- Атас! Граната!
А следом встал сам. Как я и ожидал, немец лежал в воронке, закрыв голову руками. Я трижды выстрелил ему в спину, подобрал свой рожёк и залёг в эту же воронку. Слева полыхал БТР, в нём новогодним китайским фейерверком трещали взрывающиеся в огне пулеметные патроны. Немцев не было видно. Я обыскал убитого, пистолет сунул в карман штанов, запасную обойму - в другой, забрал его документы, сигареты, зажигалку.
А что это так тихо? Где немцы? Перекатами стал передвигаться обратно.
Странная штука бой. До боя всю сегодняшнюю позицию обошел бы за минуту, а сейчас этот пятачёк земли стал таким громадным для меня. Изменчивость восприятия. Сто метров до пушки преодолевал так долго и с таким усилием, будто тут не сто метров, а пара километров.
А у пушки меня ждал Кадет с двумя автоматами. Вот оказывается где мой автомат! Я его здесь забыл и пошел в атаку на БТР фактически безоружным. Охерел в атаке!
- Ты что тут делаешь? Я приказал тебе отходить! - зарычал я на Кадета.
- Я за этим вернулся, - соврал Кадет, - Ротный приказал всем срочно отходить. Немец отходит.
- Тогда живее! Сейчас тут всё перепашут!
Закинул автомат на спину, разбил о пушку последнюю ампулу (так не достанься же ты никому!) подхватили раненного противотанкиста, побежали. Едва успели. Стена разрывов и жуткий грохот нагоняли нас. Упали в кучу в окоп, чьи-то руки подняли меня, оттащили.
- Раненный! Санитара! - закричал голос надо мной.
- Да не я! Он ранен! - крикнул я.
- А штанина тоже в его крови?
Пришлось идти в перевязочную. Кадет сопровождал.
Опять к
"
портным
"
.
Сколько же крови! Сколько раненных! Медики уже с ног сбились, а раненных всё несли и несли. У стены школы громоздилась гора окровавленных "доспехов". Тут же, рядом, куча оружия - многие не выпускали его из рук до самых палаток с красными крестами. Раненные лежали везде. На носилках, на земле. Подошла машина, водитель выпрыгнул, открыл борта. А там - кровь, обрывки окровавленных бинтов, рыжие от крови тряпки, в которых угадывалось то, что раньше было обмундированием.
- Марина, готовь партию к отправке! - прокричала, выбегая из палатки женщина в, когда-то давно, вчера, белом халате. Теперь он был ржавый от крови.
- Кадет, помоги погрузить раненных. Я против них - вообще здоров.
Кадет запрыгнул в кузов, ногой поспихивал весь мусор, стал принимать раненных и изувеченных, усаживая и укладывая их в кузов.
Я забил трубку, закурил. Женщина-врач понаблюдала за погрузкой, тяжело вздохнула, повернулась, наткнулась на мой взгляд. Вчера её карие глаза сияли, сейчас потухли. Устала.
- Не угостите? - спросила она меня.
- Махру? А может трофейных?
Она махнула рукой, стала присаживаться.
- Постой! - я скинул с себя "доспех", положил его на землю, - Садись. Не гоже на земле сидеть. Не легко вам, гляжу, пришлось.
Она взяла пачку, достала сигарету, прикурила от трофейной зажигалки, протянула обратно.
- Оставь себе. Я этого добра ещё добуду, как заштопаете.
Она сняла марлевую маску и теперь я её разглядывал. Она была красива. Даже сейчас, с посеревшим от усталости и горя лицом, помутневшим взглядом, чёрными кругами под глазами.
- Что?
- Извини, Снегурочка. Вчера только глаза видел, любопытно.
- И что?
- Ты красивая.
- Как кобыла сивая. Когда ты меня видел? Вчера?
- Пулю мне из груди выковыривали, потом ночью опять штопали.
- А! Недостреленный. Сегодня таких много. Сил уже нет. Хотя, если бы не эти "доспехи" - все бы там остались. Сколько жизней спас тот, кто его придумал. Узнала бы - расцеловала.
- Так расцелуй. Я его придумал и производство наладил.
- Врёшь!
- Очень надо! Для себя прежде всего делал. От двух пуль уже меня мой "доспех" спас. Сегодня ещё и в спину получил. Хорошо - из пистолета. Она не пробивает броню.
- Всё равно не верю.
- Твоё дело. Я тебя за язык не тянул.
- Ладно, спасибо за табачок. Что у тебя?
- В ноге что-то застряло. И грудь опять кровоточит.
- Жди, тобой займутся. Сейчас тяжелых оперирую.
- Подожди! Так как же тебя зовут, Снегурочка?
- Я сама прихожу, Медведь. Ладно, спасибо за подарки, - она легко встала, пошла.
- Не стоит благодарности. Тебе спасибо, красавица, за настроение.
Она фыркнула, скрылась в палатке. Я растянулся на земле, положив голову на "доспех", закрыл глаза.
- Кузьмин! - окликнул меня голос Степанова.
Я сел. Санёк висел на шее двух бойцов, одна нога была не в сапоге, а в красном снизу бинте.
- С тобой-то что? - спросил он меня. Бойцы опустили его рядом. Сами сели - оба тоже ранены. В руки, только в разные - один в плечо правой, другой - в кисть левой. Судя по повязке - по пальцам до десяти он не посчитает.
- Что-то в ноге засело, Саш. А ты?
- Пятку мне отстрелили, суки. Больно-то как! - он сморщился.
- А, ты как Ахиллес, ранен в пятку.
- Да пошёл ты! Не смешно!
- Да, я и не смеюсь. Не до смеха. На глазах столько народа потеряли.
- Да-а... - он вздохнул - Роты фактически больше нет. Большая часть, конечно, в строй вернётся, но не сегодня. А хорошо мы им дали! Четырнадцать танков подбили! И немцев положили немеренно! Три атаки отбили одной ротой. И отошли только по приказу. Как ты считаешь, неплохо для первого боя?
- Нормально. Лучше не получилось. Кадет танк сжёг.
- Молодец. А остальные? Я видел на твоём участке четыре машины подбитые.
- Не знаю. Там же все лупили, кто мог. Кадета танк подбили из орудия пушкари, а он их разметал и продолжил долбить. Кадет подполз под огнём и закидал танк этими ампулами. Из расчёта орудия только оглушенный старшина цел остался. Он потом ещё один танк подбил. А я из него, из подбитого - ещё один. И этот сжёг, чтобы не отремонтировали. Больше не знаю.
- Ты опять танк подбил?
- Не надо было?
- Надо. Просто, ловко у тебя это получается. Я вот уже в двух боях был - ни одного, а у тебя - два.
- Что там ловкого? Вон, Кадет свой первый танк сжёг сегодня. А твоё дело - не за танками гоняться, а боем руководить. Кто на роте сейчас? Мы-то оба здесь.
- Комвзвода-раз.
- Живой, значит.
- А взводный-три - погиб. Отвел нас комбат в тыл. Это ведь тыл? Не стреляют вроде. Зализываться отвёл. А назвал - в резерв.
- Третья рота была в резерве.
- Уже в бою.
Тут откинулся полог палатки, нас позвали внутрь. Степанов пропустил меня вперёд:
- С тобой должны быстрее управиться.
Я зашел. Она, Снегурочка.
- Раздевайтесь.
- Полностью?
- Старшина, я очень устала, давайте оставим шутки на следующий раз. Мне нужна ваша нога и грудь. Если предпочитаете, мы одежду разрежем.
- Не надо.
Я быстро скинул куртку, рубаху-гимнастёрку, снял и брезентовые и х/б штаны. Лег на стол, под свет.
- В этот раз я бы не отказался от обезболивающих.
- Может тебе ещё и сиську дать? Нет больше обезболивающих. Для самых тяжёлых оставили.
- Я так и знал. Ещё прошлый раз говорил.
- Я помню, помолчи. Чем это так? Рана глубокая, но кровь почти не течёт. Мина?
- Врят ли. Я в танке сидел, вернее уже пытался вылезти, но застрял. Вот и схлопотал. Но, не снаружи, а из танка. По танку в это время немцы стреляли. Может - осколок брони?
- Может. А что ты в танке делал? Ты танкист?
- Немцы бросили его, а пушка - исправна. Вот я на время и арендовал его. Ух, Ё!
- Терпи!
- Терплю, Ё!
- Удачно хоть арендовал?
- Ага. Вот, сувенир в ноге остался. Не могу больше! Может, ну его! Пусть там сидит? Зашей, да пойду я.
- А воспалиться?
- Антибиотика уколешь.
- Где ж его взять-то? У нас наркоз кончился, а ты - антибиотик! А я их ещё ни разу и не видела, антибиотиков этих. В журнале только о них читала. Ладно, глубоко больно сидит. Марина, зашивай! Так, а здесь что?
Мне уже "расшнуровали" повязку с груди.
- Плохо, старшина. Рана не подживает, швы расходятся, кровит. Кожа вокруг уже покраснела. Воспаление уже началось. Загноиться - помрёшь.
- Когда?
- Через неделю.
- Уф-фу! Это когда ещё будет! Ух, ёшкин кот! Неделя - это как в следующей жизни. Доживём ли до завтра? Глянь лучше, я спиной сегодня пулю словил, что там?
- Гематома и всё. В этот раз повезло. Марина, ты всё? Одевайтесь, больной Медведь. С такой мелочью могли бы и сами справиться.
- Снегурочка, я что, Рембо, сам себя зашивать?
- Кто такой Рембо?
- Тип один. Сам себе рану на руке зашил обычной иглой.
- Обычное дело. Лучше, чем кровью истечь.
В это время в палатку запрыгнул на одной ноге Степанов.
- Так, Степанов, опять? Вот, вечно ты! Марина, снимай повязку. Плохи дела, Саша. Пятки практически нет, кость раздроблена. Придётся ампутировать.
- Солнце моё, ты с ума сошла? Зашивай живее, да я обратно пошёл.
- А ночью - температура под 40, нагноение и смерть. Этого хочешь? Или ты, как этот Медведь, до утра не планируешь доживать?
- Вообще, планирую... Не важно, что я планирую. Сделай, что сможешь, но ногу не режь. Она мне ещё нужна.
- За эти два дня лишнего ничего не отрезала. Всё всем нужно было. Было. Ну, тогда держись, Степанов! Ложись на живот, ногу вот так клади. Морфия у меня больше нет. Терпи.
Санёк скатал в рулон пилотку, сунул в рот, вцепился в стол руками, зажмурился, глухо заорал от боли.
Я не выдержал, отвернулся. Своё терпеть - одно, на чужую боль смотреть - тошно.
- Всё, старшина, одевайтесь, - Марина закончила перевязку.
- Красавица, дай мне пару индпакетов. Всё израсходовал.