В отличие от хрупких предметов, используемых для киносъемок, стул не развалился, дерево даже не треснуло. А вот бритоголовый на секунду-другую растянулся ничком на полу, но тут же поднялся, опираясь на стол, и вновь двинулся вперед, волоча больную ногу.
Вот и сомневайся после этого в существовании безмозглого упорства.
Лэнг отступал вдоль стены, а бритоголовый продолжал наступать, описывая острием лезвия круги в воздухе. В конце концов Лэнг остановился. Нужно было дать противнику возможность приблизиться на расстояние удара. И когда дистанция сократилась до опасной, Лэнг, откинувшись корпусом назад, нанес правой ногой круговой удар, одинаковый и в дзюдо, и в джиу-джитсу, и, пожалуй, во всех остальных боевых искусствах, и подбил здоровую ногу бритоголового.
Верзила упал, словно подрубленное дерево, ухватившись в поисках опоры левой рукой за кресло Клауса. И кресло окончательно развалилось, словно мебель в ходе какой-нибудь сцены драки в салуне из второсортного вестерна. Труп несчастного букиниста грохнулся на пол, как сломанная кукла.
Но Лэнгу было не до оценки эмоционального содержания происходящего. Его противник был, похоже, неуязвим и сейчас вновь пытался подняться на ноги. Лэнг подумал было выскочить в кухню и отыскать там нож для себя, но выход преграждал противник. Оттуда, где находился Лэнг, можно было попасть только в спальню Клауса. Туда тоже нельзя было отступать — бритоголовый попросту выбрался бы в коридор и преспокойно разделался с Лэнгом.
И тут Лэнг наконец обнаружил искомое — рукоять «браунинга» торчала из-под складки ковра, сдвинувшегося во время схватки.
Бритоголовый тоже увидел пистолет. Он был ближе. Но раненая нога не позволяла ему двигаться быстро.
Так ли это на самом деле, должны были решить ближайшие мгновения. Если Лэнг не доберется до пистолета первым, он погиб.
Не глядя, Рейлли протянул руку назад, схватил со стола первую попавшуюся книгу и швырнул ее так, чтобы она пролетела вплотную справа от головы бритоголового. Рефлексы убийцы оказались в полном порядке. Он уклонился влево, прочь от пистолета. И Лэнг, словно ныряющий пловец, бросился на пол.
Падение в самом буквальном смысле вышибло из него дух. Перед глазами поплыли разноцветные пятна — его недолеченный организм протестовал против такого ужасного обращения с собой.
Стиснув пистолет двумя руками, Лэнг перекатился на спину, и в тот же миг бритоголовый кинулся на него с ножом.
Отдача дважды подбросила дуло «браунинга». Лэнг увидел, как медные гильзы, сверкая на солнце, описали в воздухе крутые дуги, и почуял запах пороха. А вот выстрелов он так и не услышал — вероятно, сознание выставило у него в мозгу какой-то блок, усилив одни чувства за счет других.
И еще Лэнг увидел, что бритоголовый сидит на полу, раскинув ноги. Нож лежал рядом с ним, но верзила не отрываясь смотрел себе на грудь, где быстро расплывались два пятна Роршаха[21], отчетливо видные даже на черной футболке. Затем он все же поднялся на трясущихся ногах, уставился на Лэнга со жгучей ненавистью, произнес что-то (по-чешски, решил Лэнг), сделал короткий шаг и во весь рост рухнул ничком на пол.
Лэнг поспешно откатился в сторону. Он был почти уверен, что этот человек сейчас снова встанет и нападет на него.
Уткнув дуло пистолета в сияющий скальп, Лэнг некоторое время прислушивался, пытаясь уловить звук дыхания, и лишь потом решился пощупать сонную артерию. Пульса не было.
Лэнг почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Уже не в первый раз подумал он о горькой иронии судьбы — все годы, которые он проработал в Управлении, Рейлли постоянно учился убивать людей, но ни разу не применил это умение. А после выхода в отставку он прикончил не менее полудюжины разных типов, всякий раз спасая собственную жизнь. И пусть убийства всякий раз оказывались единственным выходом из положения, он так и не смог к ним привыкнуть.
Загнав обратно в желудок рвавшийся наружу горький комок, Лэнг быстро осмотрел комнату. Кто-нибудь вполне мог услышать шум драки, выстрелы и вызвать полицию. Нужно было сматываться, и поживее. Он направился к двери, но остановился, заметив сразу две вещи.
Среди обломков кресла Клауса валялся кошелек — старомодная, похожая на мешочек вещица из тех, какие женщины носят в сумках, чтобы держать в них мелочь монетами. Лэнг, похоже, не видел его, когда пришел, но ведь у него не было времени, чтобы смотреть по сторонам. К тому же кошелек оказался пустым.
Но было и еще кое-что, чего Лэнг не видел прежде, — из сломанного подлокотника кресла торчал клок бумаги. Подлокотник оказался полым. А листок покрывали буквы, которые при беглом взгляде показались похожими на греческие. Возможно, Книга Иакова была у старого хитреца с собой и накануне вечером, но он не пожелал тогда расстаться с ней, так как намеревался наделать еще копий.
Лэнг в последний раз окинул взглядом комнату. Издалека доносились приближающиеся полицейские сирены. Он переступил через труп бритоголового. Убийство отвратительно, и все же Лэнг был очень рад, что 9-миллиметровые пули смогли остановить этого громилу.
Как ни странно, щепки от сломанного кресла не пристали к его одежде.
Глава 4
Дом приходского священника, католическая церковь Непорочного Зачатия,
Мартин Лютер Кинг-драйв, 48,
Атланта, Джорджия
8:34 вечера, через два дня
Лэнг подождал, пока домоправительница Фрэнсиса уберет со стола тарелки, оставшиеся после обеда. Как и следовало ожидать, Грампс отправился в кухню следом за ней.
— Вы уверены, что у вас не будет неприятностей из-за того, что вы поселили у себя меня и собаку?
Фрэнсис приостановился на полпути к шкафу, где обитала бутылка отличного односолодового виски:
— Не сомневаюсь, что епископ согласится, когда я скажу, что отступников полезно держать под присмотром. Если бы церковь в свое время получше присматривала за Лютером, мир сейчас был бы значительно лучше.
— Только потому, что вам случилось стать папистом.
Фрэнсис громко фыркнул и, подняв бутылку, показал Лэнгу этикетку:
— Именно так.
Лэнг проследовал за священником и бутылкой в маленький кабинет. В трех стенах не было окон, и их полностью занимали полки с книгами.
— Должен признаться, что искать меня здесь станут в самую последнюю очередь.
Фрэнсис взял серебряное ведерко, и кубики льда посыпались в стаканы.
— С этим не поспоришь. — И добавил, протягивая стакан Лэнгу: — А вы уверены, что вас действительно кто-то преследует? Что у вас не параноидальные видения, внушенные растревоженной фантазией?
Лэнг опустился в глубокое кожаное кресло:
— Не желаете съездить в мой деревенский домик и посчитать пробоины от пуль? Ну а закопченное пятно на месте моей квартиры вы должны были видеть своими глазами.
Фрэнсис тоже сел, отхлебнул из стакана и покачал головой:
— Да простится мне грубое выражение, но вы то и дело умудряетесь вляпаться в какое-нибудь дерьмо. Насколько я понимаю, Герт уехала именно поэтому?
Лэнг кивнул:
— Совершенно верно. Кроме того, мы ни в коем случае не хотим рисковать жизнью Манфреда.
Фрэнсис ненадолго задумался. За годы знакомства с Лэнгом он усвоил: если друг захочет чем-то поделиться с ним, то скажет сам, когда посчитает нужным.
— Из того, что вы сказали перед ужином, я понял, что вас интересует что-то связанное с Писанием и апостолами.
— Вероятно, да. В частности, с Иаковом. Он действительно был братом Иисуса?
Священник несколько секунд задумчиво разглядывал содержимое стакана, а потом поднялся и взял с полки потрепанную Библию.
— Это довольно спорный вопрос. У Матфея в главе 13, стихи 54–56, сказано… — Он открыл книгу: — «Придя в отечество Свое, учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? Не плотников ли Он сын? Не Его ли Мать называется Мария, и братья Его Иаков, и Иосий, и Симон, и Иуда? И сестры Его не все ли между нами?» Марк пишет почти то же самое в главе 6, стих 6. — Священник перевернул несколько страниц. — А у Луки, 2:7, сказано, что Он был первенцем у Марии; это можно рассматривать как намек на то, что у нее потом были и другие дети. Павел в Послании к галатам, глава 1, стихи 18 и 19, сообщает, что, когда он ходил в Иерусалим, не видел никого из апостолов, кроме Иакова, брата Господня.
Лэнг тоже приложился к своему стакану:
— Насколько я понимаю, для любителей перебирать четки это представляет сразу две проблемы: во-первых, из-за наличия неизвестно где родственников Бога и, во-вторых, из-за того, что это не согласуется с концепцией о вечной девственности Марии. Судя по тому, что мне удалось узнать, церковь относит всех этих родственников к первому браку Иосифа.
Фрэнсис вздохнул, вернул Библию на полку и снова сел:
— Vexata quaestio, спорный вопрос. Вполне возможно, что между ними действительно было сводное родство. Святой Иероним в четвертом веке объяснял, что они были двоюродными.
— Veritatem dies aperit[22], — усмехнулся Лэнг, подняв стакан.
Фрэнсис потряс свой стакан; кубики льда звонко перекатывались в хрустале.
— Время действительно может помочь выявиться правде, но этот вопрос так и не прояснился за две тысячи лет. Возможно также, что составители Евангелий выражались фигурально и, говоря о братьях и сестрах, подразумевали, что все мы дети Бога.
Лэнг поднялся с кресла, чтобы добавить виски в стакан.
— Первоначальные тексты Евангелий были написаны по-гречески, верно?
— Насколько мне известно, да.
— Я не знаю языка, но, если память мне не изменяет, родной брат у древних греков назывался adelphos. Двоюродный — anepsios. Если древний имел в виду кузена или сводного брата, он так и написал бы — прямо.