И вдруг все кончилось, не успев толком и начаться. Во время тренировки она поскользнулась на крутом снежном склоне и кубарем покатилась вниз. Некстати подвернувшееся бревно решило все дело. Лина повредила позвоночник, сломала два ребра и ногу. Врачи, осматривая Лину, с сомнением качали головами. О спортивной карьере можно было забыть…
Единственное, что выиграла Лина от всей этой истории, – маленькая комнатка в общежитии физкультурного института и временная московская прописка. Это позволяло хотя бы на несколько лет позабыть надоевший Дедовск. Лине предстояло начинать новую жизнь.
…Он появился совершенно неожиданно. Подошел в институтской столовой и предложил выпить вместе кофе. Лина, конечно, имела большой опыт по части отшивания ухажеров, но тут почему-то ей не хотелось посылать Максима куда подальше. А хотелось, наоборот, взять его большую и такую надежную ладонь, прижаться к его плечу и пойти… куда-нибудь на край света. Может быть, это и называется любовь? Может, и так. Лина не слишком-то думала об этом.
Максим учился на пятом курсе. Атлетического сложения, высокий, красивый, умный. Через некоторое время он переселился в комнату Лины – такой привилегией, как отсутствие соседей, обладали только молодые дарования, олимпийские надежды страны, ну и, по старой памяти, Лина. Они жили практически как муж и жена. Прошло немного времени, и Лина стала замечать у Максима некоторые странности. Время от времени он вел туманные речи о превосходстве славянской расы, о всемирном еврейском заговоре, о пантеоне древних языческих богов. На книжную полку он водрузил грубо вырезанную из куска дерева статуэтку Велеса. У него появились листовки странного содержания, самиздатовские книги, отпечатанный на ксероксе «Майн кампф». Максим часто отлучался по вечерам, возвращался поздно, возбужденный и взволнованный. От него пахло до боли знакомым Лине ружейным маслом.
Как– то раз она уговорила Максима взять ее с собой. Он долго отнекивался, потом все-таки согласился. Лина оказалась свидетелем странного действа -молодые люди, мужчины и женщины, одевшись в белые балахоны, водили хороводы вокруг огромного костра, распевали песни непонятного содержания, потом по очереди стреляли из охотничьих ружей в портреты Горбачева и Ельцина, стараясь попасть в глаза… Внимание Лины привлек человек, который не принимал участия в шабаше. Он стоял на пригорке, скрестив руки на груди, как Наполеон, и наблюдал за происходящим. Заметив, что Лина здесь всего лишь гость, он подошел к ней и завел разговор. Он тоже говорил странные и малопонятные веши, такие же, как Максим, но в нем, в человеке этом, чувствовалась какая-то нечеловеческая сила, энергия, пронизывающая Лину до мозга костей. Она вдруг поймала себя на том, что стоит ему отдать любой приказ, хоть прыгнуть с Останкинской башни, хоть ступить в ковш с раскаленным металлом, – она, пожалуй, сделает это, не задумываясь. Максим сам собой отошел на второй план.
– Приходите завтра, – сказал ее новый знакомый.
– Куда? – пролепетала Лина.
Он назвал адрес. Это было за городом.
– На входе вас встретят. Скажете, что ко мне.
– А… как вас зовут?
Человек усмехнулся.
– Макар. Меня зовут Макар Ежов.
С этого момента Лина зажила какой-то непонятной жизнью. Она ездила в дом Ежова ежедневно, иногда оставаясь на ночь. Только там, в этом угрюмом доме, где обитали кроме Хозяина, как называли здесь Ежова, полтора десятка парней с выбритыми затылками, только здесь она чувствовала себя хорошо. Она бросила Максима, бросила институт. После того как ее исключили, она окончательно переселилась к Ежову.
Что это было? Зомбирование, гипноз? Лина не задумывалась над этим. Она просто знала, что ради этого человека она способна на все. Буквально на все…
…Промелькнула Сухаревская площадь, сталинские громады проспекта Мира, впереди замаячила телебашня. Черный «джип-чероки» несся куда-то по известному только его владелице маршруту. Она маневрировала между машинами. Ее лицо выражало непреклонную решимость…
…Постепенно она влилась в повседневную жизнь «партии Велеса», как горделиво называли себя обитатели маленькой колонии. Поначалу она занималась чисто женскими делами – приготовлением обедов, уборкой, стиркой. Потом, когда Ежов вызнал о ее блестящем стрелковом прошлом, все изменилось…
Первой жертвой Лины оказался местный участковый, который слишком часто совал нос куда не следует, интересовался жизнью общины. Идя на задание с тэтэшником Макара, Лина волновалась. Но, когда после сухого звука выстрела в нескольких метрах от нее упало тело милиционера, она не почувствовала ничего. Ровным счетом. И успокоилась. С тех пор Макар часто просил ее помочь убрать кого-то из «ненужных людей», как он называл свои жертвы. Постепенно Лина стала специалистом не только в меткой стрельбе, но и в конспирации. Она знала, как обнаружить слежку, как скрыться от нее, как не оставлять следов… Она не получала за свою работу ни копейки. Однако ей даже в голову не приходило ослушаться приказа Макара. Он имел над ней огромную и полную власть.
И вот она не выполнила задание… Все, ради чего она тащилась в Америку, пробиралась в усадьбу Беляка, скрывалась от его многочисленной охраны, – все напрасно. Непонятно почему рука дрогнула, и пуля пролетела мимо. А второй выстрел дал осечку. Ну не обидно ли? И как она теперь появится перед Хозяином? Как посмотрит ему в глаза? Как объяснит неудачу?
…За окном потянулись заводы, потом маленькие пригородные поселки, затем все больше стало лесов. Черный «джип» свернул с Ярославского шоссе и под его колесами зашуршала проселочная дорога. Минут через десять машина стояла у ворот.
Так, странно. Ворота нараспашку. Обычно здесь постоянно дежурили двое. Теперь никого… Машина въехала на территорию участка и подрулила к дому. Здесь тоже было пусто. Двери и окна распахнуты. Она вышла из машины и поднялась на крыльцо. Ее мучило нехорошее предчувствие. Лина прошла по пустому коридору, заглянула в столовую, украшенную статуэтками языческих богов и портретами Гитлера, потом на кухню, где уже давно явно ничего не готовилось. Она поднялась на второй этаж и открыла дверь в кабинет Макара Ежова…
Лина около суток, как верная собака, без еды и питья просидела возле трупа Хозяина. Она не замечала, или не хотела замечать, явных признаков разложения, трупного запаха, вообще ничего вокруг. И только когда даже до ее затуманенных мозгов дошло, что ничего поделать нельзя, она встала и пошла прочь. Лина знала, что она предпримет дальше.
В подвале находилась оружейная. Она взяла со стойки снайперскую винтовку, неторопливо разобрала ее, протерла тряпочкой каждую деталь, вычистила ствол, проверила прицел. Запах ружейного масла успокоил ее. Теперь она действовала хладнокровно и четко. Зарядила магазин, взяла с собой еще десяток патронов. Затем вышла из дома, свернула с тропинки и засела за кустом. Отсюда просматривалась, вернее, простреливалась вся площадка перед домом. Лина надежно установила винтовку на упор и стала ждать…
Когда я окончательно одряхлею, брошу свою проклятую работу и засяду за мемуары, обязательно посвящу главу своей американской одиссее. И называться она будет как-нибудь вроде «Путешествие с Кэт в поисках выезда из Америки». Почти по Твену. Или по Стейнбеку.
Наверняка с высоты прожитых лет эти времена покажутся мне овеянными романтикой. Но это только с высоты прожитых лет. А пока оно мне таковым не кажется. Разумеется, в данный момент мы все вместе чем-то овеяны, но определенно не романтикой. Скорее нас овевают вонь выхлопных газов, ароматы паршивых портовых закусочных и миазмы сортиров на задворках грузовых терминалов.
Мы находимся здесь уже вторые сутки, и я, в очередной раз вернувшись из порта и поручив Кэт приглядывать за нашими питомцами, пытаюсь уснуть. Я сворачиваюсь калачиком, поджимаю ноги, приваливаю голову к стеклу фургона, в котором мы обитаем все это время, или прячу ее как птица под крыло, но мой уставший бродить по причалам организм упорно отказывается релаксировать. Тогда я начинаю смотреть в окно, в надежде что монотонное созерцание расстилающегося перед нами океана заменит мне сон.
Если вы думаете, что уплыть из Нью-Йорка, обойдя при этом все таможенные барьеры, просто, то вы глубоко заблуждаетесь. Бродя по порту и заводя разговоры со всякими подозрительными личностями я пару раз видел заманчивую перспективу выйти в нейтральные воды на каком-нибудь либерийском сухогрузе. Но, узнав о том, что со мной еще одно лицо, подозрительные типы, ни слова не говоря, пятились в темноту и таяли в сумерках. Я не мог определить причину их столь странного поведения, пока Кэт не выдвинула гипотезу: они просто боятся, что я полицейский. А одного в открытом море в случае чего можно и того… в океан головой вниз – и поминай, как звали. С двоими же все, соответственно, в два раза труднее. Так что я продолжал бродить по порту, то и дело наступая кублуками в мазутные лужи и спотыкаясь о промасленные канаты.
К тому же нам приходилось избегать оживленных и мало-мальски цивилизованных участков порта, где была вероятность наткнуться на фэбээровских охотников за шпионами. Меня ведь, наверное, продолжают ловить. Хотя мы регулярно просматривали газеты и нигде не наткнулись пока на мою фотографию, рассчитывать на то, что сезон охоты закрыт, не приходилось. Просто русский шпион – слишком важная птица, чтобы расклеивать его физиономии на стенах товарных складов и торговых терминалов. Кому придет в голову, что он, вместо того чтобы накручивать километры в сторону от Нью-Йорка, торчит в морском порту, дожидаясь попутного корабля?! Идиотизм, и только. Однако это единственный способ незамеченным выбраться из этой треклятой Америки, да еще вывезти с собой ценный груз – Евсея Беляка.
И самое обидное, что главный виновник моих, то есть наших, мучений спит себе и горя не знает в импровизированном СВ, довольно комфортабельном «вэне», как американцы называют микроавтобусы. А ведь не вынуди они меня тогда забрести на эту чертову базу, сидели бы мы уже в самолете Аэрофлота, а под крылом самолета о чем-то пело бы зеленое море… океана. Так что сам виноват. Но, замечу, что ни делается, все к лучшему.