Сегодня - позавчера. Трилогия — страница 107 из 150

  Ребят, тоже прибарахлившихся, он хотел отправить назад, но оказалось, что никто, кроме него, не помнит обратной дороги. И, как объясняться с неизбежными патрулями? Это пока подполковник с нами они нас не тормозят. А без Степанова их быстро запрут "до выяснения". Так, толпой, и потопали, потом поехали, потом опять потопали в загадочное "управление".

  Судя по свежеприобретённым часам, уже была глубокая ночь. Но, Подземная Москва не спала. Этим она была похожа на Москву моего времени. От усталости забывшись, стал напевать: "Москоу нева слип..."

  - Что?

  - Москва никогда не спит.

  - Это по-немецки?

  - По-ненецки. Откуда я знаю. Я не знаю немецкого.

  - А что ты тогда говорил тому часовому у танка?

  Мы ждали в том самом "управлении". Нам сказали "ждите". Стояли в закутке у трёх дверей, под лампой, и ждали. Степанов с интересом прислушивался. Что, мент, след учуял? У меня тут персональный легавый соглядай кошачьей наружности имеется. Кельш даже не стал его забирать.

  - Я ему не говорил, а пел.

  Я спел всё, что знал из Рамштайна. Степанов рассмеялся:

  - Это бессмыслица. Как он воспринял?

  - Не смеялся. Но, очень удивился. Подпустил меня на расстояние рукопашного боя.

  - Элемент неожиданности. Ты в своём стиле. И языка правда не знаешь. И тот, кто это написал, наверное, не знает. "Ты - меня. Ты меня спросил. А я не ответил". Бред.

  - Это такой перевод? Бред. Как он меня не пристрелил? Блин, надо фрицевский учить. Что-то частенько приходиться с ними общаться.

  - А, это на каком ты пел? Ведь ты перевёл, - с невинной мордой спросил Кот.

  - Это он по-английски. Ты не знал, что он Гризли?

  - Кого грызли?

  - Гризли - американский медведь.

  - Так ты американец? - удивились мои "штрафники". Степанов ржёт.

  - Ага. Афроамериканец. Негр, гля! Вы что, ежанулись? Какой я, на хрен, американец? Так, слышал несколько слов. Некоторые даже знаю как по-нашему. Степанов, ты переведёшь?

  Я спел, сколько помнил, Битлз, "Елоу субмарин"

  - Очередной бред. Жёлтая подводная лодка? А на фига подлодку в жёлтый цвет красить?

  - Тс-с-с! Это секретная американская разработка. Снижает заметность подлодки в арктических водах.

  У них были такие сосредоточённые морды, что я не выдержал, заржал. За мной остальные. Открылись сразу две двери, на нас зашикали.

  - Кузьмин, ты как матрёшка. Вот, казалось, знаю тебя, как облупленного, а ты опять что-то новенькое преподнесешь!

  - Да, вот такой я загадочный! - ответил я. Стало сразу не весело. Так меня называла жена. Любимая. Тоска сжала сердце. Твою-то матом! Стало так грустно, что я запел "Естедей", Битлзов.

  Слушали молча. Потом тихо затянул:

  Здесь травы не растут,

  Здесь птицы не поют

  И только мы плечом к плечу

  Врастаем в землю тут

  Горит и кружится планета

  Над нашей Родиною дым

  И, значит, нам нужна одна Победа,

  Одна на всех, мы за ценой не постоим!

  Нас ждёт огонь смертельный

  И всё ж, бессилен он

  Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный

  Чекистский наш ударный батальон!

  Едва огонь погас, звучит другой приказ

  И почтальон сойдёт с ума, разыскивая нас

  Взлетает красная ракета, бьёт пулемёт, неутомим

  Так, значит, нам нужна одна Победа,

  Одна на всех, мы за ценой не постоим!

  Когда-нибудь мы вспомним это

  И не повериться самим,

  Но, нынче нам нужна Победа

  Одна на всех, мы за ценой не постоим!

  Степанов прослезился, схватил меня, обнял:

  - Это же про нас ты написал! Про нас!

  - Конечно, про нас. Про всех нас.

  Тут я увидел, что все три двери открыты, торчат головы.

  - Ещё!

  От героев былых времён

  Не осталось порой имён

  Те, кто приняли смертный бой

  Стали просто землёй и травой

  Только грозная доблесть их

  Поселилась в сердцах живых

  Этот вечный огонь,

  Нам завещанный одним

  Мы в груди храним!

  Моя спина сама выпрямилась, грудь поднялась, будто этот завещанный огонь распирает её, голос окреп, гудел эхом в подземелье:

  Погляди на моих бойцов

  Целый свет помнит их в лицо

  Вот застыл батальон в строю

  Снова старых друзей узнаю

  Хоть им нет двадцати пяти

  Трудный путь им пришлось пройти

  Это те, кто в штыки, поднимался как один!

  Кто возьмёт Берлин!

  Бойцы тоже повытянулись, как на параде, глаза смотрят в никуда, блестят слезами:

  Нет в России семьи такой

  Где не памятен свой герой

  И глаза молодых солдат

  С фотографий увядших глядят

  Этот взгляд, словно высший суд

  Для ребят, что сейчас растут

  И мальчишкам нельзя

  Ни солгать, ни обмануть,

  Ни с пути свернуть!

  Эффект песни был подобен взрыву свето-шумовой гранаты - тишина, никто никого не видит, все смотрят в никуда.

  Зато, ожидание закончилось. Мы стали желанны сразу во всех кабинетах. Ребята так и остались в коридоре, Степанов пошёл по одним инстанциям, я по другим.

  Плюшки из Резерва Главного Командования.

  Экзамен на профпригодность.

  В одной из комнат, куда меня пригласили, стояли составлены два стола и стулья за ними. Напротив - один стул. Допросная. Оказывается, одинокий стул - для меня. Сел. Зашли "присяжные" Ё! Икать! Генерал, два полкана и майор госбезопасности Кельш. Я вскочил, вытянулся, вытаращив глаза, но не от усердия, а от удивления. По-моему это первый увиденный мною генерал. Синицин не в счёт - я его в генеральском обличии не видел. А Кельш, вроде и не генерал, хотя генерал.

  - Да вы присаживайтесь, - махнул мне рукой генерал.

  Я аккуратно опустил зад на краешек стула. Они стали мне задавать вопросы по Уставу. А я этот суконный сухарь хоть и читал-грыз через силу, но мало что запомнил. Устав он запоминается со страницы плохо, он, тля, шкурой воспринимается хорошо. После каждого вопроса вскакивал, они меня сажали, опять вскакивал.

  - Старшина, вы хотите, чтобы у меня от ваших прыжков голова разболелась? - спросил генерал.

  - Никак нет!

  - Тогда перестаньте вскакивать. Вас привязать?

  - А можно я тогда постою?

  - Ты что, в жопу ранен?

  - Никак нет!

  - Тогда сядь!

  - Есть!

  Сел. Но по Уставу всё одно плавал. Почувствовал себя опять студентом. На Госэкзамене. Но, тогда я не волновался, был уверен, что отбрешусь. Декан так и сказал:

  - Язык - как помело. Мелет чушь, но в верном направлении.

  И вот тут, ощутив себя не старшиной Кузьминым, в студентом, я успокоился, стал работать "помелом". Только товарищи старшие командиры ни разу не преподы - осадили влёт.

  - М-да! - подытожил генерал и раскрыл тетрадь. Я чуть не подпрыгнул - это же "Журнал Боевых Действий" нашего батальона, который собственноручно заполнял начштаба, потом я, потом Кадет.

  - И как он смог, если уставов он совсем не знает? Это точно он сделал или ему чужое приписали? - спросил генерал Кельша.

  - Кроме него таких фокусов никто не делал в этом районе.

  - Ладно, старшина, поясните мне, чем было обоснован именно такой план атаки деревни Н, где вы разгромили штаб немецкого пехотного полка? Была ли необходимость атаки? Оправдан риск?

  Вот тут я почувствовал себя в своей стихии. Трещал без умолка. Генерал внимательно слушал.

  - А как вы думаете, вот тут даже есть запись, предполагаю вашей рукой: "Почему в первый день добились большего, чем планировали, а во второй наоборот - разгром? Думать позже". В самом деле, почему? Надумали?

  - Да. Комбат планировал...

  - Он вас в свои планы посвящал?

  - Нет, конечно. Я проигрывал в голове возможные варианты действий, выбирал, по-моему мнению, наилучший, делился со своим ротным капитаном Степановым, а вот он уже бывал в штабе. А комбат злился. Он считал, что если я разгадал его замысел, то и противник сможет. Вот и злился. А потом на меня батальон оставил. Приказал вывести.

  - Понятно, вернёмся к разбору того боя.

  - Да. Комбат хотел "втащить" танки врага на плацдарм, заманить, а потом в упор перестрелять. Для этого на западном склоне были оборудованы ложные позиции, где наша рота должна была обозначать присутствие крупных сил. Там же оборудовали огневые трёх захваченных пушек.

  - Почему мост не взорвали? Не смогли?

  Я вздохнул:

  - Наверное, так и надо было сделать. Но, река - одно название. Только, что осенью разлилась. Не Днепр. Врагу её перемахнуть - сутки. А вокруг нас только изжёванные стрелковые подразделения. Наш батальон по боевой силе был, как бы, не мощнее дивизии, которую мы усилили. Вот и решили "подставиться" под танки, чтобы у фрицев не было соблазна наводить переправы в другом месте.

  - Фрицев? - удивился один полковник, вскинув седую, лысеющую голову.

  - Ну, немцев. Они нас Иванами называют. А у них самое частое имя - Фриц. Федя, по-нашему.

  - Не отвлекайтесь.

  - Есть! Мы подставились. Решили танки его выбивать и таким образом сдерживать. Но западный склон был врагу виден. А их владение огневыми средствами уже было известно. Решили лупить их на обратных склонах. А получилось иначе. На ложных позициях мы отлично вломили фрицам. Лучше, чем надеялись. А на следующий день - они нам. Нас растерзали часов за шесть. Хотя и мы им сильно долбанули. Около сорока танков за два дня - по-моему, отлично. Батальон на батальон. Это не считая пехоты. Их мы тоже хорошо причесали.

  - В чём причина усиления боевых качеств противника на второй день? Подход резервов? Авиация?

  - Я тоже думал, что дело в самолётах. А недавно понял - появился у них на второй день другой игрок, гроссмейстер. Он нас и "обыграл". Человеческий фактор. Из тех же компонентов - пехота, пушки, танки, он слепил что-то новое. Казалось, что все немцы подчинены единой воле, взаимодействие их подскочило на порядок. Это всё изменило. В этом они сразу сравнялись с нашим комбатом, но нас было в несколько раз меньше. Итог закономерен.