– Только не ври! Я вчера видел твою метрику – тебе будет тринадцать в конце июня.
Надо же – запомнил, и про день рождения, и про горячие завтраки! Может, он не старушку пришел искать, а меня?
– Так придешь? – спросил управдом. – Моя контора в номере одиннадцатом, прямо напротив Зоосада. – И он опять попытался погладить меня по голове.
Но я попятилась и чуть не упала, споткнувшись обо что-то колючее. Я глянула себе под ноги и обомлела – я споткнулась о свою шикарную трость с полукруглой ручкой. Все, сейчас он меня разоблачит! Но он не обратил на трость никакого внимания, наверно, забыл про глухую старушку.
– Приятного аппетита, – улыбнулся он всеми зубами, как серый волк, и ушел, оставив меня доедать кашу. Аппетита он мне не испортил.
21
Тарелку я мыть не стала – ни к чему такие тонкости, когда вода еле-еле каплет. Пока я приводила в порядок свою утреннюю добычу, во второй кастрюле, подставленной под кран, набралось воды до половины, и я решила, что пока хватит: не следовало оставлять кастрюлю на улице без присмотра. А мне не терпелось запереть дверь на щеколду и немного поспать, тем более что я боялась, как бы управдом опять не приперся морочить мне голову под каким-нибудь предлогом. Я втащила в подвал кастрюлю с водой, завернула в два одеяла кастрюлю с кашей, чтобы не остыла, прилегла на диван, подложив под голову полотенце, и немедленно провалилась в сон.
Разбудил меня управдом, он громко стучал в дверь и вопил женским голосом:
– Хватит спать, Линка! Открой дверь!
Я и не подумала ему открывать, хоть уже перестала удивляться, что он знает и день моего рождения, и мое имя, но я не хотела впускать его в наш подвал, чтобы он не увидел, сколько ценных вещей я наворовала за утро. Я надеялась, что он постучит-постучит и уйдет. Но он и не думал уходить, он устроил настоящий кошачий концерт на три женских голоса, чем-то похожих на голоса Ренаты, Евы и Сабины.
И вдруг меня как громом ударило – да ведь это не управдом ломится в дверь, а Рената, Ева и Сабина вернулись с оборонительных работ! Меня как ветром сдуло с дивана, и я бросилась отпирать дверь, но проклятую щеколду заело и она ни за что не хотела вылезать из паза.
– Девочки! – наконец взмолилась я, – перестаньте дергать дверь, а то я ее никогда не отопру!
И услышала тихий голос Сабины:
– А ну, отойдите от двери, обе отойдите, и ты, Рената, тоже.
Снаружи стало тихо, я еще раз потянула щеколду и она потихоньку открылась, неохотно, со скрипом, но открылась.
Рената ворвалась в подвал под музыку «Вихри враждебные веют над нами!» – это неожиданно подал голос громкоговоритель. Оказывается, он просто целый день молчал, и правильно делал, раз никого из взрослых тут не было – не для меня же было ему стараться!
Перекрывая музыку, Рената заорала:
– Мы целый день носом землю роем, хлеб зарабатываем, а она тут дрыхнет!
По-моему, это она сердилась на меня. Но Ева не дала ей долго разоряться, она ведь знала, зачем я осталась. Она распахнула дверь пошире – на улице было еще совсем светло, хоть и поздно:
– Ты лучше погляди, чего она натаскала, даже газет на подтирку достала!
– Я кашу рисовую вам сварила, – похвасталась я, разворачивая одеяла, в которые была завернута кастрюля с кашей и ставя на стол тарелки.
При виде каши и тарелок Рената плюхнулась на диван и зарыдала:
– Проклятая, проклятая война! Что она со мной сделала – я сама себя не узнаю! Прости меня, Линочка, я совсем не такая скотина, как тебе могло показаться!
Тут я тоже заплакала, и мы с Ренатой обнялись, обмазывая друг друга слезами и соплями.
Сабина тем временем разложила кашу по тарелкам, зажгла свечку и заперла дверь:
– Ни к чему соседям знать, что мы едим. А то еще спросят, откуда у нас тарелки и кастрюли.
Значит она, как всегда, с самого начала знала, чем я тут занималась! А я-то воображала, что обвожу ее вокруг пальца!
– Управдом уже приходил и пытался заглянуть к нам, но я заперла дверь.
– Он рассердился?
– Почему-то нет. А наоборот, погладил меня по голове и позвал назавтра к себе в контору.
– Зачем?
– Он обещал научить меня, как себя вести, чтобы каждый день есть горячий завтрак.
Сабина внимательно осмотрела меня и вдруг спросила:
– А зачем ты расплела косички?
Я не знала, что ей ответить, ведь не стоило посвящать ее в мой старушечий маскарад.
Но тут подала голос Рената – она уже забыла, что мы только что дружно обнимались, обливаясь слезами:
– Линка, ты зачем рылась в моем рюкзаке?
– И в моем? – выступила Ева.
Теперь мне уже некуда было деваться, пришлось рассказать им всю правду – про длинную юбку, про туфли на каблуках и про дамскую прическу под голубой Евиной шляпкой. Слушая меня, они хохотали, как безумные, особенно, когда я, напялив Ренатины туфли и Евину шляпку, изобразила хромую походку горбатой старушки с мешком.
– Ой, сейчас уписаюсь! – простонала Рената сквозь смех, – только не знаю, куда бежать.
– А эту проблему ты не решила? – спросила Ева на полном серьезе: она, кажется, поверила в мою способность решить любую проблему.
Я не захотела ударить в грязь лицом:
– Частично. Я добыла лишнее ведро и газеты на подтирку.
– Ведром мы будем пользоваться по утрам, а сейчас отправляйтесь в кусты: уже стемнело, – решила за всех Сабина.
Сидя в колючих кустах, мы наконец услышали то, что весь вечер неустанно твердил громкоговоритель: «Дорогие ростовчане! Не верьте вражеским слухам и не пугайтесь фашистских бомбежек! Наша славная армия выдержит натиск фашистского врага, и очень скоро проклятые немецкие дивизии обратятся в бегство. Славный город Ростов, ворота Северного Кавказа, никогда не будет сдан врагу! Никогда, никогда, никогда!»
– Вот потому мы и пробирались сюда, и, кажется, напрасно, – вздохнула Рената, устраиваясь рядом с Евой на диване. – Я так мечтала вернуться домой и помыться в душе!
– А почему вы не остались в Москве? – решилась наконец спросить Сабина.
– Я же сказала: наш дом разбомбили! – в голосе ее зазвучало раздражение. Казалось, она только и ждала предлога, чтобы вспыхнуть и кого-нибудь обругать.
Но Сабину не так легко было сбить с толку:
– И что, в огромной Москве нельзя было найти нежилой подвал?
– Ах, мама, ты не понимаешь, как мы там жили после того, как наш дом разбомбили! Мы спали в чужих подъездах, пока нас не прогоняли. Мой друг, профессор-скрипач, которому я аккомпанировала и который помог мне устроить Еву в специальную школу, уехал со своей семьей в Ташкент, и мы остались совершенно без поддержки. Евину школу тоже эвакуировали в Ташкент, но ее вычеркнули из списков, так же, как и меня.
– Почему?
– Ты прекрасно знаешь почему! Они списки проверяют очень дотошно и, конечно, обнаружили, что наша фамилия – Шпильрайн. На нас стоит черная метка!
– Хватит, давайте спать! Ведь завтра вставать ни свет ни заря! – взмолилась Ева.
– Да, давайте спать! Мы же не виноваты, что наша фамилия – Шпильрайн. И даже я в этом не виновата, хоть вам очень хочется меня обвинить, – вздохнула Сабина.
И они, все трое, затихли и сразу заснули, намаявшись за день на земляных работах, и только я никак не могла заснуть. Перед моими глазами крутились, как в кино, страшные картины этих двух дней, и почему-то самым страшным кадром мне сейчас показалась морщинистая лапа управдома, протянутая к моим волосам.
В конце концов я заснула, но утром объявила, что поеду со всеми вместе на земляные работы. Никто особенно не возражал, и мы дружной семейкой одними из первых влезли в кузов грузовика. Не успели мы устроиться спинами друг к другу, как рядом с шоферской кабиной появился управдом.
– Секунду погоди, – приказал он шоферу, обводя острым взглядом плотно набитый кузов. Я поняла, что он ищет меня, и уткнулась носом в Евину спину, но он все равно меня углядел.
– Сталина Столярова, – скомандовал он, – немедленно выходи! Тебе нет тринадцати лет, и я не имею права отправлять тебя на оборонительные сооружения!
Толпа зашипела и стала выдавливать меня из кузова.
– Тогда и я не поеду! – вдруг объявила Сабина и неожиданно легко, как девочка, выпрыгнула вслед за мной.
– Гражданка Шефтель, немедленно вернитесь в машину! – заорал управдом. – Я отдам вас под суд за отказ работать на оборонительных укреплениях!
– Я не могу работать, я вчера покалечила себе руки, мне нужно обратиться к врачу! – И Сабина предъявила ему свои руки, которые она до того старательно прятала от нас – кисти рук опухли, все ногти были сорваны, пальцы покрыты кровоподтеками.
– Где я возьму вам врача? – взвизгнул управдом. – Нет у нас никакого врача!
– А вы наймите меня, и у вас будет врач!
– Как вы докажете, что вы врач?
– А вы наведите справки у директора школы, где я работала до вчерашнего дня.
– Какой школы?
– Школы номер шестнадцать в Ленинградском районе.
Лицо управдома перекосилось:
– Уж не вы ли та самая врачиха, которая заставляла всех делать то, что она велит?
– Конечно, та самая! Вот сейчас я отправлю вас на постройку оборонительных сооружений!
Гомон в кузове затих и все уставились на Сабину. Она достала из кармана маленький зеркальный шарик и направила его в глаза управдома. Тот уставился на шарик и вдруг обмяк, словно из него выпустили воздух.
– А теперь иди к грузовику, – тихо сказала Сабина, – иди, иди, иди. Так, влезай по лесенке в кузов, влезай наверх в кузов, так – одна ступенька, вторая, третья.
Управдом послушно полез в кузов – толпа дружно ахнула, но никто не посторонился, чтобы освободить ему место. Он так и повис на верхней ступеньке, качаясь из стороны в сторону.
– А теперь езжайте! – велела Сабина шоферу, но тот воспротивился:
– Я с этим доносчиком не поеду, он по дороге выпадет, и меня отдадут под суд. Так что забирайте его вниз и управляйтесь с ним сами. Только поскорей, я и так уже опоздал.