а выпрямилась на одно короткое мгновение и взглянула в глаза журналиста без гримас и ужимок. Тот, конечно же, узнал госпожу Бюлов, сделал несколько шагов назад и едва не повалился ниц, вдруг наткнувшись на стул.
Немедля Ульяна взяла его под руку и при выходе в коридор трескучим, старческим голосом оповестила собравшихся кучкой работникам газеты, что этот милый господин вызвался проводить ее наконец до кабинета ее горячо любимого племянника.
— Плутаю, плутаю, — ворчливо скрипела Ульяна, ковыляя и почти волоча за собой герра Лупуса, — а никто дороги верно не укажет. Вона куда забрела! Что за дьявольская машина? Так ведь и совсем слух можно потерять.
Герр Лупус успел лишь махнуть недоуменной толпе, мол, я провожу фрау до кабинета главного редактора.
По дороге Ульяна, заметив приоткрытую дверь в пустую кладовую архива, затолкала туда незадачливого старичка, быстро закрыла ее на щеколду и обрушила на несчастного шквал ударов клюкой.
— Значит, вот какой вы репортер из «Норддойче альгемайне цайтунг», герр Петер Бергер? — прошипела Ульяна. Имя она взяла с таблички на двери комнаты, где стоял линотип. — Вот какой журналист!
— А я вовсе и не говорил, что являюсь репортером, — отмахивался от ударов лжежурналист. — Я честно признался, что работаю в «Норддойче альгемайне цайтунг».
— Но вы простой наборщик линотипа!
— Это и позволило мне незаметно протиснуть статью о русском докторе и его войне с монополистами «Фабен» в завтрашний номер!
Ульяна опустила руку.
— В завтрашний номер? А фотографии тоже? — в ужасе едва не вскричала она.
— Конечно! Такая удача! Такие снимки! Репортаж невидимки Лупуса занял четыре полосы. И прежде чем в полицию попадет один из экземпляров этого номера, прежде чем до герра Леманна дойдет, что в периодику самого канцлера попала рукопись, которую он в глаза не видел, мои люди разнесут почти весь тираж по всему Берлину, отвезут и в Дюссельдорф, и в Лейпциг, и в Гамбург. Все готово! Все готовы!
— Вы негодяй! Ваших рук дело, значит? Что за животных вы натравили на нас с Нойманном?
— Я преспокойно сидел в каморке и записывал, — возразил тот. — Твари эти появились… и я не ожидал ничего подобного. Но ведь какой потрясающий репортаж! Обезумевшие монстры из самых недр лаборатории. Лекарство от кашля породит эпидемию! Уж «Фабен» теперь не отвертеться, ведь слова подделать можно, а фотографические снимки — нет. Канцлер не только поисками неуловимого Лупуса займется, ему придется задать пару вопросов герру Беккеру. Русский же доктор получит второй шанс доказать свою правоту.
— Кто вы, черт возьми?
Журналист выпрямился, торжественно выпятив грудь.
— Мы — борцы против классовых различий, монополистов и капиталистов, против организованного насилия буржуазии над пролетариатом! Мы — ассоциация свободно мыслящих и свободно развивающихся индивидуумов. Мы — те, кто против публичной власти, но за всеобщее равенство! Чтобы добиться победы, приходится, подобно талой воде, просачиваться во все сферы, где главенствует мертвый монархизм, и оживлять организм общества, выводить истину на поверхность. Мы есть повсюду — в политике, среди ученых, в школах, университетах, больницах, на заводах и фабриках, в трущобах и дворцах. И мы искореним устаревшие, грязные феодальные законы, где более глупый, но богатый довлеет над умом, но бедностью. Долой бедность!
— Тьфу! — Ульяна состроила кислую мину. Подобные слова она уже не раз слышала из уст Ромэна: и до того они звучали наивно, что просто диву даешься, что таковая глупость имеет место быть в природе. — Тьфу, довольно. С вами все ясно, революционеры проклятые.
Потом вынула велодог и добавила:
— Раздевайтесь!
— Что?
Воодушевленный своей патетичной речью герр Лупус не сразу осознал приказа.
— Снимайте ваш балахон, снимайте пиджак и брюки. Живее! — И Ульяна тоже принялась, совершенно не стесняясь присутствия мужчины, скидывать с себя заячью шубейку, от которой теперь придется избавиться — уж больно она примелькалась, платье, седой парик. Собрала весь свой замысловатый костюм в кучку и, будучи в одном корсете и панталонах, приблизилась к журналисту и ткнула дулом в плечо.
— Давайте, давайте, господин новоиспеченный Руссо, ваша визитка будет отлично сидеть на мне. Немного потертая, да ничего.
Перепуганный герр Лупус опустил голову, сжался и стал расстегивать пуговицы, бросая косые взгляды на велодог.
— И что, герр Иноземцев, думаете, вам спасибо скажет за то, что втянули его в свои мелко-пакостные делишки? — журила его Ульяна. — Он знаете какой отчаянный поборник правды, узнает, что статья о нем обманным путем в газету попала, — расстроится. Вот нехорошо так — обманывать честной народ, даже ради какой-то там свободы и ради равенства. Получается, что вы только за свою свободу ратуете, а на чужую начихать? Нехорошо. Признайтесь уже, что за звери это были? Ведь и ребенку ясно, что вы их туда напустили, иначе зачем с собой фотоаппарат таскать.
— Неведомо мне.
Ульяна поджала губы.
— От любопытства аж руки чешутся — могу невзначай спусковой крючок-то нажать.
— Да не знаю я! — дрожа всем телом, воскликнул журналист и протянул девушке пиджак, а потом рубашку. — Видать, доктор сам подсуетился. Он обещал, что сенсация будет, я и клюнул.
— Клюнул, тоже мне Жан-Поль Марат, друг народа. А обещание, верно, в телеграмме получили?
— В телеграмме, — кивнул журналист, снимая брюки.
— Штиблеты тоже, — и не опуская револьвера, принялась Ульяна ловко одеваться, перекидывая его из руки в руку, дергая плечами и извиваясь, точно змея. — Вас обманули, герр Лупус. Вовсе не Иноземцев дал вам мой адрес и пообещал сенсацию. Это сделал один мелкий пакостник, такой же, как вы, между прочим, революционер, забери его все черти ада, только менее воодушевленный патетикой светлого будущего. Действовал он ради забавы и, обещаю, слово Элен Бюлов, поплатится за все. Доктор же здесь совершенно ни при чем. Никогда Иван Несторович бы не поступил столь неблагородно, столь низко, чтобы так пугать невинную девушку и откровенно подставлять своих врагов, пусть даже смертельных.
Застегнув жилет, она быстро нырнула в пиджак, поправила галстук, одернула полы, проверила карманы, обнаружив там одну марку и несколько пфеннигов, сунула их обратно.
— Куплю себе шляпу и трость, — проговорила она и сделала шаг к двери.
— Но позвольте! — остановил ее журналист. — Что мне делать со всем этим?
Стоя в одном нижнем белье и носках, с отчаянием он простер обе руки к кучке тряпья, что осталась от бедной тетушки Матильды.
— Избавьтесь поскорее, — пожала плечами Ульяна. — Сожгите, утопите, спрячьте среди бумаг. Это не моя печаль. А вы можете прямо так свой балахончик надеть. И бегите уже к своему линотипу, набивайте статейку. Заказчик ведь ждет.
И насвистывая «Интернационал», вышла за дверь.
На выходе она случайно обронила под ноги гардеробщика несколько пфеннигов из кармана герра журналиста. Тот нагнулся поднимать. А пока собирал монетки, Ульяна легко подсела на стойку, вынула чью-то тросточку из медной подставки, ею же подцепила чей-то котелок, стянула с одной из вешалок пальто, так же легко спрыгнула на пол и была такова.
До выхода свежего номера «Норддойче альгемайне цайтунг» оставалось лишь несколько часов. Ульяна могла лишь молиться богу или дьяволу, чтобы какое-нибудь происшествие помешало появлению статьи на свет.
Вернуться в редакцию и раскрыть тайный замысел Леманну? Неизвестно, как поступит оставшийся без штанов горе-репортер, он может, едва завидев обидчицу, тотчас поднять крик. Заявить в полицию? Ну дела: Элен Бюлов идет в полицию, чтоб нажаловаться на обидчика. Сама виновата — умей проигрывать достойно. Герр репортер, хоть и горе, но плут отчаянный. Это же надо, в газету канцлера затесаться, чтобы выпустить с помощью нее утку. Мир не без талантливых людей.
Устав гоняться за тем, не знамо за чем, ловить того, не зная кого, Ульяна уже готова была плюнуть на все и переключить внимание на что-нибудь другое, уехать в Техас, в конце концов, позабыв о своем промахе, с кем не бывает. Даже, стоя у кассы, едва не приобрела билет в другой конец света, но поморщилась и решила отомстить обидчику. Не пристало великой Элен Бюлов трусливо бежать от наглого, но довольно изобретательного противника.
На дюссельдорфском вокзале, уже сидя в вагоне, она увидела на столике среди прочих изданий ненавистный «Норддойче альгемайне цайтунг». Команда Лупуса постаралась на славу: газету, видимо, прочла уже добрая половина Германии. Всюду только и говорили, что о «Фабен». И не успела Ульяна открыть номер, как сидящая напротив молодая дама принялась с необычайной живостью пересказывать статью о лаборатории, о монстрах, которых в ней сотворили, из соседних купе раздавались удивленные возгласы: «Это же надо, до чего доросла наука! Монстры, созданные в пробирках и чашах Петри!», или: «Я говорил вам, что фармакология — это та же алхимия!»
Одетой в потертый пиджак журналиста Ульяне, с обезображенным яичным белком лицом и руками, осталось только открыть передовицу канцлера и полюбоваться на фотографии, в коих ожидала увидеть собственное перепуганное лицо.
Но Элен Бюлов встретил неожиданно приятный сюрприз. На снимках едва ли что-либо можно было разобрать: бедлам среди столов, разбросанная лабораторная посуда, мертвые неведомы зверушки. Нойманн еще, быть может, и походил на себя, а вот девушка в пышном платье и шляпке с вуалькой и перьями попадала под описание любой девицы. Даже цвет ее волос из светлого получился темным, а лица и вовсе не разглядеть толком. На всех снимках Ульяна смотрела вниз, низко опустив голову и красуясь шляпкой и чудесным султаном.
Слава богу, теперь можно смыть грим, пока он окончательно не разъел кожу.
Подъезжая к углу улиц Хайдтерберг и Эмильштрассе, Ульяна в очередной раз устало вздохнула. Сызнова, уже который раз, чтобы случайно не стать жертвой полицейской засады, придется красться, аки лиса, дожидаться ночи и к Герши снова лезть через окно.