Злая музыка и хороший повар несовместимы. Когда я буду в Интернете снова, надо посмотреть, Аргус или Аргос…
Я должен попасть в костюмерную Пауля и Олли, а не вглядываться в пустой зал. Так что вперед!.. У ребят по-прежнему звучит расслабляющая музыка, и они спокойно готовятся к вечеринке. Быстрым взглядом ищу еду. Бананы – это хорошо! Я хватаю один и иду в следующую комнату. Здесь также играет музыка, только чуть громче. А вот и вазочка со сладостями! Я беру несколько батончиков. В рекламе говорят, что в них очень много витаминов и нет сахара. Потом я иду в офис и спрашиваю, чего бы поесть. Получаю старый бутерброд и скрываюсь с добычей в своей костюмерной.
Здесь гости окончательно перешли на крик, не разговаривают, а орут как резаные. А может быть, это Тилль сделал музыку потише? Или я старею и становлюсь более восприимчивым? Такое тоже следует допустить. Я никогда не хочу сваливать вину на других. Поэтому решаю ехать в отель. Снова бреду в соседнюю костюмерную, чтобы спросить, сможет ли меня кто-нибудь подбросить. Мне приходит в голову, что я невероятно много хожу сегодня туда-сюда. Кто-то подсчитал, что продавщицы за прилавком проходят каждый день больше двадцати километров. То же самое и с медицинскими сестрами. Верится слабо, потому что эти люди работают в небольших помещениях. Правда, с показаниями шагомера не поспоришь. Когда-то я тоже купил себе такую штуку. Но прибор показывал только количество шагов, а перевести их в метры для меня было делом трудным. Потом он вдруг исчез, и я больше его не видел.
Неожиданно вся группа собирается в коридоре и движется к залу для вечеринок. Решили сфотографироваться. Делать нечего, и я плетусь за ними. Начинается селфи-сессия с восторженными поклонниками. Хотя на мне очки, как и на сцене, меня все узнают и просят сниматься. Здесь есть несколько очень красивых девушек. Где они были раньше, когда мы неслись через страны и так бешено тосковали по женскому вниманию? Если говорить о тех, на кого я сейчас смотрю, то они еще даже не родились…
Я продвигаюсь к коллегам и спрашиваю: хотят ли они поехать со мной в отель? Как и ожидалось, они не хотят. Ладно, я тоже останусь здесь еще немного, подожду, пока будет подан микроавтобус, который отвезет всех в гостиницу. Поскольку так называемая вечеринка ничем не отличается от предыдущих, которые проходили вчера и позавчера, я делаю вывод: придется ждать долго, пока мои друзья нагуляются.
Я снова отправляюсь в костюмерную, собираю вещи. Складываю в пакет шампунь, щетки, расчески; жвачку, снижающую тягу к курению; кучу адаптеров для телефона, ноутбука, планшета, радиоаппаратуры… Для пограничников и таможенников мы специально отложили дополнительный ассортимент футболок. Надеюсь, что они поклонники нашей группы. Иногда они ищут в нашем автобусе наркотики. Но находят только напитки. В любом случае мы пьем очень много. Пока нам приходится много двигаться – это нормально. Ребята, кстати, уже упаковали свои вещи.
После концерта они действуют быстро, чтобы привести себя в порядок и успеть на вечеринку, пока не разошлись гости. Сейчас повсюду лежат полотенца. Они будут собраны работниками концертного зала и подсчитаны. Нам выдали их только на один вечер. Я бросаю сигарету в пластиковый стаканчик. Там, в коричневой воде, уже плавают несколько окурков. Все бесцеремонно курят в помещениях. Пожарной охране, по-видимому, абсолютно на это наплевать…
Завтра утром я еще раз хочу пойти в город и посмотреть, продают ли здесь Brut. Выражение «в город» звучит так, будто я из последней деревни. Я из Берлина, но даже там я говорю «в город», если направляюсь в центр. В Будапеште мы живем рядом с Цепным мостом фактически в центре города… Тридцать лет назад я несколько дней провел с Feeling В в ста метрах от отеля, в котором нас сейчас разместили. Тогда мы жили в переоборудованной фуре. Рядом располагалась небольшая зеленая зона, там в кустах можно было пописать. Газоны поливались из дождевых установок, мы ставили под «дождь» канистры и таким образом собирали в них воду для питья. Два дня спустя нас всех разобрал кошмарный понос. Оказалось, что вода для полива подавалась не из городского водопровода, а из Дуная. Но самое страшное было в том, что под кустиками большую нужду можно было справить только ночью! Мы по несколько раз в день в панике мчались в близлежащие кафе, чтобы воспользоваться туалетом. Кстати, поесть в этих заведениях нам так и не довелось: слишком дорого. К счастью, после дунайской водички у нас долго не было аппетита.
Сейчас же я радуюсь, что могу комфортно жить в отеле. Но «выгляжу, как грустный пожилой человек, который стоит перед уродливой стеной». Это я почерпнул из книжки Оливера Кана[119]. Мимо проходит по коридору звукорежиссер и неожиданно спрашивает: «Знаешь, что общего между презервативом и клавишником группы?» Конечно, я не знаю. «Все просто! – глупо ржет он. – С ним надежнее, но без него веселее!» Я должен засмеяться. Ладно. Хотя непонятно, почему с клавишником группе надежнее, чем без него. Мне ничего не остается, как поддержать приятный разговор и ответить столь же незамысловатым анекдотом. Слепой музыкант спрашивает на сцене барабанщика: «Люди сегодня хорошо танцевали?» Барабанщик отвечает: «С какой стати, разве мы сегодня играли?» Он был глухим или что-то в этом роде. Но тогда бы он даже не услышал вопрос… К сожалению, я не запоминаю анекдоты. Досадно, а было бы так весело, но почему-то у меня получается иначе.
По несколько недель подряд в течение тридцати лет в общей сложности мы с нашим звукорежиссером проводим вместе в дороге. Поэтому не всегда легко найти новую тему для разговора. Он рассеянно улыбается, кивает, и мы идем к залу для вечеринок.
Стояла жара. У меня создавалось ощущение, что тело не имеет границ: его температура равнялась температуре окружающей среды. Я мог бы раздеться… Нет, не мог бы, потому что уже был голый. Я сидел за столом и очень аккуратно пытался собрать пузл. Я пишу это слово с буквой «у», потому что заучил так в детстве. В моих воспоминаниях оно звучит даже как «пузель»… Фрагменты головоломки должны были сложиться в изображение карты мира.
Я нашел коробку с пузлом двумя днями раньше, на улице. На крышке была нарисована общая целевая картинка, и у меня возникло желание собрать ее. Я не хотел подсчитывать, все ли элементы мозаики присутствуют в коробке, и просто взял ее и унес с собой. Теперь же сидел за столом в гостиничном номере в Сиднее и отчаянно искал вторую половину Исландии. Но как я вообще попал в Сидней?..
Наш третий компакт-диск был окончательно дописан, синглы отобраны, и нам не оставалось ничего другого, как ждать выпуска его тиража. Если бы мы устроили в Германии гастрольный тур с новыми песнями, то никто в зале не смог бы нам подпевать, потому что еще никто их не знал. И со старой программой мы не решались выступать на родине. И вдруг поступило приглашение присоединиться к туру под названием Big Day Out («Большой день», англ.). Это был фестивальный тур с участием очень многих коллективов, он проходил каждый год в январе в Австралии. А мы очень скучали по солнцу, поскольку провели зиму в Стокгольме.
Но сначала мы обязательно должны были снять видео к песне Sonne. Она звучала на сингле, выпускаемом к нашему новому диску. Нам не хватало только хорошей идеи для сюжета клипа.
Тогда я вспомнил, как однажды вечером на чешской горной турбазе мы смотрели по телевизору оперу Моцарта. Трансляция была плохой, и дополнительно к тому, что происходило на сцене, мы слышали какую-то другую классическую музыку. Поскольку я не знал ни ту, ни другую, подумал, что мне демонстрируют новый революционный способ исполнения, который придает музыке огромное напряжение. Но только когда оркестр закончил играть и начались новости, я сообразил, что ошибся. И все-таки рассказал о «революционном способе» группе. Он всех впечатлил. Мы пытались экспериментировать с ним, играя наши песни к любым случайно выбранным фильмам. И получали порой совершенно осмысленные, но кардинально отличные друг от друга варианты песен!
Я предложил сделать нечто подобное с Sonne, чтобы найти идею видеоклипа. Олли на своем компьютере запустил песню под фильм-сказку «Белоснежка и семь гномов». Мы были в восторге от того, что произошло, и попросили нашего режиссера изобразить нас в видеоклипе в качестве семи гномов. При этом нас абсолютно не беспокоило, что нас только шестеро. Мы рассчитывали, что никто этого не заметит.
В студии были построены две одинаковые хижины. Одна большая, для нас, чтобы внутри нее мы могли что-то делать, и маленькая – для Белоснежки. Мы снимались в Бабельсберге[120], всего лишь за два дня до вылета в Австралию. Работу следовало закончить минимум за два часа до авиарейса, а ее было очень много. График съемок получался таким плотным, что мы не успевали даже забрать из дома багаж. Его должен был привезти в аэропорт наш верный ассистент Том. В первый день мы работали до ночи, потом нас положили спать в хижине для гномов. Там внутри стояли кровати. Но спать мы не собирались: у нас с собой был шнапс. Позже мне захотелось то ли отлить, то ли блевать. Я вышел, споткнулся о стойку, что поддерживала стену хижины, упал, поднялся, кувыркнулся через следующую стойку и сломал пару ребер.
В аэропорту мы встретились с Томом, он раздал нам наши сумки и предложил переодеться. Но мы, уставшие и с похмелья, послали его куда подальше. А он знал, что говорил! В видеофильме мы играли гномов, работающих в шахте, и были в соответствующей одежде. К тому же нас на протяжении двух дней со знанием дела гримировали под чумазых. Даже ногти специально делали черными. Для того, чтобы нас отмыть, требовался час.
Стюардессы в самолете, глядя на нас, округляли от ужаса глаза. Вероятно, они никогда не видели на борту настолько грязных пассажиров. Подголовники наших кресел сразу стали черными, ведь волосы «гномов» покрывала угольная пыль! Нас хотели высадить, но помиловали, когда узнали причину такого безобразия. Мы высадились в Лос-Анджелесе, и дальше уже летели на авиалайнере американской компании. Там нас не пожалели: дотошно и возмущенно расспрашивали, что мы делали в США, чтобы так испачкаться. Я правдиво объяснял, что в Америке успел побывать только в туалете. В результате мы благополучно прибыли в Брисбен