— Живодер, — буркнула Ульяна. — Вот и не стыдно тебе над бедными зверюшками измываться?
На что Иван Несторович позеленел, сжав кулаки. Ну ясно, что сейчас начнет говорить, припомнит докторов бюловских, месье Рейнаха и прочих, кто сам себя в могилу загнал по причине своей же жадности, глупости и подлости. А эти бедные зверьки? Они-то чего плохого сделали, что он их луноверином травит?
Иноземцев, перетерпев бурю негодования, что Ульянка на него вылила, дабы тот, сбитый с толку, оставил мысль о Бармене, выдохнул и спокойно ответил:
— Не попадет ахиллинин на прилавки аптек, даю слово.
— И как же теперь сему воспрепятствовать?
— Я докажу, что он вреден. Докажу, что гораздо раньше его изобрел, у меня в дневниках все записи имеются. Только дневник в Охранном отделении Петербурга находится, пришит к делу о бюловском звере. Поеду, заберу его. А потом и в «Фабен». Там люди здравомыслящие работают, чай, не Бюловка какая-то, а Европа. Они все поймут.
Ульяна аж за голову схватилась. В Петербург надумал ехать? Да с паспортом, в котором она — Ульяна Владимировна Бюлов его женой прописана. С ума сошел!
Ой беда, беда.
Ежели не послушается сейчас, глупых идей не выбросит из головы, ведь арестуют за паспорт фальшивый, за роспись от посла парижского, за причастность к преступлениям жены. Посадят и не выпустят, пока не явится Ульяна Владимировна с повинной.
Надо хоть успеть паспорт на настоящий сменить. Вот тебе и женитьба понарошку. Остается только молиться, чтобы по рассеянности своей, забывчивости и мечтательности Иван Несторович не раскрыл документа и не заметил, что Элен Бюлов снова из его жизни испарилась вместе с росчерком пера российского посла, точно видение, точно и не было ее вовсе.
Глава IIIАнгелы доктора Иноземцева
Уехал Иван Несторович в стольный город Петербург. А Ульяна Владимировна в Берри осталась — одна, да с нею бывший управляющий, старенький месье Ману и его супруга мадам Ману, что за замком смотрели еще при Лессепсах. За окном завывали декабрьские метели, шел снег, нагоняя тоску на сердце. И до того страшно стало девушке за жизнь супруга, до того беспокойно, что от безысходности она взяла да отправила телеграмму товарищу по прошлому приключению, внуку египетского магната Ромэну Лессепсу. Была у парочки тайная договоренность — в беде друг друга не бросать.
Юноша примчался вечерним поездом, рыдал, что со скуки умирает, что после таких сумасшедших авантюр, случившихся в Париже этой осенью, жизнь стала казаться серой и унылой, хоть вешайся. И по доктору скучал, ведь до того весело было над ним нет-нет да подшучивать, до того он рассеян и впечатлителен.
— Именно его-то и спасать надо, — сказала Ульяна. — Не ровен час, дров наломает, в беду попадет.
Поведала она юноше смышленому о том, как бывает несправедлива жизнь: два ученых делают одно открытие, да еще в разных частях земного шара, а слава достается тому, кто суетливей оказался, кто заветным патентом обзавестись поспел. Так случилось и с доктором Иноземцевым. Поведала о лекарстве, которое тот открыл, и о том рассказала, сколько бед случилось от оного лекарства, объяснила, отчего доктор этот такой всегда угрюмый и несчастный ходит.
— Вот оно что! — Лессепс внимательно выслушал Ульяну. — Теперь понятно, почему тогда месье Иноземцев на меня так сердит был за пристрастие к химии. Хм, весьма неожиданно.
— Тебя-то он отучил бомбами заниматься, а сам ума не нажил — теперь хочет оспорить патент.
— Никогда бы не подумал, что столь мрачной личности недостает славы.
— О нет, не ради славы, — отмахнулась Ульяна. — Он боится собственного изобретения как огня и хочет его уничтожить, прежде чем оно попадет к людям. Но в Петербурге его погонят сразу вон — сначала обсмеют, а затем погонят. А как узнают, что он затеял судебную тяжбу с немецкими фармацевтами, еще и арестуют. От русских полицейских чиновников чего угодно можно ожидать. Скажу больше, для них имя Иноземцева, аки красная тряпка для стада быков. Ему только шаг ступить через порог охранки достаточно, чтобы тотчас вызвать массу подозрений.
Тут неожиданно постучался месье Ману и возвестил о приезде гостя.
— Месье Эмиль Герши, — проговорил управляющий. — Что доложить?
Ульяна и Ромэн замерли в немом ужасе, вперившись друг в друга и друг у друга словно спрашивая: что же делать? Один не хотел, чтобы злополучного внука панамского акционера у молодой жены русского доктора застали, ведь неудобно бы было перед доктором, другая — чтобы в мадемуазель Боникхаузен эту самую жену русского доктора узнали. Ведь Герши все еще считал, что это две разные женщины!
Куда податься? Ведь глупый Ману уже оповестил неугомонного адвоката о том, что Иноземцев в отъезде, а супруга одна.
Хаживал месье Герши к Иноземцеву не единожды разные случаи в судебной своей практике разбирать, да и так просто, от нечего, видать, делать, а может, привязался, душой прикипел к русскому ученому. Но Ульяне Владимировне всегда удавалось на глаза ему не попадаться. Бог миловал. Хоть адвокатишка все выпытывал, отчего, мол, с супругой молодой не познакомите? Откуда она? Кто такая? Иноземцев отвечал, что прибыла из Петербурга, и на том разговор завершал.
Тут, конечно же, Ульяне на ум пришла замечательная мысль. А ведь ежели Ромэн здесь, так почему его невесте не быть с ним рядом? Тоже в гости захотелось к русскому доктору, спасителю, между прочим. Навестить оба прибыли, чего тут удивительного?
— Веди его сюда, — кинула Ульяна Ману, а сама сбегала за шляпкой, шубкой и зонтиком, быстро под изумленным взглядом Ромэна оделась, щеки натерла, будто с мороза, зонтик водой из графина сбрызнула и рядом встала. А предку знаменитого Генриха Четвертого ничего объяснять не потребовалось, все вмиг понял, под локоть «невесту» взял, и встали оба у окна, в ожидании адвоката.
Адвокат вошел, смущенно тотчас же потупившись.
— И вы здесь, мадемуазель Боникхаузен? — склонился он в неловком поклоне. — А где же супруга месье Иноземцева? Мне сказали, мадам Иноземцева меня сегодня сама примет.
Ульяна сделала несчастное лицо и бросилась адвокату на шею, в то время как Ромэн махнул рукой управляющему, дабы тот скрылся с глаз долой и чего лишнего не ляпнул.
— Случилось неожиданное несчастье, — прорыдала Ульяна. — Только что мы проводили мадам Иноземцеву наверх, она приняла успокоительных капель и, быть может, наконец уснет спокойным сном. Так измучилась, бедняжка.
— Что же… такое… могло произойти? — адвокат был до того шокирован, что едва языком ворочать стал. Смотрел то на Ромэна, то на Ульяну и хлопал глазами.
Поведала Ульяна Владимировна и месье Герши об изысканиях Ивана Несторовича: об опытах, об открытии, о том, что, увы, не он один открытие сие совершил, и что патент ему никогда не заполучить, и что в Петербурге его ждет арест за попытку выкрасть собственные дневники, у него давным-давно полицейскими чиновниками изъятые.
Адвокат слушал, бледнея и краснея, теребя свои вечно взъерошенные, как у барашка, волосы.
— Да, все верно, — пробормотал он, — у месье Иноземцева нет никаких шансов оспорить патент, коли тот выписан на другое имя да столь давно. Случай рядовой, и тяжб подобных ныне в связи с возросшим количеством патентных ведомств тоже немало.
— Быть может, мы его нагнать успеем? — взмолилась Ульяна, хватая адвоката за рукав. — Поспешим на вокзал, возьмем билеты на скорый поезд… догоним… а вы ему все объясните, вас ведь он послушает, своего друга, адвоката с успешной судебной практикой, человека умного и сведущего.
Похвала заставила того зардеться. Да и характером Герши был мягким и отзывчивым, запыхтел, заохал, котелок в руках весь искомкал.
— На скорый поезд?.. В Петербург?.. В самый Петербург?.. Конечно, мадемуазель Боникхаузен, надо помочь месье Иноземцеву. Я сейчас как раз свободен на пару дней.
— Не будем терять ни минуты, — театрально указав куда-то вперед, в неведомые дали, проговорил Ромэн и почти вытолкал адвоката за дверь, за спиной его весело подмигнув лженевесте. Все существо юного авантюриста было устремлено навстречу грядущим приключениям. А теперь ведь и в России побывает, никогда в сих загадочных краях не был прежде, вот нежданная удача, вот повезло-то, и скуки-тоски как не бывало.
Но на Восточном вокзале, откуда отбывал поезд Трансъевропейского экспресса, Ульяну Владимировну ожидал сюрприз — съехавший набекрень котелок и рыжие усы Делина. Несчастный бывший исправник потерял в погоне за неуловимой проказницей Бюлов все, чем жил и что имел, и ныне, точно беспризорный пес, не находил себе места, не решаясь ни Ульяну сдать закону, ни вернуться в Петербург. Он не знал, чем закончились приключения доктора и внука Лессепса, не знал и того, в какую дыру сиганула лжеплемянница Эйфеля. Чем он был занят все это время — один Бог ведал. Девушка полагала, что вернулся в Россию. Но Делин, как самый завзятый игрок, не мог уйти без победы, даже если просадил в карты все свои деньги и маялся в надежде, что кто-то обронит фишку, дабы снова сесть за стол и отыграться.
Нужно было попасть в вагон незамеченной. Ульяна натянула шляпку с вуалькой чуть ли не до самого подбородка. Но оставались ведь Лессепс и Герши, которых бывший исправник хорошо знает и не пропустил бы мимо, не возжелав задать пару животрепещущих вопросов. Девушка потянула Ромэна за рукав и велела поторопиться.
— Опусти голову и прекрати махать тростью, — прошипела она. — Объясню в купе.
До купе добрались, слава господи, не натолкнувшись на исправника. Бухнулись на бархатные диваны, издав эмоциональное французское «оля-ля» и расхохотавшись под недоуменным, но снисходительным взором адвоката. Ульяна прильнула к окну и, энергично протерев перчаткой стекло от испарины, выглянула наружу. Под вуалькой ее лица не разглядеть, зато сама она отлично весь перрон обозревала, не мелькнет ли снова в толпе котелок проклятый, делинский.
— Ушли, кажется. Ох до чего он приставучий, Кирилл Маркович-то. Я, право, притомилась бегать от него. Уж декабрь к концу подходит, а он все никак не уедет обратно.