– Был бы у бабки жезл, была бы она дедкой. Я и не заметил разницы, думал – настоящий кофе.
– Настоящего, сразу видно, не пробовал.
– Вполне возможно. Ты мне лучше скажи – ты на хрена остался, доброволец хренов?
– Это как это? Кормить вас остался, воевать.
– А то мы без тебя не поедим и не повоюем! Сказано тебе было отходить!
– Обижаешь ты меня, Виктор Иваныч! Что я, хуже других? А-а! – он махнул рукой, отошёл. Правда, обиделся, ты глянь-ка!
Я допил кофе, собрался, распихал сухпай по периферийным карманам, подошёл впритык к повару, громко зашептал ему на ухо:
– Слушай мой приказ, Оскальдович! И если меня хоть чуть уважаешь – исполни! Как тут закончишь – сразу уходи на лесопилку. Там Кадет за старшего, помоги ему. Мы туда после боя отойдём, но будем уже в окружении. Будем по тылам врага прорываться, твои способности нам очень пригодятся. Поэтому тут мы и без тебя управимся, а вот там без повара нам трендец! Надеюсь, ты меня правильно поймёшь! По лесам натощак много не прошагаешь.
– Я тебя понял, Витя, всё сделаю. Ты только вернись.
– Это уж как получится. Давай простимся на всякий случай, брат!
Мы обнялись.
Восток окрасился в красное, когда я пришёл на новый НП комбата.
– Утро доброго, – пожелал я.
– Скоро прилетят – пожелают «доброго утра». Пулемёты я отправил вместе с «мухоморами», зенитки поставил на прямую наводку, замаскировал. Беззащитны мы будем.
– Это не есть хорошо. Но зенитки – не панацея. Сбить самолёт с земли непросто. Танки – важнее.
– Я тоже так решил. Души убитых в бомбёжке опять на мне повиснут. Возвращайся в роту. Предстоящим боем руководить не получится – резервов у нас нет, а они такой массой навалятся, что сомнут сразу.
– Посмотрим. Куда делись мои спецы? Команды Шила и Лешего?
– В тылу я их посадил.
– И где у нас будет тыл?
– Кромка леса. Отход прикроют. Всё, старшина, свободен.
Я сидел в своём дзоте-НП и тихо охеревал. Правильно сказал техник из фильма «В бой идут одни старики» – самое плохое на войне – ждать. Сидел и ждал немца. От нервов уже и автомат перебрал, и гранаты по два раза переложил, все рожки патронами забил, а немец всё не начинал. И уснуть я уже не мог!
Поднял трубку телефона, покрутил:
– Что там, Глаз?
– Тихо пока, – ответил наблюдатель из бывшего НП комбата.
Ну вот, опять жди.
– Воздух!
Ну наконец-то!
Восемь самолётов не спеша прилетели с северо-запада, пролетели над нами, развернулись, перевернувшись через крыло, во-о! Завыли! Тут же землю сотрясли сильные взрывы. И ещё! И ещё! Хорошо хоть отбомбились по нашим вчерашним позициям, на той стороне высотки. А там у нас лишь несколько дзотов с трофейными пулемётами остались обитаемы.
Когда бомбить перестали, стали штурмовать, заливая теперь уже наши позиции из пушек и пулемётов. Но мои ребята молодцы – сидели по норкам тихо, как мыши. Никто не бегал бестолково в панике, как в фильмах про войну показывают, правда и не стреляли в самолёты. А те от безнаказанности совсем оборзели – чуть брюхом гребень высотки не цепляли, выходя из пикирования. Это уже наглость, за которую нужно наказывать!
– Дай сюда! – я выхватил пулемёт из рук пулемётчика, сидевшего рядом сжавшись. Выскочил из-под защиты накатов шпал. Осталось дождаться момента. Если и не собью гада, напугаю точно.
Раскрыл сошки, поставил пулемёт на перекрытие дзота. Вот, этот может быть и моим клиентом. Самолет с изломленными крыльями, неубранными шасси в обтекателях заходил прямо на меня. Страшно, блин, ах спина похолодела! И руки сразу увлажнились. Ничё! Терпимо! Я ловил его в прицел. А он, может быть, меня. Я пока не стрелял.
Он начал первый. Огненные трассы потянулись от самолёта, но не в меня, выше. Я всё ждал. Я уже видел самолёт во всех подробностях, полупрозрачный круг винта, видел каждую заклёпку, голову пилота, даже разглядел вылетающие гильзы. Пора! Я дал очередь, целя прямо перед винтом, с опережением. Попал, не попал? Плохо, что пули не трассирующие.
Самолёт с ревом пронёсся над головой. Я быстро развернулся, сев на зад, выставив пулемёт. Самолёт выходил из пикирования. А я в него долбил из пулемёта. Во! Ура! От самолёта полетели ошмётки, он дёрнулся, резко заложил на крыло. От него потянулась серебряная ленточка – что-то вытекало, значит, что-то я пробил. Самолёт, как заложил на крыло, так и кувыркнулся. И это у самой земли. Пока я вставал, услышал удар. Выглянул – самолёт врезался в землю метрах в трехстах. Начинал разго раться.
– Медведь самолёт сбил! Ура! – завопил тот самый пулемётчик.
– Ура! – прокатилось по окопам.
– А должен был ты сбить! – ответил я ему, возвращая пулемёт с пустым диском. – Это не сложно – он совсем не бронирован.
Ага, а у самого сердце от радости из горла выпрыгивает. Я! Я! Я – самолёт! Сбил! Я сбил самолёт! Охренеть! Руки затряслись, на разом ослабших ногах прошёл в землянку, под крышу, сел на патронный ящик. Кругом стояла трескотня стрельбы – моему примеру последовали другие. Попадут не попадут – а отповедь от наглости фашистские стервятники получат. Не будут так снижаться.
– Улетают! – пронёсся радостный крик.
– В укрытие! – заревел я так громко, как смог. Услышал, как моя команда передаётся по цепи.
Угадал – в воздухе свист, взрыв! Артподготовка. Молотить будут от души. С самолётов им теперь передадут ориентиры для стрельбы.
– Держи штаны сухими, ребята! – крикнул я. Кто меня услышит? Такой грохот стоит. Засёк время.
Ждём. Боясь, трясусь. От взрывов и страха – тошнит. Самое время молиться, но я ни одной молитвы не знаю.
Пулемётчик рядом со мной тихо скулил, закрыв глаза и обняв пулемёт. Его второй номер сжался в углу, лицо закрыл ладонями, уткнул в колени, вздрагивал при каждом близком взрыве.
Молитв я не знаю. А хотелось изгнать страх как-то. Не выть же? И я запел:
В тёмно-синем лесу,
Где трепещут осины,
Где с дубов-колдунов
Облетает листва,
Косят зайцы траву,
Трын-траву на поляне
И при этом напевают странные слова:
А нам всё равно!
А нам всё равно!
Пусть боимся мы волка и сову!
Дело есть у нас – в самый жуткий час
Мы волшебную косим трын-траву!
Пулемётчик смотрел на меня, как на психа, его помощник сквозь приоткрытые пальцы, с испугом. А я заводился. Потом вскочил и попытался изобразить в тесноте дзота танец Никулина:
Храбрым станет тот, кто три раза в год
В самый жуткий час косит трын-траву!
Второй номер убрал руки от лица, стал хлопать мне в ладоши, пулемётчик подпрыгивал на месте.
Все напасти нам будут трын-трава!
Я церемонно поклонился. Мне рукоплескали.
– Ну, полегчало?
– Ага!
И тут бухнуло совсем рядом. Меня швырнуло на пулемётчика, сверху засыпало землёй.
– Живы?
Всё в порядке. Только амбразуру наполовину забило землёй.
– Убрать!
Расчёт стал разгребать землю руками.
Обстрел стал слабеть или мне показалось? А-а! Перенесли огонь вглубь, на полустанок и посёлок.
– К бою! – донесла цепь.
– К бою! – проорал и я.
Выскочил в окоп, огляделся. Лунный пейзаж. По цепи команда дошла и побежала дальше – люди-то живы.
– Э-эх! Не зря копали! Молодцы мы!
Настроение – супер! Бомбёжку пережили, самолет – сбили, обстрел – проплясали, атаку отбить осталось. Спою-ка я ещё:
Вставайте, товарищи, все по местам!
Последний парад наступает!
Когда десятки голосов грянули со всех сторон, подхватив, я слегка офигел. А потом уже казалось, что сама земля поля боя пела басами:
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,
Пощады никто НЕ ЖЕЛАЕТ!
Так-то! Орлы! Чудо-богатыри!
А что там немец? Я схватил трубку аппарата, покрутил ручку – бесполезно. Связи нет. Ну и хрен с ней!
Последний и решительный
Моя рота была на левом фланге, фронтом на юг и юго-восток. Справа у нас – полустанок. Там закрепился батальон стрелковой дивизии. У них нет ни одного орудия, только гранаты и напалм в разной стеклянной таре.
На гребне показался первый танк и десяток силуэтов пехотинцев. Ё-комбат приказал не экономить снаряды – по танку разом ударили все одиннадцать стволов – семь уцелевших сорокопяток и четыре зенитки. Подбили сразу. Пехоту положили залпом из десятков стволов.
– Не стрелять! – заорал я. – Это не наши игрушки! В укрытие!
Ага! А то мои орлы уже пулемёты разворачивали. Наши цели из оврага полезут и с юга высотку обтекут.
А на гребне уже три танка пылали. Ещё три ползли вниз, разом пять «нарисовались» на гребне. Что это за уродцы? Высокие, узкие. А-а! «Чехи»! Добро пожаловать! Но посторонним тут проход запрещён!
Бой разгорался с невиданной пока силой. Трескотня и грохот слились в один сплошной оглушительный гул. Из-за этого даже не услышали возвращения «лапотников». Но теперь на них никто не обращал внимания. Они устроили «карусель» над нами, выбивая наши орудия.
– Рота! По самолётам противника! Опережение – полфигуры! Огонь!
Хоть так! Пока напротив нас поле пусто – по самолётам полупим, мешая им целиться. За воздухом я больше не смотрел. Я смотрел на овраг. Из него выбежали несколько серых фигур, попадали. Ещё несколько. Начали разбегаться. Рыча сизыми выхлопами, полез «чех», но получил несколько «вспышек» моих бронебойщиков в борт, съехал обратно. Густо полезла пехота. Наша цель!
– Рота! По немецко-фашистской пехоте! Огонь!
В этот раз нам сильно не хватало ДШК. Вчера эти пулемёты хорошо проредили атакующего врага. Дегтярёв не мог их заменить. А МГ-34 стояли в дзотах и пока не могли стрелять. Мы построили дзоты «редутом» для косо-прицельного огня во фланг. К врагу был обращён угол дзота. Зато из танка не виден «работающий» пулемёт.