– Дзефирелли! – рявкнул старший сержант, проверяя невероятное. Строй безмолвствовал. – Дзефирелли! – Снова тишина.
– Где этот долбаный засранец, мать его?!
Так и не дождавшись ответа, Йовович позволил всем разойтись, решив, что долбаным засранцем-макаронником Дзефирелли он займется лично.
Все еще до конца не проснувшиеся солдатики группками по два-три человека разбрелись по территории базы, ощупывая и обнюхивая (обнюхивая в прямом смысле, ибо от следов на милю вокруг разило канализацией) все подозрительные закоулки. База раскинулась как минимум на две квадратные мили, и искать там одного человека, который вдобавок еще и не хочет, чтобы его нашли, можно до белых мух. Но новобранцы, верные своему долгу и приказу отца командира, не отчаивались и шаг за шагом прочесывали пространство, изредка вступая в препирательство с часовыми у локаторов, ангаров и прочих объектов, которые слыхом не слыхивали о тревоге и на чем свет стоит матерились на желторотых рекрутов.
А Йовович в этот момент разглядывая пятнышко зеленоватой жижи, изуродовавшее-таки безукоризненные ботинки, мучительно соображал, сообщать начальству об инциденте или нет.
Кто вылезал из канализации? Это мог быть просто нажравшийся, как свинья, обычный американский парень – пошел погулять и провалился в люк, мог быть сраный коммунистический шпион – приперся вынюхивать своим коммунистическим шнобелем наши секреты, а мог быть этот долбаный итальянский засранец Дзефирелли – он не дрыхнет, как предполагалось, вместо него на кровати аккуратный муляж из подушек и рюкзаков, – способный обмануть всех, кроме тревоги.
Размышлять, тем более так долго, Йовович не привык, потому чувствовал себя отвратительно. Подумав еще и над своим самочувствием, старший сержант окончательно опух и позвонил начальству, предпочитая получить взыскание, но зато переложить решение на чужие плечи. Майор О'Хара уж точно не потерпит беспорядка и не позволит этому красному выродку разгуливать по нашей территории, как по своей Красной площади!
– Посторонний на территории, сэр, – четко отрапортовал Йовович. Телефонная трубка разразилась потоком приличествующих случаю ругательств, и, молодцевато щелкнув каблуками, старший сержант отдал ей честь: – Так точно, сэр! Тревога, сэр!
Завыла сирена, и из соседних казарм посыпались на плац заспанные солдатики. Соседи-сержанты орали на своих, рассылая повзводно прочесывать разные концы базы.
Теперь Йовович снова почувствовал себя человеком, осознавая, что он в выигрышном положении, поскольку его ребята начали поиски на двадцать минут раньше и у него имеется реальная возможность отличиться. Мысль о том, что именно его отсутствующий засранец Дзефирелли мог стать причиной переполоха, он уже отмел, потому как не может солдат, даже поднятый в два часа ночи, не узнать своего брата по оружию даже в темноте, даже с расстояния двести ярдов, даже если он в штатском и в свинском состоянии. Значит, это красный, коммунистический мудак, и они его поймают.
Брикс отправился на охоту в одиночку. Он первым увидел этого человека, и именно он должен его поймать. Потная ладонь липла к винтовке М-16, которую он получил только три дня назад, и из которой еще ни разу не стрелял. Не собирался он стрелять и сейчас, разве что в крайнем случае. Просто человек с винтовкой выглядит более солидно, чем просто человек в солдатской форме, и, если этот террорист-диверсант вздумает открыть огонь, он, Брикс, не задумываясь, выстрелит ему в… ногу, чтобы тот был в состоянии рассказать, с какой подлой целью проник на охраняемый объект, какие тайны собирался выведать, какие диверсии собирался учинить.
Переполняемый гордостью за еще не совершенный подвиг, Брикс старался охватить взглядом детали окружающего его пространства. Его интересовали едва заметные следы ночного вторжения. Где-то за спиной слышался приглушенный шум всеобщей тревоги, над головой горячий ночной ветер скрипел флагштоком, шуршала под ногами гравиевая дорожка, в висках толчками пульсировала кровь.
Справа!… Ему показалось, что очертания предметов в этом месте отличались от остального: они были темнее и как бы подсвечены изнутри.
И звук… Звук, похожий на смех… Низкий, гортанный, с присвистом… Затем последовали приглушенные шлепки. Еще… и еще… Потом все затихло. Возможно, диверсант захватил кого-то из солдат, например Дзефирелли, и глумится над ним?
Брикс лег на живот и пополз вперед, стараясь двигаться как можно тише. Винтовка цеплялась за траву и мешала ползти, он медленно приближался к бесформенному темному пятну, останавливаясь при каждом шорохе и прислушиваясь.
То, что он увидел, оказалось цистерной, лежавшей на бетонных быках, в просвете между которыми Брикс различил догорающий костерок и две пары ног. Ветер доносил до него отвратительную вонь, не совсем такую, как из канализации, но, возможно, так и должны пахнуть испаряющиеся экскременты. Потом раздались звуки четырех ударов, похожие скорее на сильные шлепки, выполняемые маньяком. Затем снова жуткий надрывный смех и приказ:
– Раздевайся!
Брикс, старался не дышать, подобрался к краю цистерны. Осторожно поднявшись, он собрал все свое мужество и, выскакивая из темноты с винтовкой наперевес, заорал так сильно, как только мог:
– Стоять! Двинешься, будешь покойником!
То, что он увидел у костра, наполнило его отвращением и злобой. Практически лишенная одежды женщина сидела на камне спиной к нему, а склонившийся к ее ногам маньяк-шпион стаскивал с нее трусики, при этом не переставая отвратительно похохатывать.
– Встать, грязная свинья! – скомандовал Брикс.
Как при замедленной съемке, маньяк поднял голову, и Брикс с ужасом узнал в нем своего соседа по казарме Дзефирелли, который глупо скалился, не вынимая изо рта самокрутку с марихуаной – она-то и источала невыносимую вонь, принятую Бриксом за вонь канализации. Женщина тоже повернулась к нему, и не думая прикрывать свои обнаженные прелести.
– Покурить хочешь? – весело поинтересовалась Мери Анджело – специалист из соседнего взвода.
На перевернутом пустом ведре между ними лежали засаленные карты. Они резались в покер, и Анджело просадила все. Ее вещи были свалены в кучу в стороне от костра.
Брикс оторопело таращился на сослуживцев, все еще сжимая винтовку, а те от хохота просто впали в истерику.
– Слушай, Брикс, – завопил Дзефирелли, – сижу я однажды в баре, подруливает ко мне куколка, мамочки мои! Ноги длиннющие, как спагетти, сиськи что тебе арбузы, кожа как шкурка у кондома – гладенькая, скользкая… и говорит: «Эй, ковбой, могу я трахнуть тебя вибратором в задницу?» Ну, я и сел на жопу. А рожа у меня была точь-в-точь как твоя.
Когда Брикс заметил движение у себя за спиной, было уже поздно. Что-то тяжелое и холодное (в такую-то жару) обрушилось ему на затылок. Уже падая, он увидел чью-то руку, сгребающую ворох одежды Анджело, и почувствовал вонищу теперь уже не травки, а настоящего дерьма.
Когда он очнулся, братья по оружию продолжали как ни в чем не бывало резаться в карты, и, кажется, Мери удалось отыграться, поскольку на ней уже болталась широкая роба Дзефирелли. Шпиона видно не было.
– Где этот ублюдок?! – Брикс вскочил и тут же присел от боли – очевидно, во время падения он подвернул ногу, а может, ударился о винтовку, оказавшуюся бесполезной в короткой схватке с врагом.
– Какой ублюдок?… – лениво растягивая слова, отозвалась Анджело.
– Который ударил меня по голове.
– По какой голове?…
– И который унес твою, Анджело, форму.
– Какую форму?…
– Которую ты проиграла в карты.
– В какие карты, чего ты привязался?
– Может, поссать пошел? – предположил Дзефирелли.
Брикс понимал, что нужно действовать немедленно, но куда бежать, где мог укрыться шпион? Он метался направо и налево в поисках следа, затем решил планомерно исследовать бивуак.
– Эй, Брикс! – донеслось ему вслед. – Он спрашивал про какую-то дырку в заборе… Приятный, кстати, парень…
Метрах в ста от костерка Брикс наткнулся на одежду шпиона: насквозь мокрые вонючие брюки, мятый, разодранный пиджак, скомканную рубашку и размокшие туфли.
Он выстрелил в воздух, больше не отваживаясь на преследование шпиона в одиночку, но вместо спешащих на подмогу друзей вокруг засвистели пули. В темноте кто-то, очевидно, принял его за диверсанта и открыл огонь. Стреляли в воздух. Но попали не все. Одна пуля оцарапала Бриксу щеку, и он шмякнулся на землю, вопя, согласно армейским правилам, свое имя и номер, тщетно стараясь перекричать канонаду.
Стрельба продолжалась минут пять. Стреляли в охотку, многие первый раз в жизни и оттого не могли отказать себе в таком удовольствии. И что самое главное, наутро каждый из стрелявших будет утверждать, что видел шпиона собственными глазами.
Через десять минут старший сержант Йовович с отвращением выворачивал карманы разодранного, пропитанного нечистотами пиджака. Ни бумажника, ни документов. Пиджак довольно теплый, дешевый и вряд ли сделанный в Штатах – определенно это коммунистическая свинья. Сержант расковырял штык-ножом все пуговицы в поисках микрокамеры, но не нашел. Туфли тоже были разобраны на составляющие – и снова никаких тайников. Рубашку он от злости располосовал на мелкие клочки, и только из заднего кармана промокших брюк, которые он оставил на закуску, ему улыбнулась удача в виде скомканной визитки с расплывшимися, но вполне различимыми буквами: «А. B. Turetsky…» Вторая строка почти не читалась, зато в третьей очень четко выделялось слово «Moscow». На обороте – то же, очевидно, на русском.
Дальше находка перекочевала к майору.
– На секретную базу армии США вломился, мать его, турецко-арабский коммунистический ублюдок, вероятно, шпион, сэр, – доложил Йовович.
О'Хара повертел мятую бумажку в руках:
– Вы уверены, что это его визитка?
– Определенно, сэр.
– Зачем же он ее оставил, он дилетант?
– Нет, сэр. Я думаю, он глумится над нами, сэр. Он бросил вызов армии Соединенных Штатов, сэр!