Сделав драматическую паузу, она стала оттирать лицо, сказав про себя: «Прости бога ради, дядюшка, которая эта история о тебе, я уж сбилась со счету».
Адвокат менялся в лице на глазах, удивление мгновенно переросло в сочувствие, а то, в свою очередь, вернуло прежнее восхищение.
И девушка продолжила:
— Дядюшка был страшным человеком, но обучил меня всему, чем я теперь зарабатываю себе на кусок хлеба. Фокусы, умение лазать по крышам… Верно, в его планы входило водить меня по рынку, словно ручную обезьянку, и тешить честной народ разными трюками. Но ныне он в аду, черти забрали его, старость взяла свое.
— Вы жили в России?
— Да, — с надрывом подтвердила Ульяна. — Меня зовут — Ульяна Владимировна Бюлов. Это мое настоящее имя. Я из России.
— Вот почему, — просиял Герши, совсем как дитя, которому показали секрет ребуса, над коим он долго бился, — вы так хорошо говорите по-русски. Я должен был догадаться. А месье Делин? Я узнал, что он бывший полицейский. Какую роль он играл в ваших приключениях?
— Прошу вас, на сегодня довольно. Я обещаю поведать о своей жизни… но не сейчас и не все сразу. Ведь бесконечно тяжело вспоминать все, на что меня толкала безжалостная судьба. Я действовала лишь, чтобы спастись… Как и сейчас… Месье Иноземцев попал в беду, ему нужна помощь, но он, как и все мужчины, слишком заносчив и горд, чтобы принять ее от женщины, тем более от такой, как я… Вы видели? Вы видели, как он поступил со мной? Он бежал, словно трус, будто из-за боязни, что я испорчу ему дело, его репутацию, как едва не испортила имени. — Ульяна закрыла глаза и опустилась в кресло. — Мне сложно даже стоять, и говорю я через силу… Страшно произнести вслух, но лишь несколько часов назад я вернулась с того света. Я едва не погибла, чтобы спасти его! Ах, как он жесток!
— С того света? — удивился адвокат.
— Мне пришлось принять яд, чтобы остановить доктора и не дать ему совершить глупость.
— Принять яд? — ужаснулся Герши.
— Да, — вздохнула девушка. — Вы считаете меня сумасшедшей? Я кажусь вам странной?
— О нет, нет, — адвокат протянул ей руки. — Я вижу вас почти святой. И это подтверждают газетные статьи.
— Правда? — Ульяна всхлипнула, украдкой взглянув на настенные часы.
— О да! И в мыслях моих не было вас осуждать. Поверьте, я питаю к вам одно лишь безграничное восхищение.
«Ну вот», — вздохнула Ульяна и, облегченно прикрыв веки, откинулась затылком на спинку кресла. Восхищение адвоката не улетело воздушным шариком в окно, оно поймано и за ниточку привязано к запястью незадачливого простачка.
Но тут ее сердце всколыхнулось от сомнения, от яркого, пугающего сомнения, впервые ею испытанного.
«Так быстро? А что, если он тоже, как и я, играет роль? А что, если он не такой и простачок, как кажется? Не может же быть человек эдаким абсолютным идиотом, чтобы пропустить мимо ушей, как полицмейстер дважды меня «фрау Иноземцевой» назвал, и не спросить, отчего это; чтобы он, владея юридической грамотностью, ни разу не предположил, что в деле о похищении Ромэна не все так чисто: провести в обществе немки, которой являлась мадемуазель Боникхаузен, столько времени прожившей всю жизнь во Франции, и не задаться вопросом, отчего она так ладно стрекочет по-русски. Он знал о Зои Габриелли, хотя его лица я не видела среди гостей. А здесь, будучи в Бармене, он послушно переехал в другую гостиницу. Ему и в голову не пришло хоть раз пройтись по улице Фишерталь, ведь первое, что должен был сделать потерявшийся в незнакомой местности человек — Иноземцев, — это вернуться туда, откуда пришел. А я и не придавала большого значения этой хитрой двойной игре, что затеял адвокат, чтобы обойти всех и присвоить победу надо мной себе одному.
Или же его прислали Лессепсы следить за нами, но Ромэн мешал все это время. Ныне хорошо бы быть начеку с этим субчиком, глаз не спускать. Придется вернуться сюда. И если он притворяется, так задавить его амплуа невинной святой, что он, сам того не замечая, бросит свою затею поймать Элен Бюлов и будет ей пособлять».
— Нужно решить, как вернуть доктору его доброе имя. Пусть он ушел, но я все же буду отчаянно биться, чтобы с ним не произошло ничего дурного. Буду его ангелом-хранителем, незримым ангелом… — проговорила Ульяна после нескольких минут раздумий. — Но есть только один способ помочь его делу — придать огласке правду, которой он так страстно добивается.
— Как же мы это сделаем, если даже самому месье Иноземцеву, с его дневником, свидетельствующим дату изобретения вещества, и с его многолетними исследованиями, ничего не удалось доказать?
— С помощью вездесущей прессы. Я возобновлю отношения с герром Нойманном и тайно проведу журналиста в его лабораторию. Тот незаметно спрячется и будет слушать, а я постараюсь выложить все, как есть, в совершенно естественной беседе с фабенским химиком. При мне, тет-а-тет, он не станет кривить душой. Завтра же в газетах появится статья о том, как, связавшись с авантюристкой, герр Нойманн приобрел патент на мною украденное у месье Иноземцева лекарство.
— Вы знакомы с герром Нойманном?
— Да, увы.
— И вы сами продали ему патент?
— Почти… Ох, ладно, чего жалеть да выгораживать себя саму? Да, так и было, и нет мне прощения. Но все ошибаются. И я прекрасно понимаю, что поступила скверно. Потому мне не дает покоя, что доктор так страдает по вине моих вздорных поступков.
— О, не вините себя! Ныне вы жертвуете собой…
— Да, — воскликнула Ульяна, порывисто подавшись вперед и сжав оба кулака. — Я сделаю больше, чем могу. Я выведу на чистую воду и управляющего Беккера. Вы поможете мне, месье Герши? Одной мне не справиться… Тем более сейчас, когда все силы поглотил проклятый мышьяк.
Тут в дверь постучались, и юная дочка Петерманнов позвала адвоката и его гостью к завтраку. Ульяна едва подавила возглас облегчения, уже не зная, как отделаться от пытливого клерка.
Основательно подкрепившись, она заявила, что измождена, хочет спать, и прямиком отправилась на улицу Фишерталь.
Но Ульяна и не подумала ложиться в постель, а завернула в комнату Иноземцева. Ей действительно было нехорошо после мышьяка, но не до такой степени, как она позволила думать Герши, да и, выпив чая у фрау Петерманн, она несколько взбодрилась.
Ныне нужно было действовать безотлагательно. Перво-наперво Ульяна поспешила достать саквояж Иноземцева, пока доктор не явился вдруг, — в нем минимум одежды, все остальное — склянки, инструменты, книги и тетради. Порывшись, извлекла ту, на которой красовалась надпись: «Бактерии, плесень, бациллы». Помня в общих чертах, что это за бациллы и что за плесень, слыша от дорогого муженька разные многоярусные латинские термины да на глазок представляя, как проходит работа над ними, Ульяна решила остановить свой выбор на сем трактате доктора.
Собрав свою одежду, прихватив тетрадь, она незамеченной проскочила мимо слуг и хозяйки и двинулась в Эльберфельд. В клозете вокзала, облачившись в старомодное бархатное платье, которое прежде никто не видел на ней здесь, чрезвычайно строгое и не раз ею надеванное в Париже у господина Эйфеля в конторе, основательно тушью перепачканное и истертое от конторки на локтях, нахлобучила шиньон каштановых волос, лицо густо намазала темным составом орехового цвета, щеки набила орешками, так, чтобы изменить не только черты лица, но и голос, придав ему шепелявость, а в довершение ко всему на кончик носа нацепила смешные круглые очки. Следом порывшись в небольшой, сложенной гармошкой сумочке, в которой имелось множество всяческих бумаг, вынула документ на имя Лорен Ману, использованный билет Трансъевропейского экспресса, присела на корточки и аккуратнейшим образом изменила дату на нем, будто прибыла сегодня, только что. Потом вышла обратно, взяла сани и велела везти в Левенкузен, где «Фабен» недавно построил новый завод.
Ученая-физик — а ныне, в век эмансипации и просветительства, женщины все чаще брали себе мужские профессии — Лорен Ману прибыла в немецкий промышленный городок, чтобы свести знакомство с лучшими фармацевтами Европы и предложить им сотрудничество.
Обошла всех ученых-химиков и инженеров. Покорила одних умом и ученостью, других поразила странной внешностью, не лишенной обаяния и обезоруживающей эксцентрики. А вскоре добралась до самого герра Беккера. Управляющему ее представил знаменитый своими диссертациями по химии герр Дюйсберг, тот, что правая рука Беккера — основателя «Фабен». Посетив улицу Хекингхаузен, барменскую контору фирмы, фрау Ману незаметно оставила тетрадь Иноземцева и после душевной беседы и чудесного ужина с коммерсантом села в сани и вернулась обратно в Эльберфельд, где сняла маску Лорен Ману и приняла прежнее обличье.
Все заняло ровно один день. Поздно ночью, а точнее уже к рассвету, Ульяна осторожно прокралась к гостинице Петерманн, обошла ее кругом, убедившись, что полиции поблизости нет, и стала швырять мелкий гравий в окна адвоката. Герши, едва увидев внизу мадемуазель Элен, тотчас оделся и спустился.
— Идемте на телеграфную станцию. Ромэн обещал оповестить, если найдет доктора, — потянула девушка адвоката за рукав.
Тот и не помыслил возразить или как-то возмутиться растревоженным сном. Охотно последовал за девушкой.
И вправду на его имя была получена телеграмма:
Дюссельдорф 12 января 1890 год
Месье Эмилю Герши
остановился в отеле брайденбахер хоф тчк
— Где? — едва ли не вскричала Ульяна. — В Брайденбахер Хоф? Ромэн опять напутал… В этом отеле останавливаются только короли и министры.
— Как же так! И без документов? — удивленно добавил Герши.
— Весьма странно. — Ульяна нервно крутила в руках тонкий, как пергамент, телеграфный бланк, точно в надежде, что где-нибудь на обратной стороне листка спрятался ответ на ее недоумение. — Весьма. Быть может, соврал, что документы украдены. Но ведь он ушел, будто бродяга, в перепачканном сажей рединготе, без багажа. Так он привлечет больше внимания… Да еще и в Брайденбахер