ириконца Николая Ре-ми (Ремизова).
Дни, когда в «Правде» появлялись мои рисунки, были для меня особенными, праздничными. Повседневная же, так сказать, будничная моя работа карикатуриста была связана с незадолго до того созданной массовой, небольшого формата «Рабочей газетой». Я ежедневно являлся в редакцию, которая находилась в Охотном ряду, и, выбрав из последних международных телеграмм подходящую тему, тут же, в редакции, рисовал карикатуру в завтрашний номер. За недостатком цинка для изготовления клише рисунок часто вырезывался на линолеуме. Этим занимался симпатичный словоохотливый старичок, по специальности резчик печатей и штемпелей. Он располагался со своим нехитрым инструментом и банкой крепчайшего трубочного табака тут же, за соседним столом. Получив мой идущий в печать рисунок, он внимательно его рассматривал и сокрушенно качал головой, если обнаруживал обилие деталей или мелких штрихов. Потом неизменно принимался втолковывать мне, что линолеум не любит линейных контуров, а предпочитает крупные, четко обозначенные плоскости.
— Силуэтиком надо работать, дорогой товарищ, — приговаривал он со старческим смешком, — силуэтиком!
* * *
Константин Степанович ЕРЕМЕЕВ
Редактором «Рабочей газеты» был Константин Степанович Еремеев — дядя Костя, как называли его за глаза и в глаза, повторяя его дореволюционную партийную кличку. Я смотрел на этого колоритного человека с живейшим интересом: я знал, что дядя Костя — большевик старой ленинской гвардии, закаленный революционер, хорошо знакомый с царскими тюрьмами и ссылкой, один из организаторов и редакторов дооктябрьской «Правды», боевой участник и один из руководителей Октябрьского вооруженного восстания, знаменитый «солдат Еремеев», командующий Петроградским военным округом в первые дни Советской власти.
Дядя Костя совсем не был похож на редакторов, с которыми мне до того приходилось иметь дело. У тех были, как правило, интеллигентские пенсне, благообразные бородки, мирные лысины. А Еремеев имел наружность бывалого «морского волка» — коренастого, загорелого, с неизменной трубкой в зубах. Широченные плечи и шея атлета, ухватистые, мускулистые руки рабочего человека, способного постоять за себя.
Мне как-то довелось присутствовать, когда Константин Степанович рассказывал о маленьком происшествии, случившемся с ним в Петрограде. Время было тревожное — сентябрь 1917 года, разгул контрреволюции. Ищейки Временного правительства и белогвардейские юнкера преследуют большевиков. Вольготно чувствуют себя и уголовные элементы. Налеты, убийства, уличные ограбления стали бытовым явлением. Как-то поздним вечером Еремеев возвращался из типографии, где печаталась большевистская газета «Рабочий путь» (очередное маскировочное название «Правды»), и в пустынном переулке его остановили два мрачных субъекта.
— Деньги!
— Не имеется.
— Тогда снимай пальто!
— Пальто? Что ж, снимайте сами, ежели нуждаетесь.
Дядя Костя спокойно расстегнул пуговицы, и один из налетчиков, зайдя со спины наподобие услужливого гардеробщика, стал снимать с Еремеева пальто. Но, как только правая рука Константина Степановича освободилась из рукава, она нанесла грабителю молниеносный и сокрушительный удар. Бандит завопил от боли, придерживая руками вывихнутую челюсть, а сообщник его обратился в бегство. Еремеев снова застегнулся на все пуговицы, посоветовал обалдевшему грабителю обратиться в ближайшую амбулаторию и неторопливо продолжал путь домой.
Николай Иванович СМИРНОВ
Став в марте 1922 года редактором «Рабочей газеты», Еремеев вскоре же организовал выпуск еженедельного бесплатного иллюстрированного «Приложения» к ней. В «Приложении» печатались фотографии, зарисовки, очерки, а также сатирические фельетоны, стихи и карикатуры. К сотрудничеству в нем были приглашены Еремеевым известные художники-сатирики Д. Моор, М. Черемных, И. Малютин, В. Дени и другие. Ответственным секретарем «Приложения» стал молодой поэт В. Лебедев-Кумач. Художественно-технической частью ведал И. Абрамский, которого Константин Степанович хорошо знал по работе в «АгитРОСТА» и привлек к участию в «Рабочей газете».
«Приложение» стало любимым детищем Еремеева, отдававшего ему максимум времени, внимания, энергии, выдумки. Особенно близок был сердцу и духу дяди Кости сатирический раздел «Приложения», ведь Константин Степанович сам отлично владел острым пером публициста, и его саркастические памфлеты и фельетоны не раз появлялись в дооктябрьской большевистской печати. Не удивительно, что сатирическая часть «Приложения» неуклонно расширялась от номера к номеру.
Печатались в нем и мои рисунки. А началось это так: свои карикатуры для «Рабочей газеты» я обычно сдавал секретарю, стесняясь входить в кабинет, где работал Еремеев. Как-то секретарь взял у меня очередной рисунок, чтобы показать редактору, но как раз в этот момент дядя Костя вышел из кабинета.
Мельком взглянув на карикатуру, он лаконично сказал секретарю:
— Пускайте.
Потом, приподняв бровь, вынул изо рта трубку и коротко спросил:
— Почему ничего не даете для «Приложения»?
Я смутился:
— Н-не знаю, дядя Ко… Константин Степанович. Никто ничего не говорил. Отчего же… Я, так сказать, с удовольствием…
Еремеев посмотрел на меня с едва заметной улыбкой.
— Ладно, — сказал он. — Не робейте. Сатирику следует быть посмелее. Свяжитесь с Абрамским и приносите рисунки. Работайте.
Константин Александрович МАЛЬЦЕВ
Примерно к шестому или седьмому номеру «Приложение» превратилось в самый настоящий сатирический журнал, только без названия. Весь маленький редакционный коллектив напрягал фантазию в поисках подходящего имени. Перебрали все мыслимые предметы, обладающие колющими, режущими или жгущими свойствами — такие, как шило, клещи, напильник, жало, репейник, заноза, крапива и т. п. Все это, однако, решительно отвергалось дядей Костей как шаблонное и надоевшее. Тогда пошли в ход всевозможные кусающие и жалящие представители животного мира: оса, шмель, еж, скорпион, волкодав и даже… крокодил. Последнее предложение внес под общий смех и иронические возгласы член редколлегии «Рабочей газеты» Сергей Гессен, еще совсем молодой партийный журналист, один из первых комсомольских вожаков. Гессен обращал на себя внимание необыкновенно красивыми чертами матово-бледного лица и глубокими черными глазами, придававшими ему сходство с Гаршиным.
— А что? — защищался Гессен. — Чем плохо? Крокодил. Ей-богу, подходящее название.
Между тем «Приложение» продолжало выходить без названия, хотя, по существу, представляло собой вполне законченный сатирический журнал. Очередной номер был уже сверстан и спущен в машину, но первая страница, на которой должно было красоваться название, оставалась пустой.
Феликс Яковлевич КОН
На заседании редколлегии с решительным видом поднялся директор издательства А. Ратнер.
— Константин Степанович!
Больше тянуть не можем. Машины стоят, типография ждет. Давайте название!
Дядя Костя немного помолчал, вынул изо рта трубку, неторопливо ее выколотил, снова набил табаком, чиркнул спичкой, затянулся, выпустил голубоватый клуб дыма, помахал на него рукой и сказал:
— Крокодил. Я согласен с предложением Гессена.
После короткого изумленного молчания посыпались возражения. Наперебрй говорили о том, что читатель ни в коем случае не полюбит журнал с таким отталкивающим названием, что крокодил несимпатичен, неприятен, безобразен…
— Зато зубаст, — отрезал Еремеев. — А насчет прочих его качеств, то именно от вас, художников и поэтов, зависит сделать нашего «Крокодила» симпатичным, привлекательным, популярным. От вас зависит, чтобы читатель оценил и полюбил нашего «Крокодила».
На том и порешили.
Вот так, с подписью «Неожиданное приложение» и появилось на обложке первого номера «Крокодила» (тринадцатого номера «Приложения») изображение лукаво прищурившегося, задорного ярко-красного крокодила, нарисованного Иваном Малютиным и открывшего собой бесчисленную вереницу крокодилов и крокодильчиков, которые работают, хлопочут, орудуют вилами на страницах журнала на протяжении полустолетия и по сей день.
«Теоретическое обоснование» под новое название подвел Демьян Бедный, написавший для первого номера «Крокодила» нечто вроде сатирического манифеста под названием «Красный крокодил — смелый из смелых — против крокодилов черных и белых».
В «манифесте» говорилось:
…В пору нэповского половодья,
Когда нэп, накопляя жирный ил,
Стал походить на мутный Нил,
И когда можно видеть поминутно,
Как там, где наиболее мутно,
Орудует крокодилье племя,
Решили мы, что пришло время
Для очистки нэповского Нила
Выпустить Красного Крокодила…
И дальше:
…Ворошить гниль без всякой милости.
Чтобы нэповская муть не цвела
И не гнила.
Вот какова задача Красного Крокодила!
А художник Дмитрий Моор поддержал эту поэтическую декларацию еще одной своеобразной изобразительной декларацией — большим двухстраничным рисунком под названием «Крокодил» в Охотном ряду».
Если вспомнить, а молодым читателям объяснить, что слово «охотнорядец» было в свое время равнозначно понятиям «черносотенец», «мещанин», «торгаш», то станет ясно, что мооровская карикатура имела гораздо более глубокий и символический смысл, чем простое обозначение крокодильского адреса.
Николай Константинович ИВАНОВ-ГРАМЕН
То было открытое и решительное объявление беспощадной сатирической войны всей густо расплодившейся в тот период «нэповской мути» — спекулянтам, рвачам, злобствующим обывателям, обнаглевшим охвостьям старого мира, всерьез вообра