Мне надо съездить в Париж. Я хочу кое-что проверить, потому что люблю убедиться в твердости почвы, прежде чем поставлю на нее ногу.
Старик выглядит невеселым. Его лоб исчеркан морщинами, взгляд погасший, как витрина магазина после закрытия.
Я сажусь без приглашения.
– Как он? – спрашивает Старик.
– Немного лучше, – отвечаю я. – Я посвятил в тайну одного из двух докторов; он занимается им и надеется спасти, если сердце профессора окажется на высоте.
– Какая катастрофа! – вздыхает босс. Я пользуюсь случаем, чтобы вылить на него частичку моей желчи.
– Честно говоря, шеф, я думаю, что решение, принятое в отношении Тибодена, было несколько... поспешным. У нас против него была только та записка... Нас должно было насторожить то, что она подписана... Человек, предающий свою страну и посылающий сообщение с почтовым голубем, зная, что предыдущий голубь не долетел, должен быть осторожнее...
Человек с голой черепушкой не отвечает. Он молча скрывает свое разочарование и стыд. Это редкий случай, чтобы Старик так обделался.
– А теперь, – говорю, – давайте рассмотрим дело во всех подробностях. Во-первых, голуби. Вы сохранили тех двух, что привез Маньен?
– Разумеется...
– Вы не могли бы попросить принести их и того, что находится в моем кабинете?
Он снимает трубку внутреннего телефона и отдает распоряжения.
Через несколько минут нам приносят голубей. Один взгляд на них открывает мне глубину катастрофы. Я не мог выдать моих за тех, что были у шпиона... У моих серые лапки. Разница сразу бросается в глаза! Ночью мы ее не заметили, а тот тип при дневном свете увидел мгновенно...
– Моя вина, – говорю я Старику. Это идет ему прямо в сердце, и он ратифицирует мое покаяние осуждающей гримасой.
– Этот вопрос донимал меня, – говорю, – но сейчас я с этим разобрался... А теперь покажите мне второе сообщение. Может, мы что-нибудь из него узнаем...
Он охотно достает его из своего бездонного ящика.
Я строю гримасу, будто позирую для рекламы слабительного. Записка написана печатными буквами. Вы мне скажете, что хороший графолог сумеет установить ее авторство, сличив с образцами почерка сотрудников лаборатории, но я не очень люблю экспертов. Они считают себя волшебниками, а на самом деле простые ремесленники!
Я возвращаю записку Старику.
– По этому вопросу ничего... Переходим к следующему.
– К какому?
– К рассуждениям в их чистом виде. Пославший это сообщение думал, что наша служба примет то решение, которое приняла... Верно?
Лоб Старика разглаживается, в потухших глазах появляется блеск.
– Дальше? – говорит он.
– Это значит, что предателю Тибоден больше не нужен, вы понимаете?
– Выглядит убедительно, – соглашается босс.
– Значит, мы вправе задать себе следующий вопрос, шеф: «А почему ему больше не нужен профессор?»
– Потому что он получил все, что ему нужно, – отвечает мой почтенный начальник, у которого ничего нет на голове, зато есть много в ней.
– Вот именно!
Наступает натянутая тишина.
– Скажите, шеф...
– Да?
– Как этот человек, которого мы пока назовем месье Икс, если вы не возражаете...
Он не возражает. Хоть он и занимается самыми громкими шпионскими делами нашего времени, а все равно любит фальшивую таинственность, не развлекающую даже двенадцатилетних пацанов.
– Так вот, как этот месье Икс, – продолжаю я, – может иметь полное изобретение, когда его нет у самого Тибодена?
Непростая задачка, а, ребята?
Но для босса тайн не существует. Массируя черепушку, он предлагает версию:
– Сан-Антонио, люди, работающие с профессором Тибоденом, по большей части его ученики... Он их создал как ученых... Руководил их работами... Почему один из них не мог пойти дальше своего учителя?
Я подскакиваю:
– А верно, патрон, почему бы нет?
Полуприкрыв глаза, я думаю. Да, молодой честолюбивый ученый мог бы... Они все помешаны на своей работе. Доказательство: у них под рукой красавица-секретарша, а они едва с ней здороваются!
Старик, хорошо знающий своего любимого Сан-Антонио, улыбается.
Я продолжаю:
– Месье Икс понял, над чем работает папаша Тибоден. Тоже занявшись этим, он уходит вперед... Он опережает своего учителя... Благодаря проделанной в потолке дырке он следит за ходом его работ, что позволяет ему ориентировать свои... Черт возьми... Вот только работы профессора патронируются государством, и с этой стороны ничего не поделаешь... А он хочет продать свое открытие, заработать целое состояние, развернуться по-крупному, стать знаменитостью в научном мире...
Шеф встает.
– Сан-Антонио, вы должны быть не здесь!
– Почему?
– Как раз потому, что ваш месье Икс владеет изобретением... Он продаст его тому, кто больше заплатит... Надо найти этого месье Икс и забрать у него документы...
Не успел он закончить фразу, как я уже выскочил из кабинета.
Рассуждение – оно как лестница. Потайная лестница, ведущая вас к внешне недоступным правдам.
Я правильно сделал, что поднялся по ее ступенькам. Спорю, что на этот раз я иду верным путем.
Этот самый Икс ошибся, если держит меня за олуха!
И как, кстати, он раскрыл, кто я такой?
Глава 11
Гоня мою машину на скорости сто тридцать километров в час по Западной автостраде (непонятно, почему она так называется, ведь Восточной автострады во Франции пока нет!), я резюмирую ситуацию. Гениальная идея, как улитка или ажан мотопатруля, никогда не приходит одна. Вот и у меня появляется еще идейка, гораздо более потрясающая, чем первая!
С неувядаемой гениальностью, составившей мне популярность, я размышляю следующим образом: месье Икс проделал дырку в потолке и вставил в нее увеличивающую линзу. Браво! Сделал он это, чтобы следить за работами профессора. Еще раз браво! Но тогда это означает, что месье Икс не мог находиться в лаборатории, потому что был этажом выше! А пока Тибоден работал, трое его сотрудников работали в одной комнате с ним. Понимаете? Это позволяет мне вычеркнуть из списка подозреваемых Дюрэтра, Бертье и Берже... Значит, остаются только Минивье и Планшони... Могу признаться, что оба самые несимпатичные из всех, что не особенно меня огорчает. Я доверяюсь моему старому инстинкту, и, когда чья-то морда мне не нравится, можно спорить на что хотите, что это плохой парень.
Я проезжаю оставшийся участок пути на полной скорости, непрерывно повторяя две фамилии: Минивье или Планшони Минивье или Планшони. Как узнать? Может быть, виновны оба? Я в этом сильно сомневаюсь, потому что предатель честолюбив, а такие люди предпочитают действовать в одиночку...
Когда я останавливаюсь перед поместьем Тибодена, несчастного ученого уже перевезли в больницу ЭврЕ. Я твердо решил доставить ему блистательную компенсацию.
Узнав, что он пришел в себя, я продолжаю путь до ЭврЕ. В больнице мне говорят, что ученого поместили в отдельную палату и сейчас его навестить нельзя. Я настаиваю и прошу разрешения поговорить с заведующим клиникой. Просьбу удовлетворяют, несомненно благодаря моему безотказному шарму.
Заведующий оказывается любезного вида человеком. Мне кажется, мое звание комиссара производит на него впечатление. Не потому, что он особо уважает полицейских, а скорее из-за того, что читал кое-что из моих воспоминаний во время ночных дежурств.
Я спрашиваю его о состоянии Тибодена.
– Он выпил слишком большую дозу – (не настаивайте, я все равно не скажу вам название этого препарата), – отвечает главврач. – Не знаю, выпутается ли он. Я позвонил в Париж профессору Менендону. Это лучший токсиколог во Франции. Он уже выехал... Мы разберемся...
– Мне сказали, что Тибоден пришел в себя. Как вы думаете, я могу с ним поговорить? Он качает головой.
– Поговорить с ним – Да, он вас услышит, но отвечать не сможет...
– Мне бы все-таки хотелось попытаться...
– Как хотите, но не слишком его утомляйте... Он очень слаб... В его возрасте это серьезно;
Он сопровождает меня к отдельной палате, погруженной в успокаивающий полумрак.
В ней стоит противный запах.
– Ему сделали промывание желудка, – предупреждает меня главврач. – Я не уверен, что это даст положительный результат...
Я подхожу к кровати. Изможденное лицо профессора почти не выделяется на подушке. Серые волосы похожи на плесень. Его глаза закрыты, дыхание короткое...
Я смотрю на результаты своей работы с перехваченным горлом.
– Господин профессор! – тихо зову я. Одно его веко наполовину приподнимается, но второе остается опущенным.
– Вы меня слышите? Я комиссар Сан-Антонио... Приподнятое веко подрагивает.
– Кто-то подсыпал вам яд, – говорю я, – но не волнуйтесь: мы вовремя это заметили, и вы спасены...
Никакой реакции. Можно подумать, что этот вопрос его совершенно не интересует.
– Я попрошу вас сделать небольшое усилие, профессор... Постарайтесь вспомнить, говорили ли вы обо мне в профессиональном плане с кем-нибудь из вашего окружения? Вы сказали кому-нибудь из ваших помощников, что я полицейский?
Его лицо остается неподвижным, как маска, и кажется высеченным из пемзы. Такое же серое и пористое...
– Вы не можете отвечать, профессор? – Я протягиваю ему руку. – Если можете, пошевелите пальцем!
Я чувствую ладонью легкое шевеление.
– Отлично. Я повторяю вопрос. Если вы пошевелите пальцем, это будет означать «да»... Вы говорили кому-нибудь из лаборатории, что я полицейский?
Его рука в моей остается неподвижной, как веревка.
– Никому? Вы уверены?
Он не шевелится.
Заведующий больницей подает мне знаки. Видимо, он считает, что я слишком усердствую. Эдак я убью старикана второй раз.
– Ладно, – вздыхаю я, – лечитесь, господин профессор. И не сомневайтесь, я скоро арестую виновного.
После этого довольно рискованного обещания я отчаливаю, эскортируемый главврачом.
– Мне кажется, он очень плох, – говорю я.