А Сабина уже бежала им навстречу, протягивая руки и спотыкаясь. Не добежав, она запнулась о какую-то неровность и упала на колени. Наверно, она сильно ушиблась, потому что никак не могла подняться, хоть упиралась в землю ладонями и локтями. Незнакомые женщины подбежали к ней, плюхнулись на асфальт рядом с ней и начали ее целовать.
– Мама! Мамочка! – кричали они, рыдая. – Мы уже не надеялись когда-нибудь тебя увидеть!
– Откуда вы? Как вы сюда попали? – спросила их Сабина. – Ведь поезда не ходят!
– Какие поезда? Мы пробирались сюда пешком. Через линию фронта! Мы два месяца шли по тропинкам. Мы просили милостыню. Но никто не подавал. Мы выменяли на еду все свои вещи! Мы боялись, что никогда сюда не доберемся! – затараторили они, перебивая друг друга.
– А зачем вы сюда шли?
– Наш дом разбомбили, и нам негде было спать. А по радио уверяли, что Ростов не сдадут никогда.
– Я же вам велела не верить тому, что говорят по радио! Здесь немцы со всех сторон.
– Ладно, пойдем домой и там поговорим.
– Домой? Вон наш дом – видите, горит?
Они остолбенели, уставившись на дом, вернее, на то, что от него осталось.
– Это наш дом горит? Почему?
Сабина молчала, склонив голову на руки.
– В него попал снаряд, – объяснила я. – Сегодня утром.
Они дружно обернулись и уставились на меня – как-то нелюбезно, с подозрением, что ли.
– Ты – Сталина? – сообразила Ева. – Ведь на тебе мое старое платье!
– Какая разница, – отмахнулась я, – если все наши вещи сгорели?.
До них начало доходить:
– Все вещи сгорели? И дом?
– Все вещи, и дом, а Шурку убило снарядом.
– Кто такая Шурка?
– Наша подруга. Помните – рыжая с первого этажа?
– А, та, которую покойный папа когда-то вылечил, да?
– Ну да, вон она лежит.
Мы помогли Сабине подняться и подошли к Шурке, которая лежала под деревом в той же позе, в какой мы ее оставили. Как мертвая.
– Ее, наверно, взрывной волной выбросило, – сказала Сабина.
– Что же мы будем с ней делать? Ведь нельзя ее оставить валяться посреди улицы?
– Подождем, может, приедут пожарники. Кто-то же должен приехать тушить пожар.
– Ладно, подождем. Нам все равно некуда идти.
И мы все вчетвером сели прямо на мостовую подальше от пожара и стали ждать, сами не зная чего. Мне кажется, какие-то люди из соседних домов собрались вокруг нашего пожара и бросали внутрь лопаты с песком.
Как ни странно, через полчаса появился крытый военный грузовик – он не тушил пожары, он собирал трупы и раненых. Грузовик остановился возле Шурки, и шофер спросил нас:
– Эта ваша?
– Ну да, – ответила Сабина, – наша соседка Шурка.
– Мертвая? А где остальные?
– Остальные – это мы. Но мы пока еще живые.
– Почему? – спросил шофер.
– Нас не было дома.
– Повезло, – сказал шофер. – А где остальные? Не одна же она жила в доме.
– О господи! – испугалась Сабина, – была ведь еще бабушка! Где же бабушка?
– Бабушку, наверно, завалило стеной. Так что бабушку мы оставим тут, а девчонку заберем.
– Куда заберете?
– Похоронить же надо! У нас за городом вырыта братская могила.
Шофер выскочил из кабины и потащил труп Шурки за ноги в кузов – там было еще несколько трупов. Подол Шуркиной сорочки неприлично задрался, открывая ее до самого пупка.
– Осторожней, так же нельзя! – завопила Сабина. Шофер уже вбрасывал Шурку в кузов.
– А что прикажете делать? – огрызнулся он. – Я один на весь город, а мертвяков полно!
– А нам куда деваться, если наш дом сгорел? – спросила Рената.
Шофер присел на подножку и вытащил из кармана папиросу:
– Ладно, бабоньки, ради вас, остановлюсь на перекур. Вообще-то надо доложить в горсовет, но теперь разрушенных домов так много, что сразу вам ничего не дадут. А спать-то вам негде. – Он оглядел нас и сжалился: – Если хотите, лезьте в кузов. Я на север еду, мертвяков хоронить, а северные районы за Ботаническим садом не так обстреливают, как центральные. Может, найдете там пустой подвал.
– В кузов с мертвыми? – ужаснулась Ева.
– А что мертвые, они не кусаются!
– Я не могу с мертвыми! Они заразные, – завизжала Ева.
– Ничего не заразные, свежие мертвяки, даже не пахнут. – Шофер бросил недокуренную папиросу на асфальт и растер носком сапога. Просто смех – рядом с пожаром! – Ну, не хотите, как хотите, можете здесь оставаться! Мое дело предложить.
За углом опять грохнуло, Ева от страха упала на тротуар, закрывая голову руками. Рената резко подняла ее и потащила к грузовику, Ева закричала:
– Не хочу с мертвыми!
Рената прошипела:
– Сейчас же заткнись! – и шоферу со сладкой улыбкой: – Мы едем, едем! Спасибо за помощь!
– Раз едете, так быстрей! Меня по дороге еще пара мертвяков ждет.
Мы подсадили Сабину и быстренько влезли в кузов – там, на полу среди мертвых было достаточно места для живых. И мы отправились в неизвестность вместе с Шуркой.
Грузовик мчался быстро, но куда – непонятно, – шофер плотно закрыл створки дверей. Пару раз он останавливался и вбрасывал в кузов чьи-то холодные тела – одно большое, другое совсем маленькое. Но двери тут же закрывались, и в темноте нельзя было рассмотреть этих бывших людей. На резких поворотах мертвые тела наезжали на нас, и мы их отпихивали ногами. Наконец шофер резко затормозил и открыл дверцы:
– Кто здесь живые, выходите! Тут ваша последняя остановка!
Мы с Евой быстро соскочили на дорогу, Рената помогла Сабине спуститься, и шофер умчался дальше, не дожидаясь благодарности. Вообще-то было неясно, есть ли за что его благодарить: он увез нас из знакомого, обжитого квартала в совершенно чужое место. Мы стояли на широкой улице, рядом с которой бежали железнодорожные рельсы. Иногда по улице проезжали автомобили, в основном военные грузовики. Где-то вдали за рельсами был виден большой зеленый массив. Рената побежала туда через дорогу, Ева припустила за ней, а мы с Сабиной присели на невысокий каменный заборчик, огораживающий чей-то палисадник.
Сабина сидела бледная и взъерошенная – была ли она рада неожиданному появлению дочек?
Словно отвечая на мои мысли, она сказала тусклым голосом:
– Надо же, так некстати, так некстати!
Я пожаловалась:
– Есть очень хочется!
И тут Сабина вспомнила:
– А ведь Лидия Петровна выдала мне прощальный паек! – Она вытащила из сумки небольшой мешочек, как две капли воды похожий на тот, в котором я носила ей передачу от директрисы – в мешочке было полбуханки хлеба, пакетик пшена и приличный кусочек сала с розовыми мясными прожилками.
– Вот здорово! Жалко, ножа нет. Можно, я откушу от сала?
– Нет, – покачала головой Сабина, – нельзя. Нужно девочек подождать.
«Вот черт, притащились на мою голову: теперь всегда придется их ждать и с ними делиться, – подумала я и устыдилась: – Ведь они Сабинины дочки, она так из-за них переживала».
Дочки примчались назад очень быстро, и Ева закричала еще издали:
– Это Зоологический сад! Я ходила туда с зоологическим кружком!
Запыхавшись, подбежала Рената:
– От Зоосада начинаются маленькие улицы, можно там поискать пустой подвал. – И вдруг взгляд ее заострился: – Что это у вас? Еда? Откуда?
– Мне в школе прощальный паек выдали, ведь сегодня – последний день занятий! Но у нас нет ножа.
– Нож не проблема, – Рената вытащила большой складной нож из карманчика своего рюкзака. – Давай, нарезай скорей, у нас со вчерашнего дня крошки во рту не было.
Сабина принялась резать хлеб прямо на камне заборчика.
– Подожди, у меня есть полотенце, тоже грязное, но все же лучше, чем чужой забор.
И жадно глядя, как Сабина аккуратно делит хлеб и сало на четыре части, Рената спросила:
– Мы что, всегда теперь должны делиться с этой чужой девчонкой?
Я сперва не сообразила, что это она про меня, но Сабина сообразила сразу. Она закрыла нож, не дорезав сало до конца, и решительно завернула всю жратву в полотенце.
– Что ты знаешь о нашей жизни? Лина – тоже моя дочка, такая же, как вы. Я не умерла здесь только благодаря ей. Так и знайте, я навсегда откажусь от той, которая хоть еще раз скажет, что она чужая!
Я просто обалдела, когда это услышала – кто мог ожидать такой твердости от Сабины, всегда мягкой и уступчивой?
Рената пробормотала какое-то неразборчивое ругательство, но все же смирилась и сказала:
– Ладно, пусть будет так. Ты ведь всегда чужих детей любила больше, чем своих. И давайте наконец поедим.
Я давно забыла вкус хлеба с салом – это было восхитительно! Не хватало только воды, чтобы это райское блюдо запить. Рената спрятала полотенце в рюкзак, и мы двинулись в сторону Зоосада.
Шофер был прав – сюда немцы не стреляли, во всяком случае, не стреляли в тот день. Вдоль улицы стояли небольшие двухэтажные дома с тремя подъездами в каждом, но никто из нас не знал, как искать пустой подвал, а может, даже брошенную жильцами квартиру. И тут я вспомнила про Шуркины отмычки, болтавшиеся у меня на шее со дня смерти мамы Вали. И мы приступили к поискам. Сперва мы стучали в дверь, если кто-то нам открывал, мы извинялись и говорили, что ошиблись адресом. Если не открывал никто, я пускала в ход свои отмычки, и мы осторожно входили в чужую квартиру. На наше несчастье, все квартиры пока что выглядели жилыми.
Подвалы были не во всех домах, а в тех, где они были, все они, похоже, были уже заняты: ведь немцы бомбили наш город уже несколько месяцев. Мы завернули за угол и вышли на другую улицу, там не было палисадников, и дома теснее прижимались друг к другу. Во втором от угла доме мы обнаружили пыльный, затянутый паутиной нежилой полуподвал, запертый большим ржавым замком, который я в два счета открыла отмычкой. Места там было достаточно для нас четверых, и даже мебель кое-какая ютилась в углах – рваная раскладушка, старый двуспальный диван с порванной обивкой, два ободранных кресла и круглый стол. Наверно, жильцы дома давно превратили этот подвал в склад и сбрасывали в него ненужную мебель.