Майкл и Эбби без особых трудов нашли отделение классических языков и философии — оно располагалось в импозантном розово-сером здании на южном конце площади. Пять минут в интернет-кафе, и они уже знали нужное им имя. Благодаря обаянию Майкла и ее знанию сербскохорватского они сумели благополучно миновать охранника и, поднявшись на второй этаж, отыскали нужную дверь.
За дверью располагался крошечный кабинет. Стальные полки были до отказа забиты разбухшими от бумаг папками. На противоположной стене висела потрепанная карта Римской империи на пике ее могущества. Из-за цветочных горшков на подоконнике выглядывал зеленый терракотовый бюст: круглолицый мужчина с выступающим подбородком и впалыми щеками. Он как будто смотрел в одну точку поверх голов. В его лице чувствовалась некая напряженность. Каждый мускул на нем, казалось, был заряжен стремлением к власти.
В отличие от бюста на окне, хозяин кабинета — доктор Адриан Николич — отличался гораздо менее внушительной внешностью: среднего телосложения, каштановая бородка, кудрявые каштановые волосы, карие глаза, в которых светилась улыбка. Одет он был в свитер поверх клетчатой рубашки, коричневые вельветовые брюки, ботинки с высокой шнуровкой.
— Спасибо, что согласились принять нас, — сказала по-сербски Эбби.
Николич кивнул, польщенный тем, что она говорит на его родном языке. В небольшой стране с дурной репутацией такие вещи очень важны. Эбби заметила, как он посмотрел на ее синяки, однако предпочел промолчать.
— Вот уж не знал, что обладаю международной славой. Может, мне следует просить у начальства повышение. — Ни-колич медленно развернулся на стуле, жестом приглашая их сесть на старый потертый диван у противоположной стены. — Через пятнадцать минут у меня занятие. А пока я к вашим услугам. Чем я могу вам помочь?
Эбби достала из кармана помятый листок со стихотворением — латинский текст и перевод.
— Это неожиданно попало к нам в руки.
— Попало к вам в руки?
— Это долго объяснять.
Николич кивнул.
— Это Балканы. Тут вечно что-то теряют и что-то находят. Мы научились не задавать вопросов.
С этими словами он вынул из ящика стола очки и прочел стихотворение.
— Я вижу, вы уже сделали перевод. Тогда что вы ожидаете от меня услышать?
— Что угодно, что только придет вам в голову.
Николич усмехнулся.
— Что угодно?
— Обстоятельства, при которых мы это нашли, дают основания полагать, что оно относится к периоду правления императора Константина Великого.
— И вы подумали обо мне, — хозяин кабинета кивком указал на бюст на окне. — А вы знаете, что он родился в Нише? Кстати, это мой родной город.
Эбби шумно втянула воздух.
— Вы можете подумать, что мы не в ладах с головой, но нам кажется, что это стихотворение содержит намек на некий утраченный артефакт. Который, возможно, относится к эпохе правления Константина.
Николич пристально посмотрел ей в глаза. Его собственный взгляд был непроницаем.
— Вы совершенно правы.
— Права?
— Да, в том, что это действительно попахивает безумием. Часто ли бывает в этой жизни, что кто-то входит к вам в кабинет с листком бумаги или картой, которая ведет к давно потерянным сокровищам? — Николич поднялся со стула. — Я ничем не могу вам помочь.
Эбби и Майкл остались сидеть.
— Стихотворение подлинное, если это то, что вас беспокоит, — сказал Майкл.
— У вас есть оригинал?
Майкл кивнул.
— Если вы дадите мне на него взглянуть, то я, наверно, смогу сказать что-то определенное. Кстати, какую организацию вы представляете?
— Мы представляем Евросоюз. — Майкл вынул из бумажника удостоверение служащего EULEX и помахал им перед Николичем. — Я работаю в главном управлении таможенной службы. Мы расследуем незаконную деятельность торговцев антиквариатом, и свиток с этим стихотворением входит в число перехваченных нами древностей.
— Мы полагаем, что там могут быть и другие сокровища, — добавила Эбби. — И хотели бы знать, содержится ли в этих строчках намек на то, что те могут собой представлять.
Николич, не садясь, взял листок бумаги и внимательно его рассмотрел.
— Это слово — signum — вы знаете, что оно значит?
— Знак, — ответил Майкл. — Спасенья знак, что освещает путь вперед…
— Это слово сыграло ключевую роль в жизни Константина. Перед своей великой битвой у Мульвиева моста он якобы увидел в небе светящийся крест и услышал слова «In hoc signo vinces», «сим победиши» или «с этим знаком ты победишь». Вы знаете, что это был за знак?
— Буквы Х-Р, — ответила Эбби.
— Хи-Ро, — поправил ее Николич. — Первые буквы имени Христа по-гречески. Если же посмотреть на него с идеограмматической точки зрения, то Хи — это форма креста, а вставленная в него буква Ро — символ человека.
Эбби тотчас вспомнилось ожерелье, которое теперь лежало под замком в одном из сейфов на Уайтхолл.
— Впрочем, это нельзя назвать настоящей христограммой. Этот знак — так называемая ставрограмма. От греческого слова «ставрос», то есть «крест».
— Понятно.
— Но первоначальная запись о битве при Мульвиевом мосту была сделана по-гречески. Вы знаете, какое слово соответствует латинскому «signum» в греческом языке?
Майкл и Эбби покачали головами.
— «Тропайон». У этого слова много значений. Это может быть трофей или военный мемориал, или штандарт, с которым армия идет в бой.
Очередной пристальный взгляд.
— Вам что-либо известно про боевой штандарт Константина?
— Лабарум? — уточнила Эбби. Помнится, это слово произнес доктор Грубер в музее Трира. — Тот самый знак Хи-Ро, который явился ему во сне? Он превратил его в золотой штандарт, усыпанный драгоценными камнями.
Эбби умолкла, ожидая, что скажет Николич. Но тот лишь сложил на груди руки и смотрел на нее, будто ожидая чего-то большего.
— Вы хотели узнать, какая вещь из эпохи Константина Великого представляет особую ценность? Некое сокровище первостепенного исторического значения, причем утраченное еще много веков назад?
Ага, вот оно!
— А, вы хотите сказать, что стихотворение указывает на лабарум? Тот самый штандарт, под которым армия Константина шла в бой?
— Почему бы нет? — Николич пожал плечами.
— И что с ним стало? — спросил Майкл. — Такие ценности, как правило, не теряются. Византийская империя прекратила свое существование лишь пятьсот лет назад. Разве он не в музее?
— А вы считаете, что если вещь исторически важна, то люди непременно пытаются ее сохранить? Даже гробница Константина в Стамбуле, и та не сохранилась. Когда турки завоевали Константинополь, они разрушили мавзолей императора, который располагался в церкви Святых Апостолов, и построили на его месте мечеть.
С этими словами Николич повернулся к карте на стене и пальцем провел линию через все Балканы, от Адриатического моря к Черному.
— Этот регион был пограничным на протяжение почти двух тысяч лет. Александр Великий? На востоке и на юге его империя простиралась до Индии и Египта. Но на севере и западе она протянулась через Косово. Римская провинция Мёзия — современная Сербия — словно мячик перелетала от восточных императоров к западным. Когда же в 476 году Западная империя пала, крепость Сингидунум — нынешний Белград — осталась стоять на пути полчищ варваров, наступавших с другого берега Дуная.
Затем были османы, затем Австро-Венгрия, затем Югославия и Советский Союз. Вы знаете, почему в девяностые мы сражались в Хорватии? Потому что они, хорваты, — западные католики, а мы восточные православные. Тяжкое наследие одиннадцатого века, расколовшего христианский мир пополам. Граница всегда означает войны. И представьте себе — многое теряется безвозвратно.
Николич снял с полки книгу и перелистал ее страницы.
— Это византийское повествование о жизни Константина Великого, датируемое девятым веком. Дав описание лабарума и его применения в битве при Мульвиевом мосту, автор говорит: «Он существует и по сей день, и хранится как величайшее сокровище в императорском дворце, потому что, если городу будет угрожать любой враг или любое зло, его сила непременно их победит».
— Но это было, — Майкл быстро подсчитал в уме, — тысячу двести лет назад. А что с ним произошло с тех пор?
— Константинополь был разграблен в 1204 году участниками Четвертого крестового похода. Многие сокровища были тогда утрачены или спрятаны. Некоторые привезены крестоносцами в Венецию. Византии удалось вернуть себе город, однако в 1453 году он пал, на сей раз окончательно, под ударами турок. Все ценное, что еще оставалось в городе, попало к ним в руки.
— Значит, он может быть или в Венеции, или в Стамбуле, или же просто спрятан где-то еще?
— Венецию разграбил Наполеон, Париж — нацисты, Берлин — русские. Москву грабил любой, у кого были деньги, — Николич печально улыбнулся. — Sic transit gloria mundi. Или же, если вы позволите мне перевести эту фразу как профессиональному историку, «дерьмо случается».
Из динамика компьютера раздался звон колокольчика.
— Мне пора на лекцию. Простите, но я вам больше ничем не могу помочь.
Майкл и Эбби вышли на улицу. У тротуара стояли троллейбусы. Сгрудившись у дверей, их водители устроили перекур. Майкл посмотрел на часы.
— Будем надеяться, что Грубер скажет нам больше.
Глава 32
Константинополь, май 337 года
Я спешу по переулку, затем сворачиваю на широкую улицу, вдоль которой протянулась вереница платанов. Сейчас это только саженцы, но в один прекрасный день их тень будет спасать улицу от летнего зноя. Если, конечно, город доживет до этих времен. По всей империи разбросаны недостроенные города, символы тщеславия разных императоров. Я видел их все — Фессалоники, Никомедию, Милан, Аквилеи, Сирмум. Даже Рим окружен кольцом ипподромов, которые ни разу не видели скачек, и мавзолеев, чьи хозяева нашли свой последний приют в других местах. Интересно, захочет ли новый император жить в городе, названном именем его предшественника?