– Виктор Иванович, вы не отвлекайтесь на этих провокаторов. Что это за немецкая тактика?
– Её, мужики, нам придётся крепко усвоить. И принять на вооружение. Умная вещь. В чём заключается эта тактика? Подразделение разбивается не на одинаковые части, как у нас рота на взводы, а функционально разные части. Например, рота дробится на три части. В первый взвод сводятся всё тяжёлое вооружение – станковые пулемёты, миномёты, снайперы. Это взвод поддержки. Его роль – подавлять огнём. Далее две или три штурмовые группы, вооруженные личным оружием, преимущественно автоматическим, и гранатами. Они, под прикрытием огня тяжёлого взвода или танка, как сейчас, используя складки местности, перебежками, сближаются с противником, например, дзотом или окопом, на расстояние броска гранаты. После применения гранат врываются на опорный пункт, зачищают его. Занимают оборону на случай контратаки, дожидаясь первой и третьей группы – закрепления. В ней – сапёры, руководство, связь, обеспечение. Штаб, в общем. После закрепления всего подразделения в опорном пункте разворачивание к бою тяжелого взвода, и всё повторяется по новой. Это и есть тактика штурмовых групп. И если в прошлую войну подобные группы были нечастое явление, использовались только на направлении главного удара, то сейчас этой тактикой владеют все подразделения вермахта в первой линии. Кроме, наверное, службы тыла.
Бойцы молчали, задумались.
– А у нас, по Уставу, в атаку положено ходить цепью, как в времена очаковские и покорения Крыма. На пулемёты, – я хлопнул себя по коленям и встал, – но подобного подарка врагу я не допущу. Будете слушать меня, делать, как скажу – и немцу ласты завернёте, и домой живые вернётесь, с орденами. Пошли на лужок, буду учить вас в атаку ходить.
Ага, это вид я такой уверенный делал. А сам менжевал – а вдруг все эти геймерские прикидки окажутся интернет-утками, и меня тут же на смех и поднимут? Но, как научил меня друг семьи, капитан: «Даже если несёшь полную пургу, неси её с таким видом, будто это истина в последней инстанции». Так и буду делать.
Пошли, а я запел:
В руках – автомат, потому что – солдат,
Блестят ордена, потому что – война.
Вернулся домой, потому что – герой.
Вернулся домой, ЖИВОЙ!!!
Эта тишина и солнца свет
Вдруг сказали – смерти больше нет.
Просто солнца свет и тишина,
Потому что, кончилась война.
Вдруг сказали – кончилась война!
– Так, стоим. Вы, трое, ты, ты и ты. Разрядили оружие. Дайте проверить. Будете изображать атаку пулемётной точки. Найдите вот такие комки земли или что похожее. Это гранаты. Вы – боевая тройка. Все вы позже будете разбиты на тройки. Дистанция между вами – минимум двадцать метров. Да стойте пока. Я буду показывать пулемёт. Действуете так – один бежит, пригнувшись максимально низко, высматривая укрытие. Как только огонь переносится на него – падаешь, где был, перекатываешься в укрытие. Нет укрытия – просто в сторону. Как только огонь по тебе прекратился – высовываешься, отстреливаешь в пулеметчика магазин, перекатываешься в другое место, перезаряжаешь оружие, если по тебе не ведётся прицельный огонь, вскакиваешь и опять бежишь. Ясно? Покажи. Все трое.
Посмотрели. Не очень. Наработается.
– А теперь самое главное – фокус. Сдвигаем фазы. Пока я, как пулеметчик, стреляю по правому, он лежит и землю, как милашку, обнимает, плотно, пылко и горячо! Центральный боец в это время высаживает в меня магазин. А левый бежит, как за получкой. Я переношу огонь в центр, тот откатывается, залегает и ссыт в штаны, левый садит в меня, правый бежит. И так далее. Идея ясна? Пробуем.
Я отошел подальше, направил незаряженную «светку» на «штурмовиков» и стал изображать пулемёт:
– Ту-ту-ту, та-та-та.
Под ноги мне упал комок земли – «граната». Второй – ударил по каске, третий – вообще пролетел мимо.
– Да кто вас так гранаты учил метать? Только центровой и справился.
Бойцы стояли довольные, потные, красные, грязные, но довольные! Улыбки – шесть на восемь.
– Но в целом удовлетворительно. Разбились на тройки все! Отрабатываем упражнение. Как кто пулемётчики? Вы что, совсем оборзели? Я вам кто? Ротный или как? А чего тогда пристали с таким мелочным вопросом? Голова вам на что? Каску носить? А если через голову не дойдёт, в печень постучу! Мельник, ты что ль? А что ты тут делаешь, на стрельбище, с гипсом? А в этом огневом взводе? Как же ты отстрелялся?
А он мне показывает значок – «Ворошиловский стрелок». Ни фига себе! А ты не так прост, сержант Мельников.
– Мельник – за старшего! Всё одно с гипсом не поползаешь. Если что-то пойдёт не так – вторую руку сломаю в трёх местах. Даже подтереться не сможешь. Я понятно объясняю? А они тупить будут – постучи в печень от моего имени. Я – ко второму огневому взводу.
На самом деле сам хотел пострелять. И за Мишкой приглядеть, что ни говори – ребёнок. А кругом не просто менты-волчары, а волкодавы. Или будут ими. Скоро, я надеюсь, они вспомнят о том, что они волкодавы.
Вечером – марш-бросок обратно. После ужина объявил политинформацию, но провел её сам. В разрезе исторического экскурса, как я люблю. Слушали с интересом. Даже не дремали (кому охота испытать моим кулаком грудную клетку на ударную прочность).
А рано утром явился в сильно возбуждённом состоянии ротный – Александр Тимофеевич Степанов, с порога начал орать на меня. Оказалось, что я иду под трибунал за самоволие, самосуд и т. д. и т. п. Ну не старшина, а Мамай-разбойник. Я молчал, молчал, потом не выдержал:
– Товарищ лейтенант госбезопасности, если не прекратите на меня орать – отправлю в больницу с переломами челюсти и рёбер. Если не устраивает стиль моего командования – прошу написать рапорт на имя вышестоящего командования, отдать меня под трибунал или расстрелять меня лично. Но орать на меня – я не позволю!
Последнюю фразу я проорал так, что сам оглох. Но Санёк сразу успокоился, уже тише продолжил:
– Старшина Кузьмин, по факту совершённых вами деяний вами занялась военная прокуратура. Вы отстранены от командования ротой. Я же объявляю вам выговор!
– А вот это – пожалуйста. Разрешите доложить о проделанной работе?
– Докладывайте.
Я доложил. Принёс план-график боевой учёбы, график-показатель стрельб, другие графики (а что вы хотели – экономист это не специальность, а диагноз, как говорит моя жена).
– Как штаб какой поработал, – ротный был удивлён.
– А вы, Александр Тимофеевич, думали, я тут только опричниной занимаюсь? Не спится мне, болит всё, вот и сижу допоздна, думаю, бумажки мараю.
– Ладно, прости за крик. Сорвался я зря. Рассказывай, что было-то?
– Чтобы не терять времени до твоего выздоровления, как старшина роты, принял командование. Но рота оказалась не ротой, а толпой ментов…
– Как?
– Это так милиционеров называют.
– Кто?
– Не важно. Тебе рассказывать или отвлекать меня ерундой будешь?
– Рассказывай.
– Толпа махновцев, многие пьяные. Принял решение восстановить порядок. А для этого требуется приучить этих… в общем, дисциплине. А дисциплина состоит из трех компонентов: авторитет командира, угроза сурового наказания, четкости и ясности целей и задач.
– Вона как. Как ты всё по полочкам разложил.
– Мы договаривались, что ты не отвлекаешь. Ещё раз не буду рассказывать.
Он замахал рукой.
– Первые две составляющие можно было в данной ситуации применить в комплексе. Надо было выявить фокус-группу…
– Какую группу?
– Заткнись! – осадил я ротного и продолжил: – И неформального антилидера, как раз больше всего и мешающего действиям командира, подрывающего его авторитет и разлагающего моральный климат коллектива. Таких можно перевоспитать, перетянуть на свою сторону, но это если время не поджимает. А проще – удалить из команды. В данном случае ещё и продемонстрировать степень суровости и решимость в исполнении наказания. Парочке сломал челюсти, этому уроду прострелил ногу, отправив в больницу, исключив из команды.
– Этот оглашенный в госпитале такую бучу поднял! А Натан Аароныч посмеивается. Я не понял – чего он, а оно вон оказывается как.
– Натан знает меня. Ну, и последний компонент – чёткость и ясность целей. Над этим работаем. И ты – в первую очередь. Не с руки мне твоё одеяло на себя тянуть – своего за гланды. За эти дни все свои проекты забросил. А знаешь, это хорошо, что вся рота слышала, как ты орал, да и я орал. Они уже знают, что я – зверь. Пусть думают, что ты – зверь ещё страшнее.
Ротный рассмеялся от души, но тут же скривился от боли.
– Болит ещё, – объяснил он, хотя и так понятно.
– Только ты их не расслабляй. Гоняй и в хвост, и в гриву. Я тут план накидал, подправишь, если что.
– Для этого столько марш-бросков?
– Не только. Должны привыкнуть, жиры растрясти. Как ты думаешь, каким средством передвижения будет перебрасываться твоя рота на фронте? Очнись, Саша, какие авто? Какие дороги? Под огнём и самолётами? А бензин откуда возьмёшь? Хорошо если для подвоза боеприпасов наскребём. На своих двоих, Санёк, на своих двоих. И всё оружие и имущество роты – на хребте. И лесами, оврагами, ночами, если не хочешь всех под авианалётом потерять. Так что ещё пару дней побегают налегке, потом в полной выкладке, а потом и в бронниках.
– Да как в них бегать-то?
– А в атаку как ходить? Я же эти два дня с ними в «доспехе» бегал. Тяжело, но зато, когда вечером снимаю – как взлетаю! Привыкнуть надо к нему, чтобы как гимнастёрка стал, удобным и родным, только тогда от него польза. Мы же пехота, а не танки.
Там, где и танком не пройдешь,
Где на авто ты не промчишься,
Там ротный Сашка проползёт
И ничего с ним не случится!
Ротный опять рассмеялся, теперь придерживая бок рукой. Отсмеявшись, посерьёзнел:
– Ладно, бег так бег. Кто не может бегать? Не верю я, что ты остановился в членовредительстве.