– Благодарю за сотрудничество, мистер Папас.
– Как вас зовут, детектив?
– Имоджен Грей.
Элиас поднял глаза. Взгляд и прежде останавливался на ней слишком часто, словно хозяин изучал лицо. Он встал и протянул руку. Имоджен пожала теплую ладонь, чувствуя, что контакт продлился чуть дольше, чем было необходимо. Этот человек привык властвовать.
– Боюсь, сейчас действительно должен уйти, мисс Грей. – Элиас Папас оставил фишки на столе и вышел из клуба. По пути достал телефон и заговорил о чем-то по-гречески.
– Играете в покер, детектив? – осведомился комедиант. Он явно занимал второе по значимости место. Как только Элиас Папас ушел, все выпятили грудь, пытаясь восстановить важный вид, однако Имоджен знала, что после ее ухода им всерьез достанется за то, что расслабились в отсутствие босса. Ему это определенно не понравилось.
– Не хочу забирать ваши деньги, ребята, – ответила она.
Комедиант снова вытянул руку. Имоджен попыталась оттолкнуть, однако другой рукой он крепко сжал запястье, а один из сообщников схватил свободную руку и заломил за спину. Она изо всех сил постаралась скрыть боль. Младший из мужчин, Джаннис, лишь неподвижно наблюдал за происходящим. Комедиант обладал недюжинной силой: еще чуть-чуть, и мог что-нибудь сломать. Он продолжал крепко ее держать и водить толстыми пальцами по застежке блузки. Имоджен чувствовала, как рука скользит вниз, и сжалась, в то время как он с полуулыбкой ждал, чтобы она вскрикнула или хотя бы что-нибудь сказала – проявила слабость. Пальцы добрались до пояса брюк, прошлись по нему и вернулись к центру. Имоджен понимала, к чему клонит этот человек, и впервые за сегодняшний день обрадовалась – тому, что брюки немного узки и он не сможет запустить внутрь свои мерзкие пальцы – во всяком случае, без борьбы. Комедиант исследовал край пояса и попытался засунуть руку внутрь. Она ощутила, как пальцы коснулись кромки трусов, и окаменела.
– Эй, Васос! – послышался голос Дина Кинкейда. Очевидно, он только что появился. Имоджен не могла пошевелиться.
– Дино! Зачем ты здесь? Сейчас неподходящее время. – Рука комедианта оставалась в брюках.
– Только что позвонил Элиас и поручил с вами поговорить.
– Видишь ли, сейчас мы немного заняты, зайди попозже.
– Элиас дал понять, что откладывать нельзя, – возразил Дин ледяным тоном.
Имоджен слышала, что он подходит, и не понимала, что ее ждет. Станет еще хуже? Взглянула в лицо и увидела, как взгляд опустился и застыл на руке комедианта. В глазах вспыхнул гнев.
Комедиант повернулся и недовольно посмотрел на Дина.
– Я же сказал, что мы заняты… – не успел он договорить, как Кинкейд шагнул вперед и схватил за ухо.
– Отпустите леди! – приказал Дин. Васос и сообщник немедленно повиновались. Имоджен выдохнула и едва не расплакалась от облегчения.
– Какого черта? – Комедиант пытался сохранить самообладание, однако из уха уже текла кровь, а Дин продолжал с силой выкручивать.
Имоджен отступила в сторону и увидела, что кожа надорвана. Надо было бы остановить Кинкейда, однако мысленно она умоляла продолжить пытку. Комедиант упал на колени и взвыл от боли, ни разу не попытавшись отбиться. Приятели стояли и молча наблюдали, хотя каждый вполне мог оказаться следующим в очереди на расправу. Сразу стало ясно, что за человек Дин Кинкейд: всем присутствующим он внушал страх. Значит, или уже творил над ними расправу, или они видели, что произошло от его рук с кем-то другим. В любом случае, весельчаки сразу настолько испугались, что предпочли не вмешиваться.
– Ты оскорбил леди, Васос. Немедленно извинись.
– Прошу прощения. Прошу прощения, только отпусти, ладно?
Дин убрал руку. Комедиант схватился за ухо и зарыдал: наполовину оторванное, оно висело, истекая кровью. Имоджен едва не потеряла сознание: всегда плохо переносила вид свежих ран.
– Слушайте меня внимательно, вы все. – Дин вытянул руку, чтобы помочь комедианту встать. – Эта женщина неприкосновенна.
Комедиант посмотрел на предложенную руку и неохотно сжал ее ладонью, которая недавно побывала в брюках Имоджен. Дин перехватил ладонь за запястье и шлепнул ее на стол. Достал из кармана складной нож и нажал на кнопку. Выскочило лезвие.
Окровавленный комедиант умоляюще посмотрел на Имоджен. Попытался освободиться, но безуспешно: Дину ничего не стоило удержать ладонь на столе. Нож угрожающе завис.
– Да, Васос, наказания не избежать, – невозмутимо проговорил Кинкейд. – Полагаю, очаровательный детектив примет справедливое решение. Мисс Грей, что посоветуете отрезать: мизинец или большой палец? Если отрежу большой, он никогда больше не сможет складывать судоку, в котором и сейчас не разбирается. И будет вынужден научиться писать левой рукой. Если же отрежу мизинец, жизнь продолжится почти нормально. Просто лишится маленького кусочка.
– Сделайте что-нибудь! – умоляюще воскликнул комедиант.
Имоджен понимала, что должна остановить расправу. Но вместо этого задумалась о предложении Дина, с удовольствием представив собственную власть над подонком: тот с ужасом ждал следующих слов.
– Мне необходимо закурить, – холодно произнесла она.
Васос заскулил.
Еще оставалось время, чтобы пресечь жестокое намерение Дина, но она этого не сделала. Направляясь к двери, услышала, как зазубренное лезвие пилит кость. Васос дико орал. Так кричат только от невыносимой, нечеловеческой боли. Хотелось обернуться и увидеть, что происходит, но Имоджен этого не сделала. Наконец Васос зарыдал. Этот звук ей понравился больше.
За порогом клуба Имоджен закурила. Следовало бы устыдиться недавнего поступка: того, что позволила свершиться жестокому самосуду. Но в действительности сожаление вызвала лишь собственная трусость: посмотреть не хватило мужества. Из клуба по-прежнему доносились громкие голоса, но ей было безразлично, что там происходит. Больше того, после пережитого несколько минут назад унижения и страха она не расстроилась бы, если бы все, кто над ней издевался, остались без мизинцев и больших пальцев.
Дверь открылась; вышел Дин. Имоджен заметила, что на манжету попала кровь – правда, совсем немного. Протянула пачку сигарет, но он не обратил внимания, а вынул сигарету из ее губ. Взгляд невольно остановился на его губах: вот он глубоко затянулся, а потом медленно выпустил дым и облизнул губы. Только когда Дин вернул сигарету на место, Имоджен осознала, что не дышит.
– Эти парни больше никогда вас не побеспокоят: поняли, что держать ответ придется передо мной.
– Значит, вы палач? Выполняете за Элиаса грязную работу?
– Да. Доводилось слышать, что мне свойственна естественная склонность к жестокости. Говорят, если на работе занимаешься любимым делом, то не работаешь вовсе. – Дин Кинкейд широко улыбнулся.
– Родители, должно быть, гордятся.
– У меня нет родителей. Элиас – единственное напоминание о семье. Однако признайтесь, Имоджен: увидев меня сегодня, вы немного обрадовались. Приехали, чтобы пригласить на обед?
– Нет. Приехала, чтобы доставить на допрос по приказу начальства.
– У вас есть мой телефонный номер; могли бы позвонить.
– Решила, что лучше прийти самой. Вся ваша компания в последнее время стала неуловимой. Трудно было поверить, что ответите на звонок.
– Всегда к вашим услугам.
Знакомая фраза напомнила о цветах на столе. Неужели «Д.» – это Дин? Имоджен залилась краской.
– Значит, букет прислали вы? – Чтобы удержаться от улыбки, пришлось с силой сжать зубы. Как хорошо, что цветы не от Стэнтона!
– Боялся, что сразу выбросите. – Не отводя глаз от ее лица, он попятился к припаркованной перед ее «Гранадой» машине. – Немедленно еду в отделение.
– Не следовало присылать цветы. Это неправильно.
Имоджен знала, что вовсе не выглядит в должной мере недовольной. Хотелось, чтобы Кинкейд хотя бы на миг посмотрел в сторону: тогда можно было бы прервать невыносимый сеанс гипноза.
– А что было бы правильно? – спросил Дин, прежде чем сесть за руль и уехать, оставив ее возле клуба без малейшего намека на ответ.
Имоджен сидела в кабинете Стэнтона в ожидании возвращения начальника. Встречаться с Дином было строго-настрого запрещено. Она немного жалела Кинкейда, попавшего в общество братьев по тестостерону Брауна и Стэнтона: слишком много защитной мужской энергии на него вылилось. Сквозь стекло был виден рабочий стол, а на нем цветы, которые Имоджен принесла из кухни после возвращения из клуба, прежде чем получила приказ держаться в стороне.
Стэнтон ворвался в кабинет; по выражению лица сразу стало ясно, что усилия оказались напрасными.
– Все в порядке? – неизвестно зачем спросила Имоджен. Понятно, что никакого порядка не было.
– Мерзавец отказывается говорить с кем-либо, кроме тебя.
– Но хотя бы что-нибудь знает?
– Я навел справки. Должен признаться: странно, что этот человек так долго оставался для нас невидимым.
– О чем ты?
– Полагаю, он по-настоящему опасен, но каким-то образом умудрялся нас избегать. В послужном списке закрытое подростковое дело, пара штрафов за превышение скорости, арест по подозрению в убийстве в возрасте двадцати лет. Расследование прекращено из-за ненадежности свидетельских показаний.
– Но ведь он действительно мог оказаться невиновным.
– Имоджен, мне все известно из собственных источников. Кинкейд жесток в принципе. Склонен к насилию. Знаменит безумными поступками.
– И что же такого страшного он успел натворить? – вспомнились дикие вопли Васоса.
– Например, закалывал ножом, снимал скальп, кастрировал, бесследно убирал свидетелей, проводил ампутацию. Кинкейд – тот человек, которого зовут, когда требуется безжалостная расправа. Своего рода свободный художник.
– Разве кастрация не относится к ампутации? Он не похож на криминального гения.
– Он не гений, но, несомненно, отличный солдат: исполняет приказы, какими бы они ни оказались. Не делает скидок на возраст и пол. Ходят слухи, что после него люди исчезают бесследно, раз и навсегда.