Но прислушиваться не пришлось, из-за двери отчетливо были слышны голоса, только вот слов не разобрать. Один голос – точно Аньки, а второй, очень тихий, тетя Люба не различила.
Она постояла еще около двери, и различила, как Ковалькова несколько раз произнесла имя – Ульяна.
Это, получается, они с юристом разговаривают? А что ж тогда разговор на ругань смахивает? Ведь весь офис знает, что Ульяна с Анькой лучшие подружки.
Не понятно, только тете Любе, как Ульяна может дружить с этакой змеищей, как Анька. Ну да ладно, это их личное дело, без нее, обычной уборщицы, они разберутся.
Так же тихонько, как и пришла, тетя Люба, поспешила отойти от кабинета Ковальковой, да и спряталась в своей кладовочке, дожидаться, когда начальство все же отбудет. Решила, что еще минут тридцать потерпит, а потом, если Ковалькова останется в офисе, тетя Люба уйдет, но вернется к вечеру, промоет кабинет Аньки.
Уборщица честно прождала эти самые, назначенные собой же минуты, а потом из своего укрытия направилась к кабинету финансового директора. За дверью, оказавшейся приоткрытой, стояла тишина.
Тетя Люба рысью, нисколько ей не свойственной, метнулась за ведром и шваброй, толкнула дверь кабинета и обомлела.
Анька – зараза лежала на полу, лицом в низ, неловко подвернув одну ногу.
Тетя Люба, было, кинулась к Ковальковой, но, заметив лужу крови, испугалась, шагнула назад, в коридор.
Ну а потом что? Кричать стала тетя Люба. Сначала просто "АААА" кричала, потом "Помогите". Вот только криков ее никто не услышал. Не было никого в офисе. Заметалась тетя Люба, точно курица перепуганная. От ужаса не знала, что и делать, потом, на ватных ногах, хватаясь за поясницу, которую так некстати снова скрутило, добежала до будки охранников. Там, к своему стыду, никак не могла связанно объяснить, что же произошло, только тыкала рукой в сторону офисного здания, но уже не кричала, а шептала "Там, там… помогите".
***
Страхова ждала нас за воротами "Авангарда", около будки охранников. Махнула рукой, прося остановиться.
Едва Димка затормозил, наша директор рывком распахнула заднюю пассажирскую дверь и очень ловко, несмотря на свои габариты, забралась на сиденье.
– Разворачивайся, – скомандовала она Димке. – Встань подальше, так, чтобы от ворот не было видно пассажиров машины.
Лишь кивнув, ничего не спрашивая, Димка развернул автомобиль и укатил в самый дальний угол уличной стоянки. Теперь обнаружить нас в машине можно было, только специально подойдя к ней.
Что за шпионские страсти затеяла наша уважаемая директор? Судя по всему, она явно не хочет, чтобы о нашем приезде никто не узнал.
– В моем кабинете обосновался следователь из следственного комитета, – едва мы остановились, объяснила Страхова. Говорила она негромко, голос подрагивал, чувствовалось, что наша директор очень взволнована, даже испугана. – По офису шатается куча полицейских. Они…
– Что с Ковальковой? – перебила я. Вопрос о здоровье Анюты волновал меня куда сильнее, чем количество сотрудников правоохранительных органов на один квадратный метр площади нашей конторы.
Вере Романовне мое поведение явно не понравилось. Она поморщилась, словно я отвлекла ее от чего-то очень важного, но все же ответила:
– В областной больнице, вроде в коме. Больше ничего не знаю, полицейские и справочная клиники информацию не дают Муж Ковальковой на звонки не отвечает.
– Аньку пытались убить? – не унималась я.
– Не знаю я, – начиная злиться на мое упорство, буркнула Страхова. – Уборщица ее нашла, в кабинете, в луже крови. Охранники вызвали полицию, скорую, мне позвонили.
– Странно, а мне почему, охранники не позвонили? – резонно удивился Димка.
– А хрен их знает, они прямо ошалели от увиденного. Я тебе тоже сразу не набрала, думала, что ты все знаешь.
Мне очень хотелось спросить о том, не нужно ли нам поехать в больницу, предложить помощь, подключить свои связи, перевести Ковалькову в столичную клинику. Я даже рот открыла, что бы задать этот вопрос, но Страхова меня опередила, заговорила торопливо, опасаясь, что я снова задам очередной вопрос.
– Как только я приехала, следователь принялся расспрашивать про тебя, Ульяна. В каких Вы отношениях с Ковальковой, не собиралась ли ты сегодня в офис? У охранников полицейские записи с камер просмотрели. Выясняли – приезжала ли ты. Я так поняла, что на камерах тебя нет, охранники божатся, что ты не приходила. Но следователь прямо, упорствует, мол, была ты в офисе и ругалась с Анькой. Еще говорит, что ты не отвечаешь на звонки. Кстати, почему не отвечаешь? Я тебе столько раз набирала!
Я выхватила из сумочки телефон. Так и есть, стоит на беззвучном. Перед встречей с Эдером поставила. Куча неотвеченных вызовов от неизвестных абонентов. От директора, тоже, с десяток.
Теперь понятно ее поведение. Она решила проверить мое алиби, удостовериться, что оно есть, предупредить о подозрениях полиции. А если бы алиби у меня не оказалось? Чтобы сделала Вера Романовна в этом случае? Обеспечила его сама, или спрятала меня от следствия? Судя по решительному виду, с нашего директора станется и такое поведение. Отчаянная она женщина, как я погляжу!
– Вера Романовна, не переживайте так, – улыбнулся Димка, который тоже понял, что тайное совещание затеяно в машине с единственной целью, выяснить не грозит ли мне обвинение в причинении вреда Ковальковой. – Ульяна сегодня целый день была рядом со мной, в "Авангард" мы не заезжали.
Успокаивая Страхову, я рассказала о своем сегодняшнем дне.
– Мы утром рванули к Максу в лагерь, там пробыли до двенадцати, в город вернулись в половине второго. У меня же встреча с австрийцем была назначена в ресторане «Траттория». Это тот ресторан, где мы мой день рождения два года назад отмечали. Ваш звонок нас там и застал. Анюте я, правда, обещала приехать в офис, но не раньше четырех.
– Слава Богу. В офисе тебя не было! И доказать сможешь! – Вера Романовна побарабанила ногтями по ручке двери. – Но мне очень не нравится, как ведут себя полицейские и следователь. Словно решили сделать тебя виноватой. Знаешь, что – звони ка ты Верещагину.
Страхова перед нашим адвокатом испытывала благоговейный трепет, увидев только единожды как он работает с полицейскими: – Пусть приезжает. Да, Дим?
– Если только для Вашего успокоения, – пожал плечами Смирнов. – Мы и без него обойдемся. Деньги целее будут.
– Именно для моего спокойствия, – возразила она. – Немедленно звони адвокату.
На мой звонок Верещагин откликнулся сразу. Выслушав кратное изложение истории, обещал приехать в течение часа. Раньше не получится – он за городом.
Машина Смирнова, в гордом одиночестве стоящая на уличной парковке, не осталась не замеченными. К нам, от будки охранников, спешно бежал молодой человек, одетый в джинсы и неприметную футболку. Принадлежность к органам выдавала черная кожаная папка, удерживаемая им подмышкой. По моим наблюдениям, оперативники, все как на подбор, таскают с собой точно такие же. Кожаная черная папка, как принадлежность к касте оперов – прекрасный афоризм! Вслух я это не произнесла, только покосилась на Смирнова. Слава Богу, у него такой нет.
Оперативник распахнул дверь с водительской стороны, пару секунд смотрел на Димку и, узнав, поздоровался, а потом его взгляд остановился на мне.
– Ульяна Маркова? – спросил он.
Без сомнения, как я выгляжу, уже было известно всем сотрудникам доблестных органов, наводнившим наш офис. Поэтому вопрос был задан скорее для проформы.
– Вас ждет следователь, – продолжил оперативник. – Почему не заходим в офис?
Тон его был резок, развязан. Пару секунд я размышляла, не начать ли учить молодого человека азам общения с населением. Например, объяснить, что сотрудник полиции обязан первым делом представиться, а потом вопросы задавать. Но ту же поняла, что мое подступившее возмущение вызвано вовсе не тоном сотрудника полиции, а тревогой за подругу и невозможностью помочь ей. Поэтому решила поумерить свой пыл.
– Вас жду, – все же не смогла удержаться от небольшой резкости.
Распахнула дверь машины, почти выпрыгнула из нее и стремительно зашагала в сторону здания «Авангарда». Оперативник поспешил за мной, стараясь идти чуть позади, создавая иллюзию того, что он конвоирует задержанную при попытке бегства.
Споро подоспевшие к нам Страхова и Смирнов эту иллюзию поломали, образов чуть ли не толпу. Сотрудник оказался окружен нами, и уже казалось, что это мы ведем его в сторону офиса.
Так, вчетвером мы и дошли до кабинета директора.
Попытки Димки и Веры Романовны пройти со мной в кабинет, молодой оперативник пресек, очень невежливо указал остаться в коридоре.
«Ульяна, ты спокойна, ты совершенно спокойна. Анька жива и это самое главное! Просто постарайся сейчас не взорваться!» – уговаривала я себя, проходя в кабинет.
За директорским столом заседал мужчина, в форменной рубашке следственного комитета. На вид, лет тридцати пяти, весь такой ладненький, кругленький, пухленький, словно Вини Пух. Пуговицы на его рубашке топорщились под явно большим пузцом, а лицо, с детско-наивным выражением, вовсе не соответствовало серьезной должности.
– Присаживайтесь, Ульяна Владимировна! – следователь указал мне на стул. – Мы Вас давно ждем.
Я заняла предложенное место. Молчала. «Как же к нему обращаться? Господин? Товарищ? Хоть бы имя отчество свои назвал».
Улыбнувшись мне, как долгожданному родственнику, представился:
– Воронцов Сергей Михайлович, следователь, следственного отдела….
Следом шло название отдела и перечисление регалий.
– Ульяна Владимировна, сегодня днем Вас видели в кабинете Ковальковой Анны Ивановны. А потом ее нашли с пробитой головой, все в том же кабинете. Как Вы это объясните?
Он не давил, не обвинял, не повышал голос. Весь его вид выражал сочувствие моей незавидной судьбе и жгучее желание помочь.
– А в какое время меня видели? – решила конкретизировать претензии следствия ко мне.