Сабина с трудом поднялась со своей раскладушки:
– Что ж, пошли, Рената, если нужно.
– А с Евой что делать будем?
– Еву оставим спать под охраной Линочки.
Я вскочила, словно меня ужалила оса, и заверещала:
– Я с вами! Я без вас тут ни за что не останусь!
Рената сказала:
– Тебя даже не вызывали! – но Сабина бросила на меня быстрый взгляд и поняла, что начинается новая истерика.
– Ладно, иди с нами!
– А как же Ева?
– А никак, никто ее не украдет.
Мы прикрыли дверь поплотней и отправились в контору управдома, не ожидая ничего хорошего. В конторе битком набился народ, кто знакомый, кто незнакомый, но все, похоже, евреи. Они выглядели, как уличные нищие, – встрепанные, небрежно одетые, немытые, непричесанные. От многих плохо пахло. Наверно, поэтому все они уставились на Ренату, которая только что помыла голову, подкрасилась и сделала прическу.
– Уж не на выпускной бал ли вы вырядились, девушка? – не удержалась одна старая еврейка. – Так приглашение для вас уже готово. Видите, там, на столе у коменданта?
На столе лежала стопка желтых листков. За столом сидел обершарфюрер, за его стулом стоял управдом, всем своим видом показывая, что готов выполнить любую его команду.
Обершарфюрер сказал по-немецки:
– Сейчас господин комендант сделает важное сообщение, – и умолк, предоставляя слово управдому.
– Граждане евреи, – начал тот неуверенно. Потом вынул из кармана очки, надел их и, вытащив из стопки листок, стал читать, слегка запинаясь: «В последние дни отмечено много случаев насилия со стороны нееврейских жителей по отношению к еврейскому населению. Немецкие органы полиции не видят иного выхода из ситуации, как только сосредоточить евреев в обособленной части города. Поэтому все еврейские жители города Ростова одиннадцатого августа тысяча девятьсот сорок второго будут отведены в свой собственный район, где они будут защищены от вражеских акций. Чтобы провести это мероприятие, все евреи обоих полов и любого возраста должны явиться одиннадцатого августа тысяча девятьсот сорок второго года до восьми часов утра на соответствующий сборный пункт.
Все евреи должны взять с собой документы и сдать ключи от нынешних квартир на сборных пунктах. На ключе должна быть прикреплена картонная бирка с именем и адресом. Рекомендуется взять с собой ценные вещи, наличные деньги и необходимую ручную кладь.
Каждый, кто нарушит это распоряжение, должен быть готов к неизбежным последствиям.
Председатель еврейского совета старейшин д-р Лурье».
Управдом закончил читать, снял очки и обвел нас всех взглядом, словно ожидая ответа. Но все молчали. В конторе стало так тихо, будто вся еврейская толпа перестала дышать.
Только я осмелилась выскочить с вопросом:
– А куда нас поведут?
Но управдом, нет, это раньше он был управдом, а теперь он стал комендант. Так вот, этот новый комендант не дал мне провести его за нос:
– А ты, Сталина Столярова, что тут делаешь? Ты же русская, зачем же ты лезешь со своими дурацкими вопросами?
Тут вся толпа обернулась и уставилась на меня – зачем эта русская Сталина Столярова затесалась среди евреев и говорит лишнее? Как будто не понимает, что не стоит раздражать немецкое начальство дурацкими вопросами? Под их взглядами я прикусила язык и втиснулась между Сабиной и Ренатой, чтобы меня не стало видно.
А комендант строго спросил:
– Все всем ясно?
В ответ все опять промолчали.
– Тогда пусть каждый возьмет это воззвание еврейского совета и распишется о его получении.
Притихшие люди начали осторожно подходить к столу, брать листки, расписываться в толстой тетради и поскорей выскакивать из этой страшной комнаты. Когда все прошли, остались только мы – Сабина, Рената и я.
– Вы что, ждете отдельного приглашения, гражданки Шефтель? – рявкнул комендант.
– А если я не хочу брать это воззвание? – спросила Сабина по-немецки.
Комендант открыл было пасть, чтобы снова рявкнуть, но обершарфюрер ответил ей спокойно и даже любезно:
– Не хотите, можете не брать. Главное – приходите вовремя на сборный пункт.
После его ответа коменданту нечего было добавить, разве что выкрикнуть:
– Ровно в восемь, без опозданий!
И мы вышли на улицу, там никого уже не было – похоже, толпа быстро разбежалась, никто не остановился, чтобы обсудить воззвание.
– А какое сегодня число? – спросила Сабина.
– Девятое, – ответила Рената.
– Значит, послезавтра.
И мы тоже замолчали – страшно было даже подумать, что это воззвание значит.
Когда мы подошли к нашему подвалу, Рената тихо сказала:
– Давайте не рассказывать Еве про это воззвание.
– Давайте, – согласилась Сабина. – Лина, ты поняла? Еве ни слова.
Но она напрасно старалась – когда мы открыли дверь в подвал, там было пусто. Евы и след простыл.
23
Мы ждали Еву все оставшиеся полтора дня.
– Может, ее надо искать? А вдруг ее кто-нибудь похитил? – неуверенно предложила я, но Рената резко меня оборвала:
– Никто ее не похитил! Она просто удрала, и дай Бог, чтобы ее не поймали!
Удивительно, почему, когда случается что-то страшное, неверующие люди вспоминают про Бога? Ведь и моя мама, которая уволила няню Дашу за то, что та повела меня в церковь, перекрестила меня перед тем, как отдать маме Вале.
– Куда же она могла пойти одна? – прошептала Сабина. – И как она сумеет пройти мимо немецких постов, где она найдет ночлег и еду? Ведь она еще ребенок!
– Ты за нее не беспокойся, мама. Она такую школу прошла по дороге из Москвы в Ростов, что ей смело можно выдать аттестат зрелости!
Весь следующий день я тоже вспоминала про Бога, когда сидела и смотрела на дверь, представляя, как она откроется и два полицая вбросят в подвал Еву, всю в синяках. Но дверь открылась только, когда Рената вернулась домой с менки – она понесла туда менять на еду свою шикарную бархатную юбку.
– Вряд ли она мне еще пригодится, – вздохнула она, – а есть хочется.
Ей удалось выменять юбку на два стакана пшена и стакан постного масла. Это было здорово, потому что у меня голова уже совсем помутилась от голода.
Мы сварили полную кастрюлю роскошной пшенной каши с постным маслом и решили съесть всю разом, не оставляя на завтра.
– Кто знает, сможем ли мы поесть завтра, – сказала Сабина и замолчала, глядя на дверь. Она, наверно, тоже представляла, как дверь откроется и два полицая вбросят в подвал Еву, всю в синяках. Но дверь так и не открылась, и Ева не появилась ни вечером, ни ночью, ни утром, когда пора было идти на сборный пункт.
Мы встали рано, умылись, причесались, Рената слегка подкрасилась, и решили на сборный пункт не идти – если им так нужно, пусть за нами приходят. Тем более что никаких враждебных действий мы от своих соседей не видели. Мы, конечно, нервничали, понимая, что так просто это нам с рук не сойдет. И точно, часов в девять появился комендант с двумя немецкими солдатами.
Они без стука распахнули дверь ударом сапога, и комендант заорал:
– Почему вы не явились на сборный пункт? Вы что, приказа не слыхали?
Сабина ответила спокойно по-немецки:
– Это был не приказ, а воззвание. Нас защищать не нужно, нас соседи не обижают.
Солдат хмыкнул, а комендант побагровел от злости:
– Говори по-русски, старая жидовка!
Сабина даже глазом не моргнула и обратилась к солдату:
– Почему этот человек кричит? Я по-русски не понимаю.
Солдат сказал:
– Я тоже. Но вам, мадам, придется пойти с нами на сборный пункт. Это приказ.
А второй солдат добавил:
– Вы же не хотите, чтобы мы потащили вас силой?
Сабина сказала Ренате:
– Что ж, раз приказ, придется идти, – и двинулась к двери, Рената за ней.
Комендант заорал:
– А где третья жидовка? Опять спряталась? – И ринулся в подвал искать Еву: – Зажгите свет, черт бы вас побрал!
Рената возразила:
– Вы же знаете, что у нас нет спичек.
Комендант выхватил у солдата ружье и стал тыкать штыком в разные предметы:
– А ну, выходи! Выходи, девка! От меня не спрячешься – все равно найду!
Но не нашел и бросился на Сабину, схватил ее за воротник и тряхнул:
– Отвечай, куда девчонку спрятали!
Рената оттолкнула его от матери:
– Убери руки! Никто ее не прятал. Она пошла к восьми часам на сборный пункт.
– Я что-то ее там не видел!
– Лучше смотреть надо было!
Рената взяла мать за руку и потянула из подвала.
Солдат спросил:
– А маленькая девочка почему не идет?
Сабина объяснила:
– Она не моя дочь. Она русская. Лина, покажи ему метрику!
Я дрожащими руками стала расстегивать кисет, но никак не могла справиться со шнурком.
Рената сказала коменданту:
– Вы же знаете, что она не еврейка. Объясните это солдату.
Комендант закричал:
– Ничего я не буду ему объяснять. Пусть идет вместе со всеми!
Мне было все равно – идти или оставаться, даже лучше казалось пойти со всеми вместе, чем остаться одной.
И я пошла вслед за Ренатой, но тут, запыхавшись, подбежал переводчик. Он еще издали закричал солдату:
– Девочку отпустите! Она не еврейка!
Солдат махнул рукой: «Оставайся!», но комендант все-таки стал подталкивать меня к выходу.
Сабина с силой оттолкнула его, притянула меня к себе и поцеловала:
– Прощай, Линочка, радость моя! Не забывай меня. – И сунула мне в руку какой-то листок. Я, не глядя, спрятала листок в свой красный кисет и побежала за Сабиной и Ренатой.
Я добежала с ними до сборного пункта, который был там же, откуда грузовик увозил нас строить оборонительные сооружения. Их втолкнули в толпу, толпа была небольшая и молчаливая, ее окружили вооруженные солдаты. Какие-то женщины тихо плакали, но никто не пытался вырваться из толпы и убежать. Из конторы вышел обершарфюрер и приказал: «Вперед!»
Толпа медленно двинулась по Зоологической улице вдоль Зоосада, прочь от города. Впереди шли солдаты, колонну замыкали две бронированные машины, которые ползли вслед за толпой. Это выглядело так страшно, – не как в жизни, а как в кино про немецко-фашистских захватчиков.