Стелла извлекла четыре отдельных папки, на каждой из которых стояло имя убитой девушки, уселась в скрипучее кресло на колесиках и открыла первое дело.
С каждой минутой становилось все яснее, что образ действий убийцы оставался неизменным – или почти неизменным. Руки и ноги жертвы он связывал конопляной веревкой средней толщины, какие продаются в любом хозяйственном магазине. Никаких следов кляпа или других попыток заставить жертву замолчать не обнаружено, однако на коже вокруг рта и носа присутствуют идентичные химические следы. От двух девушек – чьи тела были обнаружены вскоре после убийства – исходил слабый, но определенный запах растворителя или моющего средства.
Тесты доказали, что это хлороформ, как справедливо указал Бобби Кеннеди. Стелла знала, что эту летучую жидкость когда-то широко использовали в качестве ингаляционного анестетика, особенно в стоматологии. Детективы полагали, что средство было использовано специально, чтобы лишить жертвы сознания и беспрепятственно перевезти к месту убийства, где им позволялось прийти в себя.
В каждом случае в левом глазу торчал вонзенный нож длиной не меньше пяти дюймов. Холодное оружие неизменно отличалось высоким качеством и имело сходный дизайн: стилет с узким лезвием. Лица погибших были залиты глазной жидкостью, однако отсутствие крови свидетельствовало о том, что «фирменные знаки» были нанесены посмертно.
Смертельные увечья, вне всякого сомнения, наносились на торс, ноги, руки, гениталии. И снова картина поразительно повторялась: от пятидесяти до шестидесяти проколов, каждый из которых сам по себе не был достаточно глубок, чтобы вызвать фатальную потерю крови. Многие порезы представляли собой длинные, почти параллельные линии вдоль рук и ног. Бросались в глаза сексуальные пытки: грудь каждой жертвы глубоко и многократно проткнута, а живот и вульва испещрены дюжиной жестоких ран в форме кривой турецкой сабли. Завершающий удар неизменно наносился в сердце.
Однообразная картина увечий нарушалась лишь одним исключением, и Стелла моментально отметила его важность.
Раны первой жертвы оказались заметно глубже по сравнению с ранами остальных жертв, так что она должна была умереть от потери крови быстро – возможно, в течение десяти минут.
Однако на телах других девушек остались поверхностные проколы и порезы, что могло привести к медленной смерти – не исключено, что до получаса.
– Быстро учится, – заметила Стелла вслух.
Фостер поднял голову от своих документов.
– В каком смысле?
Она показала на отчеты.
– Специально совершенствует технику, чтобы увеличить время страданий. Мало обратить внимание на глубину ран. Вот, например, первая девушка… как ее зовут? – Стелла заглянула на первую страницу. – Да, Эстер Вейнрайт. Бедняжка! Веревки на руках и ногах оставили сильные ожоги – Эстер пыталась сопротивляться. – Она отложила папку и взяла следующую. – Но смотрите, что происходит с Дженнифер Элстон. Здесь уже не просто ожоги от веревок. Одно запястье порезано до кости, а правое ахиллово сухожилие почти оторвано. Состояние двух оставшихся и того хуже.
Фостер взглянул пристально, с прищуром. Он просматривал фотографии с мест преступлений, но сейчас положил их на стол, откинулся на спинку стула и сцепил пальцы на затылке.
– Сможете выдержать, Стелла? Фотографии жуткие, но холодные описания кажутся мне еще более страшными. По-моему, вы побледнели.
Она нетерпеливо покачала головой.
– Ерунда. Я в полном порядке. Но ведь это дело… особенное, правда?
Фостер кивнул и подошел к кофеварке, о которой позаботился заранее.
– Точно. По сравнению с этим затейником маркиз де Сад кажется добрым старым Санта-Клаусом. – Он налил две кружки. – Сливки? Сахар?
– Если можно, и то, и другое. – Стелла отодвинула папки подальше. – Я изучила множество известных истории случаев психопатических убийств, – проговорила она медленно. – В большинстве присутствовали элементы садизма, часто сексуального садизма, но это… Признайтесь честно, Ли, вам доводилось сталкиваться с подобной жестокостью?
Фостер покачал головой.
– Если честно, то нет. Большинство маньяков, известных по собственному служебному опыту или по отчетам коллег, сосредоточены в первую очередь на самом убийстве. Но, как вы справедливо заметили, наш герой старается максимально оттянуть финал. Для него смысл действа заключается в боли и в возможности как можно дольше причинять мучительные страдания. Смерть жертвы становится досадным неудобством, а удар ножом в глаз наносится не ради убийства: к этому времени девушки уже мертвы. Это своего рода автограф. Вы уже добрались до отпечатков пальцев?
– Нет. Но уже знаю, что он не надевает перчаток. То есть не боится оставить на месте преступления конкретные следы. – Стелла снова открыла папку. – Не беспокойтесь; избавлю вас от хлопот. Его отпечатки остались на всех ножах – по крайней мере, на ручках, потому что с лезвий они стираются во время ударов. Он просто об этом не заботится.
– Не странно ли?
– Странно. Обычно именно после убийства в состоянии страсти преступник пытается замести следы. Но ведь эти убийства совершены не по страсти, верно? Они скорее похожи на хирургические операции, тщательно продуманные от начала до конца. А вот в отношении отпечатков пальцев убийца проявляет странное легкомыслие. Пока не понимаю, что за игру затеял этот парень.
Стелла задумалась, рассеяно вытряхнула из лежавшей на столе пачки сигарету и закурила.
– О, простите, Ли, – проговорила она неожиданно. – Вам не предложила.
Фостер отмахнулся.
– Не сейчас, спасибо. Но я рад, что вы назвали меня по имени.
– Что? Ах да, конечно… итак, вот эти отпечатки. Судя по всему, пока соответствие не найдено.
– В полицейских отчетах Флорида-Кис, Майами и всей южной Флориды не обнаружено ничего похожего. Естественно, мы расширяем область поиска.
– Хмм… – Стелла выпустила кольцо дыма и покачала головой. – Готова поспорить, что все равно ничего не найдете, сколько ни расширяйте.
Фостер вскинул брови.
– Откуда такая уверенность?
– Простите, но, по-моему, объяснение вполне очевидно. Небрежность к отпечаткам пальцев абсолютно не вяжется со всеми остальными действиями. Не так ли? Полагаю, убийца еще ни разу не вступал в конфликт с законом, а потому уверен, что его отпечатков нет ни в одном отделении полиции. Следовательно, отследить его по этому параметру невозможно.
– Верно. Однако, поймав его по другим следам, мы уже через десять секунд установим соответствие и отправим молодца прямиком на электрический стул.
– Хотите сказать, если поймаете. Но он-то как раз и верит, что этого не произойдет. Вот объяснение, Ли. Как большинство психопатов, убийца отличается крайней степенью самовлюбленности, нарциссизма. Дразня вас намеренно оставленными отпечатками пальцев, он испытывает огромное наслаждение. Классический случай вызывающей игры в кошки-мышки. Своего рода «поймай, если сможешь».
Фостер заметно расстроился.
– Мне это совсем не нравится. Если вы правы, то отпечатки останутся бесполезными до тех пор, пока… пока мы его не поймаем.
Стелла покачала головой.
– Не стоит отчаиваться. То обстоятельство, что преступник достаточно дерзок и самоуверен, чтобы так себя вести, само по себе означает уязвимость. Именно это я имела в виду вчера, упомянув про ахиллесову пяту. Надо еще хорошенько подумать, но основную слабость личности мы, кажется, уже определили: высокомерие. Теперь осталось обратить ее в своих интересах. Дайте мне немного времени на раздумье.
Агент ФБР посмотрел на Стеллу с нескрываемым изумлением.
– Должен признать, что вы мыслите совсем по-особому, – произнес он после долгой паузы. – Но когда мы наденем на него наручники, он все-таки пожалеет об оставленных отпечатках?
Впервые с начала разговора Стелла рассмеялась.
– Конечно же, нет! Едва справившись с шоком он возьмет на себя всю ответственность за убийства. Гарантирую, что сразу признает себя виновным. Он ведь так гордится собой, так восхищается собственной изобретательностью и хитростью.
Фостер потер подбородок.
– Хорошо. Кто же он в итоге? Умный безумец или глупый безумец?
Стелла ответила без тени сомнения:
– О, несмотря на дикое поведение и искаженный нарциссизмом образ мысли, этот человек представляется мне очень одаренным. Знаю, что вы пользуетесь терминами «синий воротничок» и «белый воротничок».
– Продолжайте.
– На мой взгляд, преступника следует отнести к «синим воротничкам», что вовсе не отменяет его блестящий ум. Человек практического склада, однако обладает богатой интуицией и даром убеждения. Возможно, очень обаятелен. Обаяние – общая черта самых опасных психопатов. Простите, Ли, не сомневаюсь, что вы это уже знаете, и вовсе не пытаюсь учить. Обаяние помогает уговорить девушек: наверняка в дело вступает какая-нибудь убедительная история. Скорее всего, он даже их смешит, так что бедняжки чувствуют себя в полной безопасности.
Фостер посмотрел на нее растерянно.
– Вы все это знаете?
Стелла покачала головой.
– Не могу сказать, что твердо знаю… но каким-то странным образом понимаю подобные обстоятельства. В телеграмме из Англии упоминалась майская конференция в Эдинбурге, где я участвовала?
Фостер покачал головой.
– Психиатры и психологи заседали три дня. Я представила доклад о предсказуемом поведении. А в последний день нам предложили совсем новое занятие под названием профилирование. Представили характеристики шести серийных убийц из Европы и Америки, причем определенную ключевую информацию изменили или скрыли, чтобы мы не смогли узнать, о ком идет речь. Все убийства были раскрыты. Нам предстояло определить тип личности преступников.
– И?
Стелла слегка смутилась.
– Дело в том, – ответила она неуверенно, – что в каждом из случаев я попала в точку. Верно определила социальное происхождение, примерный возраст, коэффициент умственного развития. Например, речь шла об убийце из Брюсселя, задушившем пять женщин. Я сказала, что, скорее всего, он работал кондуктором автобуса, и не ошиблась. Был отравитель из Италии… не помню, откуда конкретно. Я сразу поняла, что он учитель. Так и оказалось. Больше того, заместитель директора школы.