а Веру.
– Нет, Иван Палыч, не могу, – с ласковыми, но одновременно и твердыми интонациями ответила та. – Мы строго следуем назначениям доктора Савельева.
– Так никто не узнает, Верочка! Я никому не скажу.
– Не могу, дорогой Иван Палыч, – развела руками Вера. Старик горестно вздохнул и повернулся, чтобы идти, но задержался на пороге и тихо, так что девушки едва его расслышали, произнес:
– Не могу уснуть. И проклятая меня никак не забирает. Отмучился бы уж… Не могу уснуть. Сегодня ведь очередная годовщина, в эту ночь…
Он тихо заплакал, опершись рукой о косяк. Ирочка испуганно глянула на Веру, но та уже подошла к старику и мягко взяла его под локоть.
– Идемте, Иван Палыч, я вам мятного чаю заварю. От мяты вы уснете, точно вам говорю. И валерианы могу накапать.
– Понимаете, Верочка… – тихо сквозь слезы прошептал старик, но тем не менее пошел за девушкой и дал себя усадить на стул, на котором еще недавно сидела она. – Сегодня очередная годовщина.
– Я помню, Иван Палыч.
Старик поднял на девушку красные от слез и недосыпа глаза, и Вера сглотнула подступивший к горлу комок. О том, что в эту ночь несколько лет назад на машине разбился с семьей единственный сын Ивана Павловича Ванюкова, она прекрасно знала. В прошлом году накануне этой годовщины она, помня, что Иван Палыч проведет ночь в тяжелых воспоминаниях и слезах, специально просила Савельева разрешить дать старику двойную дозу снотворного. Обычно Ванюков не страдал бессонницей, он был одним из немногих постояльцев, кто обладал крепким ночным сном, только раз в год, в эту трагическую для него ночь, не мог спать. Но в этот раз Вера, погруженная в мысли о дневных событиях, забыла подойти к Савельеву. Доктор так и ушел домой после смены, не выдав старику снотворного. Находчивая Вера предложила Ире дать Ивану Палычу полтаблетки аскорбиновой кислоты под видом снотворного, что и было сделано. Но, видимо, эффект плацебо не сработал.
Пока Вера усаживала старика и утешала его, Ирина поставила чайник и достала из шкафа пачку с пакетиками мяты.
– В этот час, в этот час мне позвонили… – дрожащим голосом рассказывал старик историю, которую все обитатели пансионата уже знали наизусть. – Хорошо, что Любочка, моя жена и верная подруга, не дожила до той ночи. Как бы она пережила – ума не приложу. Ушли все, а я один остался. И живу, живу, никак не умру. А кому я сдался?
Старик сделал маленький глоточек заваренного для него мятного чая. Вера, слушая, накапала в пластиковую рюмочку валерьянки. Пусть старик выговорится. Погорюет с ними в компании, расскажет вновь о своем горе и успокоится. Вера знала, что у Ванюкова никого не осталось из семьи, а за его проживание в пансионате платит близкий друг его сына. Иван Палыч прожил в одиночестве после трагедии полгода и не выдержал, попросил навещавшего его друга сына, который тоже вырос на его глазах, пристроить в какую-нибудь «богадельню», как он выражался. Лишь бы не быть больше одному. Финансы молодого мужчины позволяли тому содержать старика в приличном пансионате. Правда, самому Ванюкову не говорили, сколько это стоит, иначе он бы ни за что на такую «богадельню» не согласился.
А Иван Палыч, прихлебывая остывающий чай маленькими глоточками, продолжал свой рассказ, только уже не плакал. Ира украдкой просматривала лежащую на столе газету, оставленную кем-то из дневной смены, Вера сидела рядом со стариком и с сочувствующим видом слушала. Когда Ванюков сделал паузу, чтобы высморкаться в большой клетчатый платок, выуженный из кармана пижамных брюк, подвинула ему нетронутую рюмочку с валерианой. Старик выпил успокоительное одним махом, будто водку, и вытер рот тыльной стороной ладони.
– Ладно, пойду я, – закончил он свой рассказ и поднялся со стула. – Верочка, так, может, все же дадите таблеточку? Боюсь, так и не усну. Доктор Савельев не узнает, обещаю вам!
– Ну что с вами поделать, Иван Палыч! – притворно вздохнула Вера и кивнула напарнице:
– Ира, дай еще полтаблетки того же снотворного.
Напарница послушно открыла шкафчик с лекарствами и достала половинку аскорбинки. На лице старика показалась благодарная улыбка.
– Пойдемте, Иван Палыч, я вас провожу, – предложила Вера после того, как старик выпил «снотворное». Он не стал возражать и вышел за дверь.
Комната Ванюкова находилась в противоположном конце коридора, вторая по счету от лестницы. По дороге Иван Палыч все благодарил Веру за то, что его выслушали. А уже в дверях своей комнаты заявил, что «снотворное» подействовало и теперь он уже уснет. Вера улыбнулась на прощание и пожелала старику спокойной ночи.
– Верочка, не знаете, куда пропал Гаврила? – вдруг спросил Ванюков. Девушка качнула головой и высказала предположение, что кот где-то гуляет. Пропажи усатого постояльца не были странными: он исчезал обычно на несколько дней, а затем опять объявлялся в пансионате – голодный и похудевший.
– Если бы вы знали, как мне хочется, чтобы он… пришел ко мне в гости. Вы меня понимаете.
– Бросьте, Иван Палыч! – горячо воскликнула Вера. – Увижу Гаврилу у ваших дверей, наоборот, не пущу!
– Ах, девочка! Уж, пожалуйста, не прогоняйте его, – мягко улыбнулся старик. – Кто-то боится нашего Ангела смерти, а кто-то, как я, его ждет. Даже колбаски попросил Алевтину прикупить – в угощение.
Он еще собирался что-то сказать, но, махнув рукой, развернулся и скрылся в комнате. Вера постояла у дверей, пытаясь справиться с душевной бурей, которую породили рассказ Ивана Палыча и его недавние слова. Сколько она уже работает здесь, а все никак не привыкнет ни к историям стариков, ни к их высказываниям в таком вот ключе. Ангел смерти… В висках заныло: ей вновь вспомнилось письмо покойной Кузьминичны, а затем подумалось о мужчине по имени Влад. Как несправедливо кто-то там, наверху, распределяет отведенные сроки: кого-то на полпути «срезает», а кого-то заставляет прожить долгую и мучительную жизнь. Вон, старик Ванюков многое бы отдал за то, чтобы наконец-то уйти в вечность.
Вера вернулась в медсестринскую и в дверях столкнулась с Ирочкой:
– Меня Семенова позвала. Говорит, давление поднялось. Пойду гляну. Все расстраивается из-за своего потерянного медного наперстка – того, что от матери ей достался. Наверняка уронила и он закатился в какую-то щель. Или положила в другое место. Чего, спрашивается, так расстраиваться?
– Ира, старикам эти «безделушки» очень дороги, потому что связаны с теми или иными воспоминаниями.
– Да понимаю я это! Ну так пусть тогда берегут их как зеницу ока. А то вон перед этим и Сидоркин меня донимал: куда пропала его трубка, из которой он табак еще в войну курил. Будто я ее взяла…
– Они старики, Ира, не забывай. Иди, Семенова тебя уже заждалась.
Ирочка вышла, и Вера налила себе уже остывающей воды из чайника и опустила в чашку пакетик мяты. Сильно не заварится, но ей и не хочется крепкого настоя. Газета, которую читала Ирочка, лежала раскрытой, и Вера от скуки принялась просматривать статьи. Ничего особенного, все в духе этого издания. И лишь на последней странице две заметки привлекли ее внимание. По мере чтения любопытство трансформировалось сначала в легкое беспокойство, затем – в нарастающую с каждой прочитанной фразой тревогу. Дочитав до конца, Вера поняла, что ей по-настоящему страшно. Похоже, эту часть страницы скоро отведут под криминальную хронику. В первой заметке говорилось о найденной в лесу убитой молодой женщине без документов. Смерть наступила около недели назад. Погибшая была завернута в плащ, надетый прямо на голое тело, на руке у нее оказался глубокий порез. Во второй заметке речь шла о пропаже некой Марии Синицыной, жительницы соседнего городка. С фотографии на Веру смотрела молодая женщина с темными глазами и светлыми крашеными волосами. Жесткая линия рта, маленький подбородок и, напротив, слишком высокий лоб, наполовину скрытый челкой, – ее черты хоть и не были классически правильными, но запоминались. Последний раз Марию видели в прошлый четверг: она выходила из подъезда в компании мужчины. Мужчине на вид было лет тридцать пять, одет он был в черные джинсы и черную кожаную куртку, высокий, плечистый, светловолосый, довольно привлекательной внешности. Вера прочитала эти приметы и вновь вздохнула: понятно, почему соседки приняли ее гостя за «маньяка». Влад вполне мог подойти под эти общие приметы.
Мария Синицына, Мария Синицына… Та ли эта Мария из книжечки Валентины Кузьминичны? К этому имени добавилось имя погибшей ранее Галины Старополовой, и в памяти всплыло еще одно женское – Яна. Две заметки из этой газеты и одна – из старой, как кусочки одной мозаики… Вера с ужасом подумала: а что, если неопознанная женщина – еще одна из «черного списка» Валентины Кузьминичны? Яна? Если это так, то, получается, уже три человека из пяти мертвы. И, не дай бог, Марию Синицыну постигнет или уже постигла та же участь! Тогда их станет четверо. Еще остается тот мужчина, с которым Вера раньше разговаривала. Внезапно, поддавшись порыву, девушка схватила свой мобильный телефон и отыскала вначале номер, который должен был принадлежать Яне. Ну и что, что ночь. Ей только нужно убедиться… Убедиться, что эта женщина жива и не имеет никакого отношения к найденному неопознанному телу. Телефон ответил механическим голосом, что абонент находится вне зоны действия сети. Как и раньше. Вера нажала на следующий номер, который должен бы принадлежать либо Марии Синицыной, либо Галине Старополовой, но и по нему абонемент оказался недоступен. Как и по следующему номеру. Веру прошиб пот. Она пролистала список своих исходящих звонков дальше, отыскивая номер мужчины, и с удивлением обнаружила, что у безымянного номера теперь появился адресат – Влад.
Вера зажала телефон в ладони и откинулась на спинку стула. Это что же получается… Влад – это тот самый мужчина, которому она дважды звонила и который ей ответил, что не знаком с Валентиной Кузьминичной? Но он же привез для Веры сообщение от старушки! Значит, Влад соврал – или в том, что не был знаком с Валентиной Кузьминичной, или в том, что сообщение от нее. Зачем? Сложный вопрос, потому что ей, Вере, ничего об этом человеке не известно. Это раз. Два – Вера увидела, что этот молодой мужчина помечен знаком смерти. Теперь, после прочтения газеты, девушка уже не сомневалась в том, что Владу угрожает смертельная опасность.