Мы становимся не хозяевами, а круглосуточными сиделками. Мы отвечаем за них 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. Собаки зависят от нас во всем. Мы их кормим, гуляем с ними, согреваем их, любим и становимся им друзьями. И благодаря этому мы начинаем замечать все забавные мелочи и особенности. Мы узнаем запах и цвет их кала. Мы издалека узнаем их походку и лай. Мы начинаем замечать то, что не замечает никто другой.
И из этой привычки начинает разгораться яркое, мощное пламя любви.
И с этого начинается антропоморфизация — мы даем нашим собакам и другим домашним любимцам голос. Сначала все начинается с детского лепета, но когда вы узнаете свою собаку лучше, она обретает характер, становится личностью — и получает собственный голос.
Я всегда считал, что Инка обладает глубоким, раскатистым голосом. Наверное, это не совсем справедливо, но, пожалуй, довольно точно. В моем представлении она говорила неким усредненным голосом кавалерственной дамы Эдны и королевы. Когда рядом никого не было, я вел с Инкой задушевные разговоры и слышал ее ответы, произнесенные этим, слегка нелепым голосом. Хотел бы я знать, что думала об этих странных, необычных разговорах сама Инка.
* * *
Отец предложил подождать несколько месяцев, прежде чем отправляться с Инкой на остров. Ей следовало привыкнуть к городской жизни до погружения в дикую природу. Так ей легче было бы вернуться назад в город, когда проект закончится. И я начал ездить с ней в автобусах и метро, ходить с ней в пабы и даже на работу. Я все еще трудился в журнале Tatler и брал собаку с собой в офис каждый день. Удивительно, но это сделало меня весьма популярным у девушек! В офисе были еще несколько пекинесов, принадлежавших двум авторам, и Инка присоединилась к ним. Помню, как она спала на моем столе, сплошь заваленном бумагами.
И вот, на второй день Рождества, родители отвезли нас на автовокзал Виктория, откуда нам с Инкой предстояло отправиться в путешествие нашей жизни. Помню, как они махали нам, когда автобус тронулся. Мама утирала слезы. Но я не грустил. На этот раз, расставшись с родителями, я остался не в одиночестве.
Прибыв на остров Тарансей, мы с Инкой оказались предоставленными самим себе — а потом это ощущение еще больше усилилось. Не знаю, справился ли бы я с этой задачей, если бы не Инка. Собака давала мне повод — и оправдание — уходить и исследовать остров. Мы даже окрестили один из холмов Инка Ра, потому что проводили на нем много времени. Нам с ней выделили крохотную холодную комнатку в одном из экодомов, в которых обитали участники. Каждая комната обогревалась маленькой и совершенно неэффективной печью: ее размеры позволяли сжигать в ней только тонкие сучки. На окнах намерзал лед — даже изнутри. Я построил Инке небольшую лежанку на ножках, чтобы ей не приходилось лежать на промерзшей земле.
Все участники проекта «Потерпевший кораблекрушение» были очарованы Инкой с самого начала. Очень скоро она стала неотъемлемой частью нашего общества. Впрочем, не стоит думать, что все было так гладко. Всего через неделю ее пришлось на вертолете отправлять к местному ветеринару в Сторноуэй — она наступила на стекло и распорола себе лапу. Через несколько месяцев мы застали ее в пикантном положении с приблудной овчаркой, и нам снова пришлось отправлять ее на вертолете к ветеринару, чтобы не возникло нежелательных последствий.
Вначале Инку свободно допускали в помещение, где мы собирались все вместе, но после ожесточенных споров о жизни собак на острове ее оттуда изгнали. Собаки стали серьезной проблемой на Тарансее, разделившей участников эксперимента. Впервые в жизни я оказался рядом с людьми, которым не нравились эти животные. Собаки окружали меня всю жизнь, и я представить не мог, что кто-то может их не любить. Но количество таких людей на острове резко возросло после непредвиденного события…
Среди нас была Триш Пратер, мать двоих детей. Они привезли на остров двух колли, Фран и ее сестру. Триш не знала, что Фран была беременна. Через девять недель после нашего приезда на остров она родила щенков. Это обрадовало не всех — особенно когда двое из «потерпевших кораблекрушение» решили оставить щенков себе. Количество собак в нашем небольшом обществе неожиданно выросло с четырех до шести, и это весьма раздражало тех, кто не любил животных.
Вспоминаю одно очень шумное и неприятное собрание, когда врач пригрозил выйти из проекта вместе с семьей, если все собаки останутся на острове. Его беспокоило не только увеличение количества собачьего помета, но и безопасность детей.
Хотя я знал, что недовольство доктора направлено не на Инку, но все равно чувствовал себя виноватым — ведь я был ее хозяином. И мы с моим лабрадором стали избегать общих собраний.
А потом мы нашли овцу, на которую напал хищник. Овца была вся в крови. Я увидел глубокие раны. Кроме горностаев, на острове не было хищников. Вполне естественно было предположить, что на овцу напала одна из собак. Но кто? Я готов был собственной жизнью поклясться, что это была не моя тихая и пассивная Инка. Тем не менее подозрение падало на всех собак.
Каждый раз, когда случались какие-то происшествия с собаками, нам с Инкой приходилось присутствовать на собраниях и оправдываться. Это было довольно утомительно. Честно говоря, я слегка обижался на других собак. Инка прибыла на остров в качестве выбранного мной предмета роскоши — и то лишь после долгого обсуждения, какую пользу она может принести нашему островному сообществу. В то время как два новых щенка стали безбилетниками, которые вносили разлад в жизнь нашей группы и только усиливали напряженность, а не снимали ее.
В течение года мы должны были вести видеодневники, фиксируя все, что чувствовали и что с нами происходило. Для этой цели на острове существовала специальная комната. В ней находилась камера на штативе, перед которой стоял стул. Однажды я подумал, что будет забавно, если запись в дневнике оставит Инка. Я усадил ее на стул, убедился, что ее морда хорошо видна, встал за камерой и начал говорить за нее. Я даже захватил с собой хлеб, чтобы заставить собаку в нужные моменты двигать головой! Это был взгляд Инки на островную жизнь, и зрителям он очень понравился.
Мы с Инкой целый год провели на острове, ютясь в нашей холодной комнатке. Мы согревали друг друга морозными ночами или часами бродили по острову. Мы узнали этот островок лучше всех участников проекта. Мы знали каждый болотистый уголок, каждый пролом в ограде и каждое озерцо. Мы бродили, бродили и бродили. Когда началось лето, Инка стала купаться в лазурных волнах. Тюлени приплывали, чтобы посмотреть на нее. Я часто думал, считают ли они ее одной из них или дивятся на невиданное чудо.
Закрывая глаза, я и сейчас чувствую запах соленого морского воздуха. Я вижу черную Инку, которая носится по острову, подпрыгивая, словно маленький ягненок. И я всегда улыбаюсь при этих воспоминаниях. Это был один из самых счастливых моментов моей жизни. Только я и Инка. И больше никого.
Я надевал дождевик и сапоги, и мы с ней отправлялись в наши любимые места. Таких мест было много, но больше всего мне нравилась северо-западная часть острова. Здесь мы валялись на мягкой траве, я прижимался к Инке, и мы целыми часами смотрели на бескрайний океан. Никогда не забуду эту красоту. Она одновременно вызывала и страх, и счастье, и подавленность, и надежду, и восторг — океан был полон контрастов. Эта бескрайняя вода окружала меня на продуваемом всеми ветрами острове, в то же время открывая путь в неизведанное.
Я смотрел на горизонт и думал, куда же завела нас моя судьба.
Передо мной и моей маленькой черной собакой открывалась целая огромная жизнь. Эта мысль наполняла меня одновременно и страхом, и восторгом.
Вечное обжорство Инки началось на этом острове. Лабрадоры вообще любят поесть, но Инка обожала еду. Это могла быть даже не еда, а просто что-то съедобное — и даже съедобное условно. Овечий помет и водоросли даже не обсуждались, но самое большое влияние на Инку оказала компостная куча. Однажды Инка исчезла и появилась лишь через час, толстая, словно бочка. Нет, она не напоминала бочку — она выглядела так, словно проглотила бочку! Все черты собаки остались абсолютно пропорциональными — но живот безумно раздулся, а сзади располагался ожесточенно виляющий хвост.
Я не мог понять, где она нашла столько съестного. На следующий день все повторилось. Потом опять. Я начал серьезно беспокоиться. Даже собирался просить руководителей проекта отослать собаку с острова — я боялся, что она обожрется до смерти. Источник пищи оставался для меня загадкой, пока я не заметил, как Инка жует чайный пакетик. По чайному следу я дошел до огромной компостной кучи, куда мы сваливали все объедки. Пищи там хватало — ведь на острове жили 36 человек.
Впрочем, вскоре компостная куча стала для Инки далеким воспоминанием, как становится воспоминанием приятный подарок от незнакомого человека, который сначала поглощает все наше внимание, а потом забывается. Мы с Инкой даже не догадывались, что на материке нам уделяется такое внимание. Впервые мы узнали об этом, когда привезли почту (почту нам доставляли раз в месяц). В мешке было множество писем от совершенно незнакомых людей — и все они писали мне и Инке. Надо сказать, что порой Инка получала больше писем от поклонников, чем я. Ей присылали косточки и игрушки. Кто-то даже связал маленькие ботиночки, чтобы защитить ее лапы. И конечно же владельцы собак присылали десятки фотографий своих питомцев.
В одной из посылок оказалась игрушка-пищалка в виде лимона. Мы назвали ее Мистером Лимоном, и Инка ее просто обожала. Она повсюду таскала игрушку с собой. Если я замечал где-то Мистера Лимона, то точно знал, что Инка неподалеку.
Впрочем, оснований для беспокойства у меня не было. Инка никогда не уходила далеко. До одной субботы, когда она исчезла. Я искал Инку во всех ее любимых местах — на кухне, на складе, у компостной кучи, на бойне… Я искал везде. Инки нигде не было.