ.). Или mussja-krieger («да-воин», нем.). Да, мы бойцы и должны идти дальше, говорят члены группы, в которой умирает лидер. И, как правило, у них получается продолжать свое дело. Конец приходит не из-за смерти, а когда разногласия среди музыкантов настолько велики, что коллектив трещит по швам. Вы имеете право выбрать себе коллег, которые составят с вами группу. Но только один раз. Это как в браке. Если выбор сделан, а что-то оказалось не так, работай над совершенствованием отношений, изменяй себя, но не предъявляй претензий к партнеру.
Когда я пришел в группу, мы с ребятами достигали полного согласия буквально во всем. Казалось, что так и должно быть, когда люди вместе делают музыку. Даже если кто-нибудь из них извращенец или социопат. Так я думал. Но прошло время, и оказалось: все не так просто. Мы стали часто ссориться. Причины для стычек возникали из-за ерунды. Из-за этого страдали все, и прежде всего – наши желудки. Когда мы ругались, со стола летели тарелки с едой. Кто-то заказывал блюда, кто-то их ждал, как манны небесной, потому что был голоден как зверь… Это не учитывалось. Мы вырывали тарелки друг у друга из рук, и они летели на пол. Правда, существовал уговор: если человек не попробовал своего блюда, не съел ни одного кусочка, его еду трогать нельзя! Так что каждый имел шанс во время ссоры положить в рот что-нибудь съедобное. Но со временем этот запрет устарел. Теперь мы все желаем похудеть, поэтому оставить кого-то в споре без тарелки и совсем голодным не возбраняется.
Раньше, когда я был пьян и что-то возбужденно рассказывал или бранился, мой голос становился похожим на голос Эриха Хонеккера[55]. Кончай «хонеккерить», говорили мне друзья. Но я знал, что им смешно, и они относятся к моему хмельному бреду снисходительно…
В те времена самые жестокие ссоры не оставляли в нас никакого следа. Мы забывали о них, как будто ничего не было. Что бы мы ни говорили друг другу, все окупало радостное предчувствие того, что все лучшее для нас только начинается.
Мы никогда не ссорились из-за женщин. Хотя бы потому, что наши вкусы в этом вопросе здорово разнились. Но главное, для каждого из нас единство группы было важнее любовных отношений, тем более если речь шла об интрижке или удовлетворении сиюминутного вожделения. Любой музыкант понимает: его жизнь протекает среди друзей-коллег, а не с желанными подругами. Даже если у него одна, любимая, женщина – это так. Даже мать музыканта видит его не чаще, чем члены его команды. Кроме того, в группе он зарабатывает деньги, а это очень важно, на этом зиждется его существование. Поэтому музыкант не ставит свое положение в группе под угрозу из-за того, например, что ему нравится девушка коллеги.
Вообще, чаще всего ссоры происходят из-за денег. Думаю, что большинство групп распалось из-за того, что их участники не смогли договориться о распределении доходов. Обычно, например, композитор получает определенную долю прибыли от продажи сочиненной им песни. При этом каждый знает, что некоторые хиты могут обеспечить человеку беззаботную жизнь. Взять хотя бы Last Christmas Джорджа Майкла[56]. Когда вы все вместе музицируете, то не очень просто выяснить, кто в итоге сделал песню популярной. Бывает, что композитор получает львиную долю прибыли от нее, и это несправедливо по отношению к гитаристу или барабанщику. Вопреки сложившемуся мнению, я вообще считаю: ударник порой вносит намного более существенный вклад в успех группы, нежели другие музыканты.
Я считаю, что к каждому члену группы надо относиться уважительно и деньги делить поровну. Тогда никто не будет чувствовать себя ущемленным и работать спустя рукава. Как это звучало во времена ГДР и торжества социализма? От каждого – по способностям, каждому – по потребностям. Мы всегда исходили из того, что все имеем равные способности и потребности. Наш новый менеджер задействовал свои связи и попытался «прикрепить» нас к звукозаписывающей компании Motor. Мы послали туда кассету с нашими песнями. Нам быстро отказали. К музыке, которую делали мы, в то время в Германии не было никакого интереса. Менеджер абсолютно не расстроился, купил бутылку коньяка и пошел на прием к генеральному директору этой крупной компании. За непринужденным разговором по душам он как бы между делом поставил в магнитофон кассету Rammstein. Шеф Motor прослушал две песни и с интересом спросил: «А что это за группа?» Через некоторое время мы заключили с компанией контракт на выпуск первого альбома…
В наше время звукозаписывающие фирмы на территории бывшего ГДР процветают. После объединения Германии в ее восточной части стали выступать и работать многие очень успешные группы, музыканты, исполнители и диджеи с Запада. Например, Dune, Snap! Loona, Marusha, Captain Jack. Это привлекло в звукозаписывающие компании много молодых и предприимчивых людей. Зачастую они не имели соответствующего образования, но были преисполнены энтузиазма и фонтанировали новыми идеями. Кроме того, они умели работать и добиваться успеха. И помогли многим молодым музыкальным коллективам встать на ноги. Нас нельзя было уже назвать молодыми. Всем членам нашей команды было около 30 лет. Многие другие группы с таким великовозрастным составом уже распались, а некоторые музыканты из них умерли. Может быть, Motor сперва отказала нам, так сказать, на основе возрастного ценза…
И все-таки с нами был подписан контракт на выпуск альбома.
И вот тогда мы получили много денег. Определенно, мы получили во сто крат больше, чем ожидали! Мы подписали контракт, не вдаваясь в его юридические тонкости. Мы только смотрели, чтобы было прописано название Rammstein, и размещали в месте для подписи свои каракули. Детали нас не интересовали. Главным было то, что контракт заключен! И теперь для нас настала пора перемен!
Мы больше не повторяли такой ошибки – подписывать контракт, не читая его. Но я и теперь не знаю: что такое страшное там должно быть, чтобы мы воротили от него носы.
Нас прежде всего радовало то, что мы более или менее обеспечены. И что теперь можем более спокойно работать над музыкой. Мы и понятия не имели о том, во что ввязались! Оказалось, что Motor собирается продавать тираж нашего альбома и всячески пиарить Rammstein. А для этого мы должны были записать видео, провести рекламный тур и постоянно давать интервью журналистам. Они задавали вопросы, на которые мы не могли ответить, потому что о некоторых вещах просто еще не задумывались. Кроме того, у нас не было навыка грамотной речи, мы не умели правильно выражаться! Нам всегда казалось, что зрители узнают о наших мыслях и чувствах из музыки, что мы делаем. Слова, если только они не для песни, нам были не нужны. Но люди, видимо, слышали музыку иначе, чем мы. Журналисты это знали. И мучили нас в бесконечных интервью.
Затем нам неожиданно сказали в Motor: «Вашей группе нужен продюсер!» Мы понятия не имели, что это за птица такая – продюсер. Может быть, это человек вроде надсмотрщика из органов госбезопасности, который во времена моей работы в Feeling В приходил на репетиции и внимательно слушал, о чем мы поем? Нам объяснили, что продюсер – это и администратор, и финансист, и пиар-менеджер, и организатор сбыта альбомов группы, и… В общем, супермен. И теперь он нам необходим как воздух. «Такие люди, – сказали нам, – очень неохотно работают с неизвестной группой и берутся за продвижение ее дебютного альбома. Но вам нужно обязательно найти своего продюсера! Ведь мы вложили в ваш альбом немалые деньги!»