Сара подождала его ответа. Или, может быть, дала ему возможность тяжело вздохнуть.
— Я не вовремя?
— Нет, нет, просто у меня тут была встреча с… э-э… кое с кем. Значит, из «Хоум депот» должны были доставить настенную плиту — и?..
— Звонил сотрудник из управляющей компании вашего дома и жаловался, что коридор возле вашей квартиры перегорожен.
— Попробуйте договориться с тем, кто будет устанавливать плиту, чтобы он занес ее внутрь.
— Если бы все было так просто. Они оставили большую плиту и привезли вытяжку, которая идет в комплекте с нею. Я звонила в магазин. Там уверяют, что вы заказали именно это.
Лэнг снова тяжело вздохнул:
— И с кем вы разговаривали? С Фраем или Лори?
Через тридцать минут
Если бы бритый с напарником знали о том, как чувствовал себя Лэнг, вернувшись в гостиницу, они могли бы считать, что хотя бы частично достигли своей цели. В еще не восстановившихся травмированных частях — а таковые преобладали в его теле — ныло, зудело или попросту болело. Рейлли преодолел желание растянуться на кровати, чтобы дать отдохнуть мышцам и суставам, и прямиком направился к столу администратора.
— Не могли бы вы помочь мне? — осведомился он.
— Конечно, — кивнула женщина. — Может быть, порекомендовать вам место для обеда? Или заказать на завтра такси, чтобы вы могли осмотреть город? — Она заговорщицки улыбнулась: — Или подобрать вам компанию на вечер?
— Нет, благодарю вас. — Лэнг указал на толстый том, который мог быть только телефонным справочником: — У меня есть хобби — я коллекционирую старинные книги. Знакомый рекомендовал мне магазин здесь, в Праге…
Не надеясь правильно выговорить сложное название, он записал его.
— А там, на вывеске, было написано, что они не принимают без предварительной договоренности. Не могли бы вы?..
Женщина вновь кивнула и подняла трубку старомодного дискового телефона.
Говорила она на незнакомом Лэнгу языке; он решил, что по-чешски. Ему удалось уловить лишь слово «американец», что во многих европейских странах воспринималось как «лох, которого можно развести на бабки». Потом она протянула ему трубку.
— Здравствуйте, — выжидательно произнес он.
— Мистер Рейлли?
Он не мог понять, кому принадлежит этот голос, говоривший по-английски лишь с небольшим акцентом, — мужчине или женщине.
— Кто же из моих клиентов был настолько любезен, что адресовал вас ко мне?
Лэнг внезапно решил говорить правду. Или, по крайней мере, держаться настолько близко к правде, насколько это можно было позволить.
— Ион Уизерсон-Уилби.
— Такое несчастье! Вы слышали?
Лэнг кивнул, как будто собеседник мог его разглядеть:
— Увы. Он упомянул о вашем магазине незадолго до… э-э… своей смерти. А мне очень хотелось бы посмотреть, не найдется ли у вас чего-нибудь интересного для меня.
— Вас интересует что-то конкретное или какой-то исторический период?
— Что-нибудь вроде того, что вы продали сэру Иону.
Последовала явственно уловимая пауза:
— Думаю, мы могли бы встретиться где-нибудь вне моего магазина.
— Я впервые в Праге. Так что выбор за вами.
— Как вы относитесь к кухне Нового Орлеана?
Странный вопрос.
— Неплохо, но…
— В подвале вашей гостиницы примерно через час, вас устроит? Чтобы поговорить, нужно успеть до девяти вечера. А потом, когда заиграет музыка, мы не услышим друг друга.
В трубке послышались частые гудки.
Но как человек, с которым он только что разговаривал, собирается узнать его при встрече? Он ведь даже не спросил имени человека, с которым намерен встретиться.
И лишь потом Лэнг вспомнил вывеску у лестницы в подвал возле входа в гостиницу: «жареное мясо, по вечерам американский джаз-оркестр и блюз». Несомненно, подходит под определение «кухня Нового Орлеана».
И джаз — тоже. Лэнгу нравился диксиленд — музыкальный стиль, взросший в городе, который раскинулся в излучине Миссисипи, городе, «где все легко», на богатой почве духовных песнопений, африканских ритмов и вольной импровизации.
Впрочем, он приехал в Прагу вовсе не ради музыки. Тем более что она начнется лишь через час после назначенного времени встречи.
Лэнг спустился по металлической спиральной лестнице и оказался в помещении, похожем на большую пещеру. Слева от входа располагалась небольшая эстрада, на которую вскоре должны были выйти музыканты. Лишь дойдя до подножия лестницы, Лэнг понял, что пещера вырублена в монолитной скале. Пока не было холодильников, в таких погребах подолгу хранили овощи. Но подвала такой величины он не видел еще никогда.
Как только Лэнг оказался внизу, к нему подскочил официант в белой куртке:
— Мистер Рейлли?
Лэнг кивнул.
— Сюда, пожалуйста.
Его проводили к единственному столику, за которым сидел посетитель. Пожилой человек поднял на него выцветшие почти до белизны голубые глаза и протянул руку:
— Извините, что не встаю, мистер Рейлли, но…
Только сейчас Лэнг обратил внимание на то, что его собеседник сидит в инвалидном кресле, да еще каком — чрезвычайно старомодном, плетенном из лозы, но, впрочем, казавшемся свежеотполированным.
Лэнг пожал руку, походившую на ощупь на старый высохший пергамент.
Старик улыбнулся, продемонстрировав темно-желтые зубы.
— Вам нравится мой раритет? — Он похлопал ладонью по подлокотнику. — Оно не моложе меня, а может, и старше. Сделано вручную еще в то время, когда люди гордились своими изделиями. Мне приятно думать об этом кресле как о моем «чиппендейле»[19] или «Бугатти». — Он жестом предложил Лэнгу сесть. — У меня, похоже, есть преимущество перед вами. Я знаю ваше имя, а вы моего — не знаете. — Он выпустил ладонь Лэнга. — На английский манер оно произносится Гавел Клаус.
Акцент букиниста был определенно британским.
— Вы прекрасно говорите по-английски.
Клаус откинулся на спинку кресла:
— А иначе и быть не могло. Я ведь значительную часть войны прожил в Англии — до убийства Гейдриха. А после гибели героев, скрывавшихся в церкви Святых Кирилла и Мефодия, и уничтожения деревни Лидице решил, что должен что-то делать. Меня перебросили самолетом, и я на парашюте спустился к партизанам.
Лэнгу пришлось напрячь память. Рейнхард Гейдрих, олицетворение истинного арийца, приближенный Гиммлера, был назначен «протектором Богемии». Его политика отличалась крайней жестокостью, однако он почему-то был уверен, что народ оккупированной Чехословакии любит его, и потому повсюду разъезжал в открытой машине. Закончилось это тем, что в мае 1942 года чех, незадолго до того сброшенный на парашюте с английского самолета в окрестностях Праги, швырнул на пассажирское сиденье изготовленную в Англии бомбу. Предполагалось, что это убийство подкрепит моральный дух народов оккупированной немцами Восточной Европы.
Убийц, попытавшихся укрыться в православной церкви, быстро отыскали. Они предпочли покончить с собой, нежели сдаться и обречь себя на страшные пытки. Немцы же, в отместку за смерть своего высокопоставленного чиновника, стерли с лица земли две чешские деревни и уничтожили всех их жителей — мужчин, женщин и детей.
Клаус поднял руку, подзывая официанта.
— Но вы приехали в Прагу, конечно же, не для того, чтобы слушать стариковские разглагольствования. Я рекомендовал бы рагу из лангустов. Знакомые, побывавшие в Новом Орлеане, говорят, что здесь его недурно готовят.
Знакомые Клауса ничуть не ошибались.
К тому времени, когда Клаус отложил вилку, помещение начало заполняться людьми. Лэнг ожидал, что слушать вечернюю программу придет молодежь, однако большинство посетителей было средних лет и старше.
Клаус допил остатки пива:
— Лучше бы нам перейти к делу, пока не появился оркестр. Так что же именно вас интересует?
— У вас имеется что-нибудь вроде тех рукописей, которые вы продали сэру Иону?
Клаус хохотнул; трудно было ожидать от столь хрупкого человека, да к тому же калеки, столь звучного басовитого смеха:
— Нет, думаю, что-то подобное осталось только в музеях.
— А что вы могли бы сказать о тех рукописях, которые продали? — спросил Лэнг, наклонившись к собеседнику через стол и понизив голос.
— Сказать? — Брови Клауса удивленно взметнулись вверх седыми дугами. — Это, несомненно, часть находки из Наг-Хаммади, эллинистический греческий язык, вернее, его коптский диалект…
Лэнг терпеть не мог перебивать собеседников, но сейчас ему очень хотелось узнать то, что нужно, прежде чем заполнятся соседние столики, заиграет музыка и нужно будет кричать, чтобы собеседник тебя услышал.
— Все это я знаю. Я хотел бы узнать, что там было написано и где вы их взяли.
— Думаю, вы понимаете, что поставщики — это важнейшая профессиональная тайна…
— Но копты… Чехия находится так далеко от Египта!
— А я не говорю, что нашел их в Праге. Но все же стоит обратиться к истории. Четвертый век — период, когда были созданы интересующие вас рукописи, — был временем быстрого упадка и краха Западной Римской империи. Тогда столицу перенесли в Равенну, оборонять которую было легче, чем Рим. Захватившие власть франкские вожди стали называть себя цезарями, хотя не являлись ни римлянами, ни вообще италийцами. На востоке в это время процветал Бизантиум, город Константина. Мистер Рейлли, вам известно, сколько времени существовала Византийская империя? — Честно говоря, Лэнг после колледжа ни разу об этом не думал и сейчас почувствовал себя студентом на экзамене. — От времени правления Константина, это середина четвертого века, до взятия Константинополя турками в 1453 году. Именно из-за падения империи Западу понадобилось искать новые пути на Восток. Если бы Византия устояла, Колумб не открыл бы Америку, направляясь в Индию.
Лэнг нетерпеливо поглядывал на людей, собиравшихся в ресторане. Гул голосов вокруг сделался ощутимо громче.