– Наверное, – вмешалась Генриетта, – мы не должны спрашивать, чем именно вы занимаетесь.
– Да, вы все правильно понимаете.
– Тогда мы и не будем спрашивать, – продолжала Генриетта, – а постараемся сами догадаться. Но вряд ли наши догадки будут верны.
– Как мило с вашей стороны! Значит, вы будете думать обо мне?
– Это вы очень милы – ведь вы везете нас домой.
– Видите ли, доктор Адер прав – дамам не пристало гулять в этом городе одним.
– Представляете, мы вообразили, что нас похитили для гарема какого-нибудь султана, – сказала Генриетта со смехом.
– О, это не так уж невозможно. Здесь такие вещи случаются. Иногда женщин действительно похищают. Видите ли, люди здесь очень отличаются от европейцев.
– Нам это известно, – сказала я. – В некоторых странах на женщин смотрят как на людей второго сорта, существующих единственно для того, чтобы ублажать мужчин.
– Увы, это так, мадемуазель. Поэтому, находясь в экзотических странах, надо быть готовыми и к экзотическим обычаям.
– Мы никогда не забудем этот день, правда, Анна? – воскликнула Генриетта. – Сначала несколько часов свободы. Какое блаженство! А затем мы потерялись… Какой ужас мы испытали, когда нас везли по улицам неизвестно куда. Он даже ничего нам не сказал! Да он и не мог этого сделать, не зная толком английского языка. И, наконец, мы очутились лицом к лицу с доктором Адером, который был одет как султан… Просто как в сказке!
Она смотрела на Филиппа Лабланша почти умоляюще. В ее взгляде ясно читалось – расскажите нам все, что вы знаете об этом удивительном докторе и его загадочном поведении.
Но, несмотря на все его очарование и готовность оказать нам любые другие услуги, Лабланш остался непреклонен и ничего нам не сказал, если ему, конечно, было что сказать.
Мы пересекали Босфор.
– Переезжаем из Европы в Азию, – торжественно произнесла Генриетта. – Звучит захватывающе, а между тем это всего-навсего узкая полоска воды. Но какой все же это интересный город! Мне бы хотелось узнать о нем побольше. Странно – мы живем в таком историческом месте и не видим ничего, кроме больничных коек.
– Я считаю, что вы просто великолепны, – сказал Филипп Лабланш. – Вы делаете столько добра этим несчастным людям!
– Доктор Адер придерживается на этот счет другого мнения, – возразила я.
– О нет! Он тоже считает, что вы приносите большую пользу. С этим никто не может спорить. Мы так много слышали о вас и о вашей изумительной мисс Найтингейл. Ее все считают героиней, даже больше, чем героиней, – святой. А вы, ее помощницы – вы ангелы милосердия. О вашем подвиге люди никогда не забудут.
– А вот мы сами совсем не чувствуем себя ангелами, е так ли, Анна? – засмеялась Генриетта. – Во всяком случае, не в госпитале. Хотя некоторые из раненых действительно нас любят, я в этом уверена. Но вот местное начальство… Они считают нас досадной помехой, не более того.
– Вы ошибаетесь. Просто у них не хватает времени, чтобы сказать вам, какое нужное дело вы делаете. Ведь в госпитале столько работы!
Мы подъехали к пристани.
– Я провожу вас до госпиталя, – сказал Филипп Лабланш.
– О, в этом нет нужды, – возразила я. – Мы теперь и сами доберемся.
– Но иначе я буду считать, что не до конца выполнил свою миссию. А, кроме того, должен вам сказать, что у меня есть дела в госпитале. Там много наших раненых, и мне иногда приходится приезжать туда.
– Значит, мы сможем еще когда-нибудь вас увидеть, – сказала Генриетта.
– Надеюсь. Более того – я постараюсь, чтобы так и произошло.
Мы поднялись на холм. Перед нами лежал госпиталь. В сумерках, когда безжалостное солнце не обнажало его убогого вида, он выглядел даже романтично. Казалось, что перед нами дворец султана.
– Мы так вам благодарны, – произнесла Генриетта. – Вы были очень любезны. Рядом с вами мы не чувствовали себя двумя заблудившимися дурочками. Правда, Анна?
– Да, конечно. Спасибо вам, месье Лабланш.
– Мне было очень приятно сопровождать вас.
Он улыбнулся и пожал мне руку, затем повернулся к Генриетте, которая тоже одарила его ослепительной улыбкой.
– Спасибо вам! – повторила она.
Он все еще держал ее за руку.
– Прощайте! – сказала Генриетта.
– О нет, не «прощайте»! Я часто приезжаю сюда и обязательно вас найду. Лучше скажем «до свидания». Мне кажется, так будет приятнее…
– Вы правы, – сказала Генриетта.
– Пойдемте же, – позвала я подругу. – Надеюсь, своим опозданием мы доставили не очень много хлопот.
И мы направились к госпиталю. Через несколько минут мы заступим на дежурство. Вот и конец нашему небольшому приключению. Но я не могла не думать о докторе Адере и о нашей невероятной встрече.
Взглянув на Генриетту, я поняла, что ее мысли заняты тем же…
Прощай, Ускюдар!
Мы много говорили о нашем приключении, когда, стоя с засученными рукавами у огромного таза, стирали простыни, погрузив руки в мыльную грязную воду.
– А вы знаете, – с каким-то подъемом заявила Генриетта, – мне кажется, что у него там гарем, и он живет, как султан. Когда нас привели к нему, я так и ждала, что вот сейчас он хлопнет в ладоши и скажет: «Уведите их, искупайте в молоке ослиц, украсьте щиколотки браслетами, надушите арабскими благовониями и доставьте к моему ложу».
– Я бы не удивилась. По-моему, он на все способен.
– Я тоже так считаю. Но согласитесь, Анна – он самый замечательный человек из всех, кого мы знаем.
– Самый странный – да. Я его ненавижу.
– А для меня он – загадка. Когда ему надоедает его работа в госпитале, он просто уходит оттуда и направляется к себе в гарем. Ну, кто бы мог подумать, что такое возможно? А вообще-то мне бы хотелось их увидеть, а вам?
– Увидеть кого?
– Как кого? Женщин из его гарема, конечно! Я представляю их себе черноглазыми, обольстительными… Они обводят глаза чем-то черным, и это делает их воистину пленительными. И вообще, когда женщина носит паранджу, в этом что-то есть. Представляете – скрыться от света, потому что так приказывает тебе твой господин и повелитель! В жизни восточных женщин есть только одна цель – нравиться мужчинам. Вообразите – нас бы доставили в его гарем и, увидев его, мы бы сделали реверанс и сказали: «Доктор Адер, я полагаю?»
– Ваше воображение порой уводит вас слишком далеко, – попыталась я урезонить подругу. – Не думаю, что у него там действительно гарем. Мне кажется, в таких местах обычно принимают наркотики. Представляете – они все возлежат на диванах и курят кальян.
– А вы еще большая выдумщица, чем я! Я лично предпочитаю гарем. Но какой он все-таки интересный и загадочный человек! Никогда не встречала такого…
Словом, она говорила о нем постоянно.
Наступила зима. Задули ледяные ветры, и нам становилось все труднее сохранять в палатах тепло. Работы по-прежнему было много. Со времени приезда мисс Найтингейл и всей нашей группы, конечно, многое изменилось – улучшились организация и условия содержания больных и раненых, но все же сиделки и сестры милосердия всегда были заняты до предела.
Элиза теперь работала в так называемой кухне для больных, которую организовала мисс Найтингейл. Она купила на собственные средства и привезла с собой мясные экстракты и другие питательные вещества, которые считала необходимыми для выздоравливающих. Физическая сила Элизы оказалась на кухне весьма кстати – она легко ворочала огромные котлы и сковороды и, я думаю, приносила там больше пользы, чем ухаживая за ранеными в палатах.
Этель очень изменилась. Выражение счастья было постоянно написано на ее лице. Вскоре я угадала и причину, заметив, как тщательно она ухаживает за одним из раненых. Так осторожно перестилалась его постель, и так мило улыбалась сиделка раненому солдату, а он ей, что я поняла – эти двое достигли полного взаимопонимания.
Этель была девушкой мягкой, спокойной. Ее можно было бы назвать даже слабой, но эта хрупкость и беспомощность таили в себе неизъяснимое очарование, особенно в глазах мужчин, прикованных к больничной койке, – ведь рядом с такой девушкой самые тяжелые больные собирались и чувствовали себя более уверенными.
Однажды меня послали на кухню помочь приготовить еду для одного из наших пациентов. Там была и Элиза. Она обратилась ко мне:
– Вы заметили, как изменилась Этель?
– Да, – ответила я, – конечно, заметила.
– Она влюбилась.
– В одного из раненых. Я это поняла.
– Вот именно. Как я хочу, чтобы поскорей кончилась эта война! Надеюсь, что его не успеют вылечить и опять послать на фронт. Если он снова попадет в эту мясорубку, у него мало шансов вернуться.
– А что у него за ранение?
– Обычное – в грудь. Когда его привезли, доктора решили, что он уже не жилец. Ведь многие поумирали, а вот он выжил. Если хотите знать мое мнение, то я скажу так – любовь удержала его на этом свете.
– Так и он любит Этель?
– Как говорится, стрела Купидона поразила их обоих одновременно.
– Как это прекрасно! Она выглядит такой хорошенькой… Это счастье преобразило ее.
– Это точно. Удивительно все же, что с людьми делает любовь. Вы знаете, парень выздоравливает прямо на глазах. А она-то!.. Признаться, я за нее очень беспокоилась. Помните, что она удумала тогда, на корабле? Держу пари, что помните. Такое невозможно забыть. Ведь она могла сделать то, что задумала. У этих малышек, таких хрупких с виду, дьявольская решимость. Уж ежели они что решат, то, будьте спокойны, доведут дело до конца. Если бы вы тогда не вышли на палубу, лежать ей сейчас на дне!..
– Да, я с вами согласна.
– Ну вот, а она осталась жива. И знаете, мне кажется, что если этот солдат не помрет, с ней тоже все будет в порядке. Она начнет о нем заботиться, и, по-моему, малышке Этель только это в жизни и нужно.
– А как вы считаете, он на ней женится?
– Он так говорит. У него небольшая ферма где-то в деревне. Они владеют ею на пару с братом. Пока он здесь воюет, брат управляется на ферме. Для Эт вся эта история – просто подарок судьбы! Это Бог ей помог, не иначе. Правда, уж лучше парню поправиться к тому моменту, когда война уже закончится. И поедут они на свою ферму с нашей Этель…