Каким же Герши был рассеянным, просто диву даешься. Думала она, хуже Ивана Несторовича нет никого, так ведь не без сюрпризов белый свет. Или провидение здесь вмешалось, и оттого господин полицейский не услышал из уст адвоката имени мадемуазель Боникхаузен, а адвокат — фрау Иноземцевой да Ульяны Бюлов.
Когда ж Иноземцев прознал, какого размера залог уплачен и о прямом участии сына парижского миллионера в его освобождении, страшно разозлился и целый час отчитывал юношу, велев ему сейчас же паковать багаж и возвращаться к учебе.
Лессепсу ничего иного не оставалось, как изобразить обиду и уйти. Он снял комнату на другом постоялом дворе и приготовился к участию в новых приключениях.
Мадемуазель Боникхаузен изъявила желание остаться, шепнув Герши на ухо, что в соседнем городке живут ее родственники, и она, как только закончится судебный процесс, отправится их навестить.
Иноземцев же остался дожидаться дня суда. Раз через день посещал он полицейский участок. Герши увязался за доктором, всячески выказывая дружескую преданность и готовность разделить любую с ним участь.
Но тратить время впустую доктор явно не имел намерений. С ужасом Ульяна глядела, как он принялся превращать снятую на улице Фишерталь комнату в самую настоящую лабораторию. Ежедневно бывал в единственной аптеке Бармена на углу улиц Хайдтерберг и Эмильштрассе, скупал образцы всяческих порошков, пилюль, настоек, которые поступали в продажу в красивых этикетках с вычурными эмблемами и с длинной инструкцией по применению, похожей на рекламу, — в общем, средств с «патентованными» названиями, как было принято их величать ныне по новой моде. Сносил все это в свою комнату и подвергал тщательнейшему изучению, записывая результаты в очередной блокнот.
Страшно сказать, какими едкими невозможными ароматами насытился воздух в его комнате. Ульяна, сидя за стеной, с трудом дышала, хозяйка жаловалась, что и последних постояльцев ей распугают докторовы эксперименты. Он днем и ночью что-то варил, смешивал, перегонял. Днем и ночью за дверьми его комнаты что-то падало, взрывалось, разбивалось. И сам он выходил на улицу, едва ль не шатаясь, исходил кашлем, а порой не мог преодолеть приступы головокружения. На пару Ульяна и адвокат водили его под руку, чтобы он где-нибудь не рухнул, опьяненный непонятными веществами.
— Я пытаюсь доказать, что хоть одно из этих препаратов действует правильно, но, как видите, не преуспел в этом ни на йоту, — говорил Иван Несторович в свое оправдание и продолжал свои исследования, явно перетекшие в какое-то умопомешательство. Даже Герши потерял надежду что-либо доказать в суде.
— Он хочет испытать на себе все скупаемые лекарства за столь короткий срок, — недоумевал адвокат. — Но он же врач — разве он не понимает, что это сумасшествие? Он погубит себя!
Не прошло много времени, как за свое неуемное стремление прекратить поток патентованных средств в массы в лице барменского аптекаря доктор обрел своего смертельного врага.
Изготовление лекарств всегда требовало недюжинных знаний, труда и большой ответственности, а поставка «патентованных» средств в аптеки значительно облегчала существование аптекарей, причем проценты, что они получали с продаж, полностью окупали их вечное — и дневное, и даже ночное — бдение за стойкой аптеки. Не нужно было ничего взвешивать, смешивать, предпринимать длительные поездки за тридевять земель, дабы закупить травы, смолы, масла, которые всегда так быстро заканчивались. Все это на себя взяла фармацевтическая фирма: она изобрела состав, она же по сему рецепту изготовила лекарство, в аптеку привезла — знай себе лишь занимайся отпуском по «formula remediorum».
Иноземцев вовсе не был против столь мощного скачка в будущее, не противился и открытию подобных фирм, которые бы обеспечили больным скорейшее выздоровление, а многим и сохранность жизни, облегчив таким образом и участь докторов, но ведь ответственность в производстве снижалась во много раз. Непроверенные, псевдочудодейственные лекарства, состав и приготовление которых разрешалось сохранять в тайне под загадочным прозванием «секрет фирмы», ставились на поток. Заветный патент хранил предпринимателя, точно оберег. В то время как обычный аптекарь, беззащитная мелкая сошка, завсегда должен был с невероятной тщательностью приступать к изготовлению, подробнейше описав состав той или иной пилюли, имя пациента, имя врача, время изготовления и прочую информацию. Где справедливость? Страсть наживы была под защитой закона и ставилась выше безопасности пациента.
Что будет потом? Через сотню лет? Врачи перестанут полагаться на собственные познания, перестанут лечить, а будут просто направо и налево выписывать лекарства, выпускаемые фармацевтическими компаниями невероятных размеров партиями. От бронхита — пожалуйста, от тонзиллита, — вот вам пилюльку волшебную и идите на все четыре стороны. А иные доктора еще и проценты с того будут получать, что выписывают медикаменты тех, а не иных компаний.
Фармацевты начнут вести за докторов войны, предлагать все большую мзду, чем конкурент. Вырастут мощнейшие корпорации, конкурирующие друг с другом, ворочающие несметными капиталами, всюду будут мелькать рекламные плакаты, изображающие чудо-средства, а о здоровье пациента будет позабыто напрочь.
Ульяна не разделяла негодования Иноземцева, когда тот горячо ей живописал незавидное будущее медицины, коли не остановить фармацевтического произвола сейчас. Она считала, что Иноземцев повредился головой и в дотошности своей и занудстве зашел чересчур далеко, противопоставляя себя всему ученому миру. Обман да ложь, конечно, в этом мире накрепко засели, аки заноза, давно превратив тело мироздания в сплошной гнойник, каждый норовил брата своего надуть. Но где это видано, чтобы в век прогресса, на пороге светлого будущего, то бишь двадцатого столетия, целые фирмы столь низким делом занимались. А в штате сотрудников расплодившихся фармацевтических компаний значились лишь уважаемые химики и инженеры…
Да будь Иноземцев прав, он же мигом бы доказал свою пресловутую правду. Уважаемые химики да инженеры не стали б даже спорить.
Ладно, Ульяна, когда хотела этот «ахиллинин» выпустить, ничего не смыслив в химии, но ведь даже Нойманн и тот занялся изготовлением лекарств, прежде закончив Мюнхенский университет. Не может же быть, чтобы столько человек разом людей травить собрались, глупость какая-то.
Однажды доктор даже столкнулся лоб в лоб с одним таким вот предпринимателем будущего, и Ульяна не на шутку за супруга своего испугалась. Это был иностранец, один из производителей новомодного, еще не поступившего в продажу лекарства, которое обещало за считаные дни излечить от чахотки.
Случилось сие в Эльберфельде. Барменский аптекарь окончательно с Иноземцевым разругался, заявив, что в следующий раз не пустит того за порог аптеки, а ежели доктор все равно явится, то заявит на него полицмейстеру. Доктор отправился в соседний городок, когда встала необходимость изучить новую партию новомодных пилюль. А Ульяна, конечно же, увязалась следом.
Прибывший из-за океана предприниматель обходил аптеки Германии, жарко рекламируя свой «Ингалятор Хэддока» от кампании «Хэддок и Вудс», клялся-божился, что его изобретение обязательно перевернет мир в лечении легочных заболеваний. Мол, Америка уже десятилетие не знает иного средства от чахотки. Но, разобрав баллончик с веществом, похожий на маленький велосипедный насос, который стрелял струей жидкости, Иноземцев чванливо заметил, что это обычный нашатырный спирт с парой-тройкой капель эфирного масла аниса.
— Вовсе нет, — возразил американец на ломаном французском, видя, что русский доктор хорошо на нем говорит. — Здесь не только нашатырный спирт, но и очень крохотная добавка, которая делать ингалятор весьма действенным.
— Какая добавка? — терпеливо осведомился Иван Несторович, но сжал пальцы в кулаки.
— О, этого сказать я не могу, это… — он сделал многозначительную паузу, задорно подмигнув, — есть секрет фирмы.
Иноземцев уставший слышать это совершенно нелогичное словосочетание, вспылил.
— И вы полагаете, что я — высококвалифицированный доктор — должен лечить больных с помощью какой-то там секретной добавки, совершенно не зная, каков эффект этой добавки?
— Мы проводили исследования. Она совершенно безопасен.
— Ой ли, — едва не вскричал Иван Несторович по-русски, и Ульяна, видя, как загорелись его глаза, а с лица сошла краска, попробовала его успокоить.
— Не надо, Ванечка.
— Что не надо? Что не надо?! Не собираюсь верить всяческим проходимцам.
— Ванечка, — Ульяна повисла на его руке.
— Господин аптекарь, имеется ли у вас колба? Сейчас мы проверим наличие каких-либо примесей в ингаляторе господина Хэддока.
И, вылив состав лекарства в колбу, бросил туда медную монету, потряс сосуд, как вдруг жидкость стала густо-синей.
— Что и требовалось доказать, — торжествующе бросил Иноземцев. — Чистейший аммиакат! Любая примесь помешала бы такой быстрой реакции раствору аммиака с медью или, по крайней мере, замедлила ее. Где ваша крохотная добавка? Где? Или она настолько мала, что ее вовсе нет?!
— Но масло аниса!.. — вскричал фармацевт.
— Масло аниса? И его, придется вас огорчить, положили ровно столько, чтобы немного перебить запах аммиаката? Довольно жалкая попытка. И я не знаю ни одного эфирного масла, которое бы в смеси с нашатырным спиртом давало бы какой-либо эффект в лечении чахотки. Более того, нашатырный спирт сам по себе далеко не безвреден и использование его для ингаляций давно ушло в прошлое. Вам, верно, все не дает покоя слава компании «Фабен» с ее аспирином. Все ясно! Передо мной очередной авантюрист, вдохновленный примером дорогостоящего аспирина, в состав которого входит дешевая ацетилсалициловая кислота. Вы же взяли водный раствор аммиака и добавили в него несколько капель эфирного масла. Господин аптекарь, сколько стоит у вас флакон нашатырного спирта? Я не намерен молчать и собираюсь подать в суд на вас, мистер Хэддок, как только разделаюсь с «Фабен».