Правда, когда они набросились на меня, никаких свидетелей рядом не было.
Машина остановилась. Дверь распахнулась. Эбби почувствовала толчок в спину. В следующее мгновение она уже лежала на земле, корчась от боли. Над головой раздался стук — это кто-то захлопнул дверь. Затем раздался рев двигателя и скрежет шин. Прямо в лицо ударил бензиновый выхлоп, и она закашлялась. А потом наступила тишина.
Эбби стащила с глаз повязку и какое-то время, тяжело дыша, продолжала лежать на асфальте. Где-то впереди мелькнули и скрылись из вида задние огни машины.
Она была одна. Над головой шелестели листвой платаны. Сыпал мелкий дождь. Лицо было мокрым от дождевых капель и слез.
Эбби кое-как поднялась на ноги и, спотыкаясь, подошла к каменной стене, что протянулась в нескольких шагах от нее. Внизу с шумом нес свои воды закованный в бетонные берега Тибр. Примерно в ста ярдах ниже по течению она разглядела мост, а на дальней его стороне — здание тюрьмы Трастевере. Где-то неподалеку находится ее отель.
Они привезли меня почти к самому дому. Эта мысль больно резанула ее, словно последний поворот кинжального лезвия.
Она доковыляла до моста и, перейдя реку, стучала в дверь отеля до тех пор, пока ей не открыли. А когда наконец оказалась в номере, рухнула в постель и кучей натянула на себя все одеяла, какие только нашла в стенном шкафу.
Заснула Эбби лишь под утро. Сны были жуткими.
Она проспала до полудня, когда на пороге появилась пришедшая убирать номер горничная. Увидев Эбби, женщина вскрикнула, причем так громко, что снизу ее услышал портье и примчался на второй этаж, чтобы узнать, что случилось.
Эбби встала, приняла душ и оделась. В кафе на углу она выпила три чашки эспрессо. Сидя на высоком табурете за стойкой, она поймала на себе взгляды нескольких человек, явно не заигрывающие. Знакомиться с ней никто не спешил. В зеркале за барной стойкой отчетливо отражался огромный синяк, след, который оставил пистолет Драговича.
Эбби потрогала опухший подбородок и сморщилась от боли. Затем прокрутила в голове события минувшей ночи. Это было не менее болезненно. Нет, если их и перебирать, то осторожно, затянутой в перчатку рукой патологоанатома. Страшно хотелось курить, однако табличка над стойкой гласила, что здесь не курят.
Ты задумывалась о том, почему ты до сих пор жива?
Драгович сам толком не знает, подумала она. В тот вечер на вилле случилось нечто такое, чего он сам не в состоянии объяснить.
Нет, это просто невероятно! Еще два дня назад Драгович был для нее лишь фигурантом газетных заголовков и слухов, этакой страшилкой мировой закулисы… И вот теперь он стал реален, как и его бородка, оцарапавшая ей кожу. Чашка кофе в ее руке дрогнула и звонко стукнулась о блюдце.
Две смерти, но только одно тело.
Там был кто-то еще. Кто-то, кто остановил убийцу и вызвал полицию. Кто отправил ей письмо с адресом сестры Майкла, а затем текстовое сообщение, которое она получила в Британской библиотеке.
Могу помочь.
Неужели это была правда? Пока что особой помощи она не заметила. Она вспомнила фигуру в Йорке, преследовавшую ее под дождем. В Риме единственным, кого она видела, был Драговин. Вот и вся помощь.
Эбби была абсолютно уверена: эсэмэску ей отправил не Драговин. Она своими глазами видела, как он читал сообщение на ее телефоне. И оно повергло его в такое же недоумение, как и ее. Желай он заманить ее в ловушку, то наверняка придумал бы способ попроще, а не стал бы посылать ей по телефону загадки на латыни.
Чтобы достичь живых, плыви средь мертвых.
Стихотворение и крестообразный символ — что они означали? Символ на ожерелье и на камне, стихотворение на камне и на манускрипте. И как они попали Майклу в руки?
Майкл.
От этих мыслей раскалывалась голова. Может, выпить еще чашку кофе? Нет, лучше не стоит. Тем более что тело того гляди разлетится на части от дрожи.
Майкл. Он был отсутствующим звеном, пустотой, вокруг которой вращались ее мысли. Стоило ей приблизиться к нему, как она моментально отодвигалась назад, страшась того, что может найти. Он отвез ее на виллу, владельцем которой был человек, которого разыскивают по всем Балканам. Даже при самом большом желании она не смогла бы заставить себя поверить в то, что это случайное совпадение. У Драговича стихотворение и символ высечены в камне. У Майкла эти же стихотворение и символ были в виде свитка и ожерелья.
Но откуда у него это ожерелье? Помнится, Майкл, когда она спросила его об этом, ответил: Мне его подарила цыганка.
Значит, ей придется вернуться. Ей нужно вернуться. Что бы там ни делал Майкл, все началось в Косове. Эбби поставила чашку и шагнула к двери.
По крайней мере, я жива, сказала она себе, пытаясь думать беззаботно и не слышать язвительного голоса за своей спиной.
Пока что.
Приштина, Косово
Приштина раскинулась на пологих холмах, над которыми возвышается лесистый горный хребет. У их подножия денно и нощно изрыгает дым электростанция «Обилия». Между холмами раскинулся стандартного вида город эпохи социализма: кварталы приземистых домов, среди которых кое-где торчат бетонные высотные башни. Вернуться туда было все равно что облачиться в старую одежду, которая вам никогда не нравилась. Эбби села на заднее сиденье такси, которое повезло по проспекту Билла Клинтона, мимо позолоченной статуи бывшего американского президента, вскинувшего руку над местом постоянных уличных пробок. В США отношение к нему, мягко говоря, не слишком благостное, однако в Косове он оставался непререкаемым авторитетом. На каждом углу с афишных тумб смотрели суровые лица солдат НАТО, напоминая местным жителям о том, что им ничто не угрожает. Забор возле здания парламента был увешан фотографиями пропавших людей. Некоторые снимки были мутными, как будто порядком выцвели на солнце, другие — четкими. Последние, видимо, вывешены совсем недавно. Галерея призраков.
А что с теми, кто остался жив? — подумала Эбби. Что чувствуют матери, жены, дети этих людей? На фотографиях в основном были мужчины. Неужели их память выцвела, подобно фотографиям, неужели их душевная боль притупилась? Или же они выжили, невзирая на боль, стойкие и неувядающие, как те гирлянды пластиковых цветов, которыми увешан забор?
Неужели то же самое произойдет и с ее памятью о Майкле? Эбби прогнала от себя эту мысль.
Свернув налево, такси проехало мимо отеля, с крыши которого на город взирала копия статуи Свободы, мимо Дворца молодежи и Гранд-отеля. Если вам хочется увидеть символ Косове, то вот он — сорок четыре этажа ностальгии по социализму, половина из которых загорожена рекламными щитами, обещающими будущую роскошь, а вторая остается в первозданном виде вот уже пятнадцать лет.
Такси подвезло ее прямо к дому. Ключа у Эбби не было, но у Аннукки, симпатичной финки из квартиры напротив, работавшей в миссии ОБСЕ, имелся запасной.
Сегодня суббота, на часах давно за полдень. Из соседней квартиры доносилось пение. Аннукка открыла дверь одетая и с тюрбаном из полотенца на голове. По всей видимости, она куда-то собралась.
— О боже, Эбби! — финка обняла соседку и расцеловала в обе щеки.
Аннукка была так искренне рада ее видеть, что Эбби была вынуждена поднапрячься и вспомнить, действительно ли они с ней настолько дружны. Соседка всегда охотно ей помогала: поливала в ее отсутствие цветы, приветливо улыбалась, когда они встречались в коридоре. Но, возможно, этим дело не ограничивалось. Несмотря на все трудности работы на Балканах, было в пребывании в Косове нечто от летнего лагеря отдыха. Здесь быстро завязывалась дружба, люди делились друг с другом самым сокровенным. Но лето кончалось. Так же как и в летнем лагере, расставаясь, они обещали писать письма и не забывать про старых друзей. И конечно же, забывали.
Наверно, поэтому она так легко сблизилась с Майклом.
Правда, его больше нет, а я все еще помню о нем.
— Мы все переживали за тебя, — призналась Аннукка. — До нас дошли какие-то безумные истории про вас с Майклом. Даже в новостях был репортаж. Приезжали какие-то журналисты, но я им ничего не сказала. Собственно, что я могла им сказать? Серьезно, скажи, с тобой все в порядке? — Аннукка посмотрела на ссадину на подбородке Эбби и опухшие губы. — Что случилось с твоим лицом?
Эбби положила руку на плечо соседки.
— Давай поговорим об этом позже, хорошо? Я только что приехала и мне нужно прийти в себя.
— Да, конечно. В любое время. Если тебе понадобится моя помощь, сразу скажи. Договорились?
Аннукка была такой искренней, а ее забота такой неподдельной, что Эбби едва сдержалась, чтобы не расплакаться.
— Я надеялась, что у тебя сохранился запасной ключ от моей квартиры.
— Да-да, был. — По лицу Аннукки промелькнула тень. — Но я отдала его полицейским. Приходили два человека из EULEX и местной полиции. Хотели осмотреть твою квартиру. Я подумала, у них что-то на тебя есть. Ключ они так и не вернули.
Эбби посмотрела на деревянную дверь, в центре которой на нее в упор смотрело циклопово око дверного глазка.
— Можешь пожить у меня, — предложила соседка, но тут же нахмурила брови. — Правда, сегодня я встречаюсь с Феликсом и, наверно, останусь у него. У нас здесь снова нет воды. Нам сказали, что ее не будет до завтра. Я могу оставить тебе ключ от своей квартиры, если хочешь.
— Не беспокойся, — заверила ее Эбби. — Я схожу в полицию и заберу свой ключ.
Она стала медленно спускаться по лестнице. Услышав, как щелкнул замок в соседской двери, она опустилась на ступеньку и уткнулась лицом в ладони.
Я даже не могу попасть к себе домой! После всего того, что случилось с ней после той ночи на вилле, это показалось ей верхом несправедливости. Мир как будто повернулся к ней спиной, и ее настойчиво выпихивают в сторону выхода. Сейчас ее дом — эта холодная ступенька. Правда, дом временный. Даже когда Аннукка обняла ее, Эбби ощутила себя утопленницей, которая вот-вот соскользнет обратно в воду.